Gravity of love

Я лежал, прислушиваясь к своим ощущениям. Я буквально слышал дыхание смерти где-то совсем рядом с собой, чувствовал, как Ад, в стремлении быстрее поглотить бесполезного молодого демона, вытягивает из меня последние силы. Мне оставалось совсем недолго. И в эти последние часы своего существования, которые мне было суждено провести в одиночестве, я мысленно обращался к нему. Куда откровенней, чем когда он был со мной. На самом деле, мы крайне редко теперь общались, и возможно, я просто скучал. Мне не хватало его — отчаянно и безнадежно. И сейчас мне хотелось признаться… рассказать ему о том, что… …Первое — и всегда главное воспоминание — выражение твоего лица в тот миг, когда ты осознал, что я сделал. Это была хитрость, ловушка для тебя, Себастьян. Я поймал тебя на крючок, словно речную рыбешку, и тебе уже не вырваться. Ты смотрел на меня с болью и недоумением. Ты все никак не хотел понимать, как я, твой лакомый и давно обещанный тебе обед, смог тебя же перехитрить. И ведь не только тебя: Клода, Ханну, всех… Только Алоис понял, что я задумал, но он уже не мог ничего изменить. Хочешь, я расскажу тебе, как и когда эта идея пришла мне в голову? Я хорошо помню, когда. Во время разговора с Алоисом, пока вы с Клодом так ожесточенно соревновались за мою душу, а этот жалкий блондинчик сидел в моей голове, во всем моем теле и жаловался мне на… меня же. «Они оба сразу полюбили тебя!» — сказал он тогда ревниво. Я лишь покачал головой. Что у этого парня с мозгами? О какой любви вообще могла идти речь? Любовь демонов? К изысканному блюду, к сладкому десерту? Возможно. Нет, я не так глуп, я не обольщался… А еще я очень хорошо представлял себе твою реакцию, Себастьян, когда ты, наконец, все поймешь и столкнешься с неизбежной правдой: что ты потерял меня навсегда. Твой долгожданный обед исчез, растворился в воздухе, и его уже не вернешь… Мою душу то есть. А потом я подумал, что ты со мной за это сделаешь. И тут я тоже себе не врал. И ты поступил именно так, как я и предполагал. Попытался меня убить. Жестоко, Себастьян, жестоко… Но я тебя не винил. Возможно, и даже скорей всего, на твоем месте я поступил бы так же. …Да, так вот, именно тогда я все и придумал. Я решил — к чему теперь это скрывать? — что ты должен остаться со мной навсегда. А почему бы и нет, собственно? Те три года, что ты служил мне дворецким, были такими яркими, такими насыщенными! И по-настоящему осмысленными. Из всей своей человеческой жизни, что была теперь подобна давнему сну, легче всего мне вспоминались именно эти годы нашего с тобой идеального тандема. Я же видел, что тебе нравятся игры, в которые я играл. Взрослые и жестокие игры. Ставка была всегда одна — моя жизнь. А душа принадлежала тебе. Тогда мы оба верили в это. И тебе нравился мой выбор, я знаю. Ты всегда играл на моей стороне, а когда мне становилось скучно после очередной победы, ты услужливо вовлекал меня в новую авантюру. И так — без конца. Я действительно благодарен тебе, Себастьян. Воистину, только ты мог принять всерьез мечту десятилетнего ребенка о мести и возвести его на трон собственных недетских желаний. С тобой я чувствовал себя всесильным, ощущал себя Королем. Так что разве удивительно, что я захотел навсегда сохранить это чувство, остаться на троне навечно? Ты был нужен мне, Себастьян. И тогда мне казалось, что ты поймешь и оценишь по достоинству мой хитроумный ход. Но я ошибся. Ты не понял и не оценил. Вместо этого ты возненавидел меня. В глазах твоих навсегда поселились скорбь и отчуждение. Я думал, нам будет по-прежнему интересно вместе. Ты решил по-другому. Сначала я надеялся, что это пройдет. Мне казалось, ты немного подуешься и смиришься. Со временем ты должен был понять, что новый контракт был отличной находкой. Мы с тобой идеально дополняли друг друга. Моя горячность и твоя сдержанность, моя вспыльчивость и твоя невозмутимость, моя нетерпеливость и твоя самоуверенность, моя юность и твоя многоопытность. И все это под пряным соусом нашего с тобой общего азарта. У нас были схожие желания, мы предпочитали определенные инструменты для достижения своих целей. Мне мнилось, что ты даже немного привязался ко мне… Твоя холодность и твое отчуждение показали мне, как я просчитался. Проходило время, но твое отношение не менялось. Конечно, ты оставался безупречным дворецким: внимательным и предупредительным. Вот только теплота и понимание в твоих глазах сменились ледяной вежливостью. Похоже, ты поставил себе целью показать мне, насколько неуютной может быть твоя идеальность. Я решил растопить этот лед, вернувшись к прежним занятиям, пусть в другом месте и под другим именем. Изменилась только конечная цель: не месть, а… насыщение. Души. Ты в очередной раз стал моим учителем. Показывал мне, как находить и поглощать души грешников. Занятие не слишком увлекательное, как оказалось. Проще всего было устроить конфликт, который приводил к кровопролитию и жертвам. Кто угодно: военные, преступники, бездомные — не важно. Главное, столкнуть их нос к носу, заставить взяться за оружие, вдохнуть в них жажду убийства. Чтобы кровь потекла рекой, чтобы трупы