«Девушка заторопилась к выходу, стуча каблуками по гранитному полу, что, впрочем осталось незамеченным из-за грохота стереосистемы и сопровождающего кутёж галдежа. Наманикюренный пальчик заскучавшей шатенки в последний раз проходится по краю опустошённого фужера, через секунду составленного на бархат красно-зелёной скатерти. Ушлые лучи настенного прожектора прорывают укутавшую зал полутьму, запечатывая в зрачках юной леди в коротком платье отражение кудрявого мужчины, из-за которого где-то под рёбрами неистово пылало, — (впрочем, причиной тому мог быть и алкоголь). Дышать не находилось чем. Духота смыкала костлявые пальцы на горле, вынуждая побыстрее перебраться к источнику свежести ночного ветра, с ноткой мечтательного самообмана раздумывая о невозможных сценариях с участием таинственного незнакомца, чтобы, после, с поразительной неосведомлённостью, сморгнув пелену грёз, вернуться в сознание и разочарованно выдохнуть. Валенте жадно втягивает воздух глубоко в лёгкие через нос, возводя глаза к звёздному небу. Волна мурашек накрывает из-за внезапного появления на промёрзших плечах куртки с меховой подкладкой. — Замёрзнете.»
— Замёрзнешь. За злостью, обуздавшей Луну, кроется горе. Незримое, готовое при любой удобной возможности утащить в непроглядную бездну. На синюшных губах девушки зазмеилась недобрая улыбка в момент, когда Маттео посчитал Валенте исключительно очаровательной с подрагивающей то ли от мороза, то ли от возмущения нижней губкой. — Сколько раз тебе следует сказать слова о том, чтобы ты отстал от меня? Сколько? — Отчаянье просочилось наружу, блеснув хрустальной слезинкой в уголке глаза. — Я… Я… Я просто хочу жить, как жила раньше! Всё. Большего желать не могу… И всё это… Всё… Тело Луны сотрясалось от рыданий. Девушка с затруднением подходила к вопросу о крайних слезах, ведь сама не помнила отчего печалилась в последний раз. Порывы, не отпечатывающиеся солёными дорожками на щеках, не считались. А теперь Валенте закрывала раскрасневшиеся глаза ладонями, ища в собственных руках щит, который смог бы защитить чутко охраняемую от внешних раздражителей уязвимость и не дать ей выйти за границы дозволенного. — Иди ко мне, — Бальсано не смог наблюдать за состоянием собеседницы, не дав никакой поддержки. Мужчина прижал тонкую девушку к себе. Её голова едва доходила до зоны ключиц. Кулак Луны встретился с грудью Маттео: — Ты! Как ты вообще смеешь меня утешать? У меня не хватает слов, чтобы описать то, насколько я возмущена! Где-то неподалёку грянул гром и сверкнула молния. Потемнело слишком стремительно, а морось переросла в ливневый дождь за считанные секунды, заполняя пространство характерным шумом. Такую погоду можно любить или ненавидеть, но совершенно точно невозможно пройти мимо окна, не заметив капли на окне и запах азота, который, как можно выявить из множество изречений, с детским удовольствием втягиваешь и ощущаешь небывалую свободу. Но ни Луна, ни Маттео не удостоили явление должным вниманием. Когда Маттео осмотрел маленькие ладони, обратил внимание на то, с какой силой пальцы сжимают оголённые предплечья, ужаснувшись осознанием, ударившем по голове с ясностью озарения. Этот гнев уже не пах азотом. Он пах гарью. Ощущался… как дым при пожаре. Как дым, который душит, приводит к саморазрушению. От которого хочется убежать куда подальше, но того не удаётся, ведь он настигнет! «Он не имеет никакого права обращаться со мной подобным образом! Истинный волюнтаризм! Он действует в своих интересах, совершенно не считаясь с кем-либо! Как можно при такой циничности проявлять деланную доброту?» — Знаете что? — Тренч полетел в лицо Маттео. — Я знать вас не желаю! Не приближайтесь ко мне, не заводите со мной бесед! Я не настолько глупа и наивна, мистер Бальсано! Валенте, обняв себя за плечи, бросилась прочь. Не быстрым шагом, как это бывало обычно, а настоящим галопом. Все слова и поступки мужчины казались приманочной костью, кинутой Маттео, опрометчиво заглоченной и теперь стоявшей поперёк горла.«Не строй из себя героя, Маттео. Ты думаешь, что действуешь исключительно правильно, но сам знаешь, что совершаешь ошибки…»
***
— Почему же столь прекрасное создание бредёт под проливным дождём по налитой сумерками улице, да ещё и в такой одежде? — Мужчина раскрыл зонт над головой шатенки, на что та лишь отшатнулась, не подняв взгляд. — Ну же! Ночные прогулки в такой холод грозят простудой! Медовый (даже уместно сказать: бархатный) голос незнакомца, с присущим ему магнетизмом, имеет обволакивающий эффект, щекоча разум и подчиняя внимание Луны своей воле. Винзенз прознал свою красоту давно, и теперь, научившись с этим управляться, искусно пользовался всеми «дарами природы». — Это очень мило с вашей стороны, но я не нуждаюсь… — Ещё как нуждаетесь, — мужчина надел на плечи девушки куртку. — Вот, возьмите. Я не прощу себе, если не доведу вас до дома, а после не удостоверюсь о вашем здоровье! — Спасибо… Гнев Луны ушёл давно, оставив за собой всепоглощающую пустоту и обиду, не умеющую успокоить боли сердца. Наконец Луна собралась с силами и взглянула на мужчину: грубые черты лица, кудрявые волосы, лежащие совсем плохо из-за непогоды, зелёные глаза, в которых она нашла своё отражение. Никакого восторга. Только неистовое желание упасть в постель и забыться, открыв дверь запасным ключом из декоративной вазы у порога. — Позвольте поинтересоваться, как я могу к вам обращаться? — Я Луна. Винзез убрал мокрые пряди с лица новой знакомой и поцеловал каждую из костяшек правой руки: — Прекрасное имя! Меня зовут Винзенз. Смотри в мои глаза и подчиняйся моей воле…«Девочка, скажи, что ты делаешь на той стороне? А еще, ответь, что ты забыла с тем парнем? Потому что у меня больше нет терпения Чтобы замедлять этот бас» FRIENDS — Chase Atlantic