***
Иногда Асахи благодарен за то, что другие не спрашивают о его соулмейте, но «иногда» не всегда означает «всегда». Потому что в других случаях он хотел бы хвастаться другим своим соулмейтом, которому принадлежит его сердце. Потому что в глазах его мамы родственная душа всегда была не более чем мимолётной искрой. Но у Асахи нет такого настойчивого стремления отыскать свою родственную душу, поэтому он и не ищет её, вместо этого позволяя другим парам приходить в его жизнь, независимо от того, насколько удобно время или место. Блондин хмурится, когда внезапный стук вырывает его из мыслей. Он бормочет что-то о сглазе, пока идёт открывать дверь, попутно бросает взгляд на часы и жалобно стонет, но всё же позволяет Харуто войти в свою комнату. Который, к большому удивлению Асахи, тихо всхлипывает, а из глаз почти что текут слёзы. — Руто? — Асахи намеренно говорит шёпотом, поскольку видит, как чувствует себя сейчас младший, и ощущает горький привкус беспокойства на языке. — Ты в порядке? Он всё равно задаёт вопрос, пусть они и так оба знают, что он совсем не в порядке. В ответ Харуто издаёт сдавленный гортанный звук. Асахи хмурится, проводя рукой по волосам и обдумывая, что сказать дальше, но слов, которые обычно даются ему так легко, никак не находятся. — Ты хочешь… — Чону — мой соулмейт, — наконец-то говорит он, перебивая Асахи. — Он мой соулмейт, хён. — Вот как… Асахи не будет лгать, не то чтобы он этого не ожидал, но он и не мог предположить, что Харуто так скоро это поймёт. Потому что, ну, он же Харуто. Немногословный и редко проявляющий эмоции Ватанабэ Харуто. — Это… — Харуто останавливается, быстро моргая, чтобы не заплакать. — Разве это не странно? — Странно? — Асахи сжимает губы, ему не совсем нравится то, к чему клонит младший. — Почему это должно быть странно? — Потому что… Ну, это же Чону! Когда он говорит это, глаза Харуто широко распахиваются, сам он закрывает рот рукой и нервно оглядывает комнату. Асахи чувствует укол сочувствия к парню, потому что ясно: это открытие пугает его больше, чем волнует. — И? — он усаживает Харуто на кровать. — Он твой соулмейт, Руто, даже если он Пак Чону, — напряжение в комнате нарастает, когда младший тихонько смеётся и кладёт голову на плечо Асахи. — Как бы то ни было, думаю, мы все об этом догадывались. — Правда? Вы знали? Асахи кивает и едва сдерживается, чтобы не закатить глаза, но не вдаётся в подробности, почему они были необъяснимо предназначены друг для друга. — Знаешь, что подсолнухи всегда следуют за солнцем? Так вот, Чону подсолнух, а ты его солнце. (Сейчас Харуто краснеет, но позже Асахи узнает, что татуировка Чону представляет собой кандзи, означающий «солнце» и написанный на его рёбрах почерком, который, очевидно, принадлежит Руто).***
— Эй, соулмейт! — кричит Джихун откуда-то с кухни, где помогает Хёнсоку раскладывать еду по тарелкам для их ночного кино-марафона. — Подними свою ленивую задницу и помоги мне! Асахи фыркает, когда Джункю по-детски скулит и прижимается к полусонному Доёну, что, как подозревает Асахи, является попыткой ещё больше разозлить своего соулмейта. Но даже если Джункю делает так не специально, это все равно работает как чары, потому что Джихун в ярости подбегает с надутыми щеками и скрещенными на груди руками, а затем рывком поднимает его. — Ну ты и бяка! — по-детски кричит Джункю, вырывая руку из хватки Джихуна, словно её обожгли. — Ты и сам знаешь, что я целый час оттирал их! А Доён просто вздыхает и решает, что Асахи — его следующая жертва для обнимашек, поэтому сразу обвивается вокруг него, несмотря на протесты старшего. — И что? Это твоя проблема, если так посмотреть. Асахи может почувствовать самодовольную ухмылку Джихуна и ошеломлённый взгляд Джункю, даже не глядя на них, потому что почти все уже привыкли к их выходкам. — Пак Джихун! «Насколько сильно они могут быть влюблены?» — думает Асахи и зевает, а его глаза медленно закрываются, и всё благодаря человеку-обогревателю (Доёну), который сейчас обнимает его. Их небольшая ссора постепенно превращаются в не более чем фоновый шум, но Хёнсок громко смеётся, вытаскивая Асахи из сна, в который он чуть было не провалился окончательно. — Не мне судить, но я до сих пор не понимаю, почему вы пытаетесь скрыть следы, которые оставляете друг на друге, — Джихун прячет руки за спиной, услышав слова Хёнсока. Хотя оба соулмейта знают, что их друзья уже увидели цветные брызги, которые окрасили ладони Джихуна и запястье Джункю. — Вы же знаете, что мы их видели? — продолжает старший. — Да, знаем, — отвечает Джункю, немного помолчав, — Просто… — он бросает взволнованный взгляд на Джихуна. — Просто мы — это мы. — Да какая разница? — Доён говорит непреднамеренно нахально (а может, и намеренно, Асахи точно не знает). — Вы всё ещё можете быть собой, даже если сильно любите друг друга, пока обжимаетесь. — Ты маленький убл… — Знаешь, он прав, — Асахи перебивает его прежде, чем Доён успевает встретить свою преждевременную кончину от рук своего хёна. — Мы не стали относиться к вам по-другому просто потому, что вы соулмейты. Во всяком случае, Асахи завидует им, но, опять же, а кто бы не стал? В конце концов, они идеально дополняют друг друга, словно сам Зевс упал с Олимпа, когда увидел, что эти две хаотичные половинки одного целого соединились.* — Правда? — Правда, — говорит Хёнсок и кивает. — А теперь поцелуйтесь и помиритесь, чтобы мы могли начать смотреть кино. (Сиреневый. Каждый раз, когда Джункю касается его, кожа Джихуна в этом месте становится бледно-фиолетовой, а брызги краски по форме словно цветки самой сирени. И так всегда, будь то простое касание мизинцем или что-то большее, предназначенное только для их глаз. Сейчас на Джихуне цветёт сирень, но… Если Джункю действительно является его родственной душой, то почему Асахи иногда замечает на нём одинокий нарцисс среди сиреневого моря?)***
Канемото Йошинори — аномалия. Потому что за все двадцать лет жизни у него ни разу не проявились признаки того, что у него есть родственная душа. Да, это было больно осознавать, но что Йоши мог с этим сделать? Ничего. Вернее, он был аномалией. В прошлом. — Асахи! Йоши врывается в комнату с такой широкой улыбкой, что у него болят щёки, но ему всё равно, ведь у него есть родственная душа! У него, Канемото Йошинори, мальчика, который всю свою жизнь прожил в тени судьбы. Он внезапно получил второй шанс на любовь. — Посмотри! Старший закатывает рукав, чтобы показать слова, нацарапанные на запястье. Глаза Асахи распахиваются на долю секунды, прежде чем он тоже расплывается в улыбке. Он искренне счастлив за него, потому что Йоши больше всех заслуживает ту особую любовь, которую может подарить только родственная душа. «Я люблю тебя». Именно это написано на его руке, и Асахи считает это идеальной фразой. Его хён всегда так поразительно влияет на людей, поэтому неудивительно, что первые слова его второй половинки были именно такими. — Мило, — отвечает Асахи, игнорируя пульсирующую боль в нижней части живота, которая снова приходит как по часам. Йоши краснеет и возвращается к своей обычной застенчивости. — Очень мило, хён. — Да, но это так… — он останавливается, нервно облизывая губы. — Так прямолинейно. Он не говорит «и очень пугающе», но Асахи слышит это без слов, потому что старший смотрит в пол и теребит рукав свитера. — Всё в порядке? — спрашивает Асахи с совсем небольшим оттенком досады и зависти, потому что соулмейта Йоши, несомненно, будет легко найти в отличие от его собственного, который пока напоминает о своём существовании только частой и словно запланированной болью. — Конечно, твоя родственная душа тебя полюбит. Думаю, она уже ясно сказала об этом. — Да, но это всё равно пугает. — он проводит кончиками пальцев по метке и криво улыбается младшему. — Я просто… Просто не знаю. — И это совершенно нормально, хён, — зависть Асахи уходит так же быстро, как и появилась, — Даже мне страшно встретить моего соулмейта, а я связан с ним с самого рождения, поэтому мне даже представить тяжело, что ты сейчас чувствуешь.. — Не пойми меня неправильно, я правда очень рад наконец обрести свою вторую половинку, — он смотрит на своё запястье, чтобы прочесть слова, наверное, уже в сотый раз за день. — Просто я так боюсь, что упущу её прежде, чем у меня появится шанс с ней встретиться. — Не упустишь, — говорит Асахи, даже не задумываясь. — Поверь мне, твоя вторая половинка не захочет упустить возможность полюбить кого-то вроде тебя.***
Они лежат рядом друг с другом, и тёплое дыхание Джэхёка щекочет его затылок. — Ты знал? — бормочет Асахи, когда руки старшего обвивают его талию. — Нет, — говорит Джэхёк мягким голосом. — Не знал. И хотя Асахи не видит лица своего соулмейта, он знает, что Джэхёк краснеет, а его сердце трепещет, как у влюблённого подростка, которым он и является. Почти смехотворно, что Асахи не осознавал, что Джэхёк был его родственной душой, несмотря на то, что он знал его как свои пять пальцев. — А ты? — Даже не предполагал. — Асахи отвечает после недолгого колебания, думая, подходящее ли сейчас время для обсуждения этого вопроса. Хотя это не имеет значения, потому что у них теперь на это есть вся оставшаяся жизнь. И Джэхёк смеётся. Так беззаботно и искренне, что Асахи хочется поймать его смех в бутылку и вечно держать его там. Я так рад, что это ты. ______________________________________ *Отсылка к мифу о родственных душах. Согласно древнегреческой мифологии, люди изначально были созданы с четырьмя руками, четырьмя ногами и двумя лицами. Опасаясь их силы, Зевс разделил их на две отдельные части, обрекая провести свою жизнь в поисках своей второй половинки.