Невеста Змея (Ивар/Катя)

— Случилось то студеною зимою. Колдовала тогда и земля и сини небеса. Тогда сватался сам злодей Чернобог к своей своенравной невестке — ледяной Моране, — голос старухи скрипел словно сухое полено в печи, — Прилетал он к ней из-за темного моря свирепым бураном, приносил ей дары золотые, морозным узорочьем исчерченные. Глянула на него черноокая Мора из оконца своего резного терема, рассмеялась да отвергла дары чернобоговы. Тогда прискакал к ней злой бог на своей колеснице, метелями запряженной, да привез ей ожерелье из голов словенских, урманских, хазарских и еще богам ведомо каких воинов. Увидела то Морана-смерть да отвечала, что не по душе ей ожерелье из голов человечьих. Дескать некого теперь ей будет чарами темными изводить да испытывать. Совсем опечалился Чернобог, разозлился он на красавицу Морану, обратился белым полозом и заполз в ее ледяные хоромы. — И что же случилось тогда? — вопрошала юная княжна, прикладывая рученьки к алым щекам. — А то, Катенька, что обвил Чернобог Мору своим телом в тридцать три кольца и унес в свое царство подземное, — отвечала  старуха, расплетая княжне тугую черную косу, до самых пят доходящую, — не понравилось то темной богине. И говорил тогда Чернобог: «Коли станешь моей женой, Морана-смерть, то будешь со мной править всей Навью, будешь моими руками травить Явь да Правь, а значит то, что вместе мы будем владеть всем миром!»       Княжна молодая удивленно воскликнула, прижав белы рученьки к груди: — А что Морана?! — Мудрая она Морана-смерть, — отвечала старуха, — подумала она немного, да погодя молвила, что согласна она стать женою Чернобога. — А потом… — Погоди, Катя. Не торопи меня, — проскрипела старуха, украшая невесткину голову пестрым кокошником, — а затем поженились они и гуляли на их свадьбе лешие да навки, полевеки да водяные. И стали Чернобог да Морана смерть прародителями первого Змея. А что дальше было, ты и сама знаешь. — Да… — молвила княжна, — с тех пор повадился змей жечь леса, крушить деревни, да людей воровать. Много воинов полегло сражаясь со Змеем… Но однажды наскучило воину леса жечь да деревни грабить, и решил он жениться. Прилетел он к людям и сказал, что перестанет земли их разорять, коли дадут ему в жены тридцать три пригожих невесты. Долго кручинились люди, да делать было нечего, — продолжала Катя, любуясь отражением своим в блюде со студеной водой, — Тем же вечером собрали они ото всюду ровно тридцать лет красавицы. Нарядили их в белые рубахи, расплели им длинные косы, а головы украсили венками. Посадили девушек в тридцать три ладьи и пустили по синему морю. Тогда прилетел крылатый Змей и схватил сразу двух невест когтистыми лапами, а и унес заморе. Так и уволок он всех дев. — Верно говоришь, Катя, верно, — молвила старуха, — каждая девка родила ему по сыну — змею. А у тех тоже родились сыновья, от умыкнутых ими девиц. Потом сам Первый Змей умер. Упало его могучее тело со скал в море, сомкнулись над его головой бурные волны и лег он на дно. До сей поры лежит он в морской пучине и держит своим хвостом моря, чтобы те не покидали те своих берегов. — И к нам в Ладогу тоже дракон прилетал? — спросила княжна, вскочив на ноги, — Расскажи мне, бабка Доброгнева! — замолила девушка. — Да… — тяжело вздохнула старуха, — летал один. Звали его Рагнаром. Летал он к нам, правда, редко. Иногда в деревнях ладожских скот воровал. Но, странники варяжские говаривали, будто умыкнул он дочь урманского князя, и та родила ему сына. — А от чего же Рагнар больше в Ладогу не летает? Али сын его? — Лишь боги ведают, — отмахнулась старуха, — померли уж наверное! Или повадились в другие края летать! Вот пусть и летают и землю нашего князя не трогают. — Верно это, — согласилась Катя, — Скажи-ка еще, бабка Доброгнева, скоро ль жених мой приедет? — Скоро, княжна, скоро, — отвечала старуха, — уж видны его ладьи. — А хорош ли он собой? — не унималась девка. — Я его не видала, да говаривают, будто хорош, — молвила Доброгнева, — носит он на поясе меч, да не простой, а волшебный. Тремя ведунами заговоренный, да кровью змеиной омытый. На мече вязь из рун варяжских, а сам меч в битве пламенем горит, ярким словно сотня лучин! — поведала княжне мудрая старуха. — Стало быть Олег киевский — великий воин? — молвила Катя, кружась по комнате да красуясь. Уж не могла она ждать, когда приедет к ней суженый, да обнимет руками сильными, посадит на коня гнедого да увезет в свои земли далекие. — Храбрее не сыщешь воина на всем белом свете, — отвечала ей дряхлая старуха, — Ходил он со своими дружинниками на Царь город и прибил свой щит на его ворота. Поговаривают, там одолел он цареградского Змея, что охранял тот город, и за то прозвали Олега — Змееборцем. — Не от того ли пожелал мой суженый, чтобы посадили меня в ладью, словно змееву невесту, да пустили по морю? И песню запели, ту, которой Змея кличут? — То была воля отца вашего, княжна, — отвечала ей старуха, — пожелал он почтить подвиги олеговы, да уважить жениха твоего славного, — тут старуха умолкла на мгновенье, да затем тихо проскрипела себе под нос, — но чует мое сердце не к добру это… Как бы не прогневать Чернобога да жену его Морану-смерть…

***

      Тем временем и взаправду прибыл в Ладогу жених — полянский князь Олег со своею верной дружиною. Прибыл он на резных ладьях, богатыми дарами груженых. Едва ль шагнул он на берег со своими витязями, как велел он вести его в княжеский терем к невесте. Не видал он никогда Катерины Мстилюбовны, дочери ладожского князя Мстилюба Премудрого, но слыхал, будто бы хороша она собой: лицом румяна, улыбкой мила да руками умела. И коса у нее длинная и черная, как у русалки.       Однако не спешили мужи ладожские вести его в терем княжеский к красной невесте. Рассказали Олегу, что задумал Мстилюб Некрасович нарядить дочь свою змеевой невесткой, посадить в лодочку, