***
у всего есть своя цена. если ты оказался на троне, то судьба обязательно выставит тебе счет, не сомневайся. лиззи зальцман росла с короной на голове. ее имя уже стало синонимом царского величия, и эту славу она заработала себе сама. ей не нужно задавать вопросы: "а ты меня любишь?", ведь она итак знает, что ответ тут может быть лишь утвердительным. лиззи обожает внимание, восхищение и восхваление, но если никого не будет рядом, то она с радостью предоставит все вышеперечисленное себе сама. у нее есть стать, грация и манерность. о ней шепчутся в коридорах, когда она проходит мимо и завистливо смотрят вслед. ее можно и любить, и ненавидеть, и все вместе взятое, но никто не сможет отрицать, что она местная королева. и на этот трон она взобралась сама. лиззи - это модные шмотки из последних коллекций; всегда идеальная укладка; огромное зеркало в спальне; бутерброды перед сном; таблетки в сумочке, которые она давно не принимает; постоянные звонки маме; записная книжка, которая полна номерами телефонов парней, жаждущих, чтоб она разбила им сердце; холодный чай со льдом; косметичка и расческа всегда под рукой; глубокое одиночество. хоуп майклсон родилась с королевской кровью. ее никто не спрашивал, а хочет ли она, чтоб ее усаживали на трон и давали титулы. но все вокруг с раннего детства повторяли: "каждому королю нужна наследница", и так уж вышло, что этой наследницей оказалась хоуп. она и не задумывалась о том, нужно ли ей вообще все это или это лишь пустая мишура, которая ничего не значит. но она точно знает, что одна ее фамилия, как отдельный вид мотивации и ее личная планка, до которой ей нужно стараться допрыгнуть каждый день. на нее всегда будут давить завышенные ожидания окружающих, потому что она родилась в семье, которой не прощают ошибки. ей просто вручили корону и власть и не объяснили, что ей со всем этим делать. хоуп - это тяжелые тренировки по утрам и усердные занятия за учебниками до глубокой ночи; собранные в небрежный хвост волосы; минимум макияжа; милая улыбка и чертовщинка во взгляде; горы книг с заклинаниями на кровати; кошмары по ночам; горячий какао с маршмеллоу; холсты и краски по всей комнате; личный дневник на тумбочке; глубокое одиночество. у всего есть своя цена, в том числе и у власти. хоуп и лиззи взамен за свои корону и трон заплатили сполна. их не зовут на девчачьи посиделки в холле за чашкой чая и не приглашают на вечеринки с ночевкой. никто не горит желанием сидеть с ними за ланчем или провожать их до кабинета чар. они не знают, что такое, когда о тебе заботится кто-то, кто не обязан тебе по долгу родства. они сами отталкивают от себя людей, вцепившись в свои короны, потому что без них они уже жить не умеют. и платят соразмерную цену. вокруг них лишь пустота и глубокое одиночество.***
— Я присяду? — голос Хоуп вывел Лиззи из транса, в котором она находилась прошлые несколько минут…или часов. Она уже потеряла счет времени, погружаясь в собственные мысли, которые безжалостно пожирали ее изнутри. Блондинка украдкой смахивает со щек холодные слезы и прячет взгляд: боится показаться слабой. — Нет. — Отрезает Зальцман, резко с нотками презрения. Она даже не взглянула на одноклассницу, которая стояла в дверях ее комнаты. Майклсон лишь закатывает глаза, скрещивает руки на груди, а затем уверенным шагом дефилирует к кровати, на которой сидела Лиззи. — А я все-таки присяду. В комнате воцаряется неловкое молчание. Хоуп садится на край постели и ловит на себе долгожданный взгляд Лиззи: в нем отражается недоверие и непонимание. «Зачем ты пришла? Чем я заслужила твое внимание?» — читается на лице блондинки, а вслух она с особым холодом произносит: — Чего тебе надо, Хоуп? Последнее, что мне сейчас хочется выслушивать — твои нудные речи. — Она вновь отворачивается. — Найди кого-то, кто не считает тебя надоедливым снобом. И тут до Зальцман доходит ясная мысль— она снова отталкивает людей от себя. Она осознает, что единственный, кто виноват в ее тотальном одиночестве — она сама. В воспоминаниях проносится каждый случай, когда она делала все, чтобы остаться одной, сама того не понимая. Она увидела в себе чудовище, которое причинило боль стольким людям, что стыд прожигал изнутри. Из глаз хлынула новая порция слёз, руша ее стены невозмутимости. Хоуп обеспокоенно заглядывает в лицо Лиззи, которая так упорно воротила от нее взгляд. — Лиззи, что-то случилось? — С заботой в голосе произносит Майклсон, затаив дыхание. Почему-то внутри нее все еще была жива надежда на то, что закрытая в себе блондинка согласится открыть ей душу. — А тебе какое дело? — Огрызается Зальцман в ответ, поджав под себя колени. Она забивается в угол, словно испуганный зверь, пытаясь остановить наплывающую истерию. Но эмоции, кажется, брали верх. И снова тишина. Тишина, которую нарушали истошные всхлипы. Однако Лиззи почему-то становилось менее тревожно от осознания, что сейчас рядом с ней Хоуп. Это было необъяснимо, но в тоже время было сложно отрицать — от присутствия той, кого она избегала половину своей жизни ей становилось невообразимо спокойно. Всхлипы стихли. — Знаешь, я тоже чувствую себя одинокой временами. — Одна фраза Майклсон пронзает Зальцман насквозь. Она режет ее без ножа, попадая прямо в сердце. «Как она догадалась? Как она посмела копаться в моей душе? Неужели она думает, что может вот так приходить и…» — У Элизабет не хватало слов и злости на то, чтобы описать свое негодование. Она ненавидела, когда кто-то пытался раскрыть ее внутренние переживания, ведь там хранилось столько слабости, которой кто угодно мог бы ее разрушить. Но Хоуп не выглядела, как человек, пытающийся ее сломать, что было удивительно, ведь, как казалось блондинке, они были ярыми соперницами. Сейчас же эта теория пошатнулась. Во взгляде ее собеседницы она читала беспокойство и сожаление, словно она сейчас испытывала тоже самое. — Что ты вообще можешь знать об истинном одиночестве? — Саркастично восклицает Лиззи добавляя в свой тон порцию яда. — Ты же Хоуп Майклсон, самый крутой трибрид в истории... Лиззи закатывает глаза к потолку, а Хоуп устремляет свой взгляд прямо в пол. Теперь и ее ранили в ответ. — Ты так говоришь, будто это привилегия… — А не так? — Это проклятье. Хоуп резко поднимает взгляд, и Лиззи видит в ее зеленых глазах море боли, которую она сдерживала изо всех сил. Зальцман хотела отомстить, что ее раскусили и ранили, но сейчас она, кажется, пожалела об этом. С ее лица исчезла едкая ухмылка. Она поспешно стерла остатки слез с щек и придвинулась к собеседнице. Между ними осталось пара сантиметров. Лиззи хотелось обнять ее, извиниться, раскаяться, но было слишком стыдно и неловко. У нее не хватало решительности…снова. «Ты опять все испортила. Оттолкнула и причинила страдания тому, кто действительно хотел помочь». — Раздается противный голос в ее подсознании. — Я знаю о проклятьях больше, чем хотелось бы. — Нерешительно выдавливает из себя блондинка. — Я же родилась с близняшкой, с которой нам предстоит слиться в ближайшие пять лет. И по иронии судьбы она была единственным человеком, которого я могла назвать другом. Но в последнее время она совсем отстранилась и я...Ладно, это все неважно. Снова тишина. Тишина, наполненная болью. И тут у Хоуп хватает смелости на то, на что Лиззи так и не решилась. Она обнимает ее. Так крепко, как только могла. И непонятно, кому из них это было нужнее. Первая мысль Зальцман— отстраниться. Она улетучивается в эту же секунду. В руках надоедливого трибрида так спокойно и тепло. Она машинально обнимает одноклассницу в ответ. Словно она не была тем человеком, на которого сама же блондинка и точила зуб прошлые лет десять. Они обе в этом нуждались. Они обе устали тонуть в одиночестве. Они обе хотели обрести родственную душу. — Лиззи, ты можешь думать, что угодно, но я прекрасно знаю, что такое одиночество. — Произносит Хоуп, слегка отстранившись. — Ну только не надо начинать свою шарманку про мёртвых родителей. Я уже устала плакать! И Лиззи в ту же секунду осознает, какую глупость сморозила. «Ну ты хоть раз можешь заткнуться вовремя?» — Задает она сама себе вопрос, попутно думая, как все исправить. — Как скажешь... — Думаю, они бы тобой гордилась. — Выпаливает Зальцман, не решаясь поднять взгляд от разъедающего ее стыда. Она не умела утешать, поэтому старалась просто говорить от сердца. Она спустила свою ширму надменности и хладнокровности, становясь собой: маленькой слабой ведьмочкой с чистым сердцем, которая боялась всех вокруг. — Что? — Хоуп с удивлением смотрела на девушку, которую знала уже долгие годы, но впервые видела ее такой. — Никому не говори, что я так сказала, но ты самая сильная, смелая и красивая из всех, кого я знаю. — Речь Лиззи была путанной и неуверенной, и она боялась реакции в ответ. Но раз уж она начала, то уже поздно идти на попятную. — И твои родители совершенно точно гордились бы тобой. Жаль они не видят тебя сейчас... Хоуп молчала. Не говорила ни слова. Она буквально потеряла дар речи. И теперь уже по ее щекам потекли предательские горячие слезы. Это были именно те слова, которые она втайне хотела услышать, но никто их так ни разу и не сказал. «И как она умудряется быть такой хладнокровной и такой чуткой одновременно? Сколько труда ей для этого нужно?» — подумала про себя Майклсон. «Ну вот, я опять довела человека до слез». — Раздосадовано и разочаровано подумала про себя Зальцман. — Лиззи... — Звонкий голос Хоуп разбавляет тишину. Блондинка машинально поднимает глаза. — М? — Может хватит уже нам с тобой быть самим по себе? Может пора разорвать этот порочный круг одиночества? Еще несколько минут назад Лиззи мечтала выставить Хоуп из комнаты. Спрятаться. Остаться одной. Продолжить жалеть себя. Но сейчас…сейчас к ней пришло осознание того, как глупо это было. Она лишь тепло улыбается, нежными касаниями смахивает слезы с лица Хоуп и заправляет выбившуюся прядь длинных бронзовых волос за ее ухо, а затем с особым пафосом произносит: — Истинные королевы поправляют друг другу короны. И они смеются. Становится тепло и хорошо.