падали к нашим ногам, чтобы грешные души становились легкодоступной пищей. В тот мой первый раз я был дьявольски голоден. И еле дождавшись первой жертвы, тут же приник к ее губам, как ты учил, выпивая заветную искру жизни. Потом еще, и еще раз… пока, наконец, насытившись, вдруг не осознал, насколько они отвратительны на вкус. Словно гниющее мясо… Я с удивлением глянул на тебя и прочел в твоих ярко-алых глазах понимание. — Вам не нравится, милорд? — спросил ты с легкой издевкой, враз напомнившей мне о нашей с тобой «холодной войне». — Себастьян, почему такой мерзкий вкус? — Таковы все грешные души, мой господин. Их вкус напрямую зависит от их чистоты. Не ждите изысканности от грязи и порока. Насколько омерзительны они были при жизни, такими остаются и после смерти. — А чистые души? — спросил я почему-то шепотом, машинально вытирая тыльной стороной ладони свои губы, на которых еще оставался тошнотворный привкус гнили. Ты горько усмехнулся: — Чистая душа, милорд, подобна божественному нектару. Все ее достоинства и добродетели передаются в ее вкус. Такие души не просто сладки, но и питательны. Их ценность во много раз выше, несравнимо выше душ грешников. Однако и завладеть такой душой для демона непросто. Однажды вы станете достаточно сильны и опытны, и сможете сами попробовать поймать подобную душу. Я поднялся на ноги, не сводя с тебя глаз. — И моя душа была столь же вкусной? Такой же питательной? В этот момент ты даже не скрывал своей ненависти. — Она была уникальна… Лучше всех, которых я когда-либо встречал на своем пути. И я отвел глаза, не выдержав яростного алого блеска твоих глаз. Ты никогда не простишь — в тот момент я осознал это. Утолив голод, мы вернулись домой, больше не сказав друг другу ни слова. — Так в чем смысл, Себастьян? Спустя два дня после того моего первого «ужина», я, наконец, задал мучивший меня вопрос. — Прошу прощенья, милорд? — не понял ты. — В чем смысл для нас — демонов? — повторил я. — Мы обречены питаться гнилыми, отвратительными на вкус душами, хотя сами же их разлагаем при жизни, склоняя к пороку и тьме, а до настоящего «деликатеса» добираться долго и трудно, и то, если повезет? Смысл в этом что ли? Чтобы научиться ловить чистые души? Твой ответ потряс меня. — Никакого смысла нет, милорд. Ни в нашей жизни, ни в наших поступках нет никаких ориентиров и ценностей. Поэтому мы зло. Хаос. Бесцельность и разрушение. Нам не к чему стремиться. Я долго смотрел на тебя, не желая верить в услышанное, напрасно надеясь, что ты сейчас просто мстишь мне. Но это было невозможно — я помнил. Ты ведь поклялся никогда не врать мне. И ты, конечно, и в этот раз говорил правду. Но впервые в жизни мне захотелось твоей лжи. Страшное чувство. Ты бываешь так утонченно жесток, Себастьян. Ты весьма наглядно продемонстрировал, насколько меня ненавидишь. — Одно лишь насыщение…- прошептал я, все никак не в силах справиться с шоком. Ты равнодушно пожал плечами: — Всего лишь необходимое условие для выживания. Без этого мы умрем. — А как скоро, Себастьян? — я сам не мог объяснить, почему вдруг тогда спросил об этом. Наверное, это было сродни мазохизму. Ты пронзал меня страшной правдой, а я в ответ просил еще больше подробностей.  — Это зависит от многих факторов, милорд, но основное — насколько мы сильны. Я, как вы знаете, не поглощал души все то время, пока служил Вам по прошлому контракту, то есть больше трех лет. Но Вы, господин, еще слишком юны, вам нужно много сил, поэтому необходимо питаться регулярно. — Так сколько? — продолжал настаивать я. — Сколько я смог бы прожить без поглощения душ? — Думаю, не больше года, господин. И это максимум… Нет, тогда еще я не думал о смерти. Но зачем-то же задал эти вопросы… Предчувствие? Деликатный стук в дверь вырвал меня из воспоминаний. В первую секунду я удивился. Себастьян не ушел? Почему остался? Ведь давно уже заведено между нами, что сразу после моего возвращения он тоже уходил на свою охоту. Я устроил так специально, чтобы он не увидел моей возрастающей слабости после этих «охот». Но затем сообразил: я настолько ослаб, что забыл отпустить его! А без моего слова покорный слуга, конечно, и шагу не сделает. И, наверное, не дождавшись привычного приказа, пришел сюда ко мне отпроситься сам… Не нужно, чтобы он видел меня таким: жалким, беспомощным. Умирающим. Настолько слабым, что мне потребовалось время, чтобы найти силы заговорить и прогнать его… Пусть даже увидеть его лицо и услышать его давно ставший родным голос было моим последним и самым заветным желанием. Я должен умереть достойно… Но я не успел. Впервые на моей памяти Себастьян, не дождавшись разрешения, что было равносильно неповиновению, вошел в мою комнату. Конечно, теперь я не мог скрыться, и ему сразу стало очевидно мое безнадежное состояние. Я тоскливо смотрел в его красивое лицо, с содроганием ожидая увидеть, как исказит его торжество и злорадство, но к своему удивлению, так этого и не дождался. Он с минуту пристально глядел на меня, пока вдруг, наклонившись непозволительно близко, почти вплотную, с каким-то необъяснимым отчаяньем не прошептал: — Зачем, милорд? Зачем вы это делаете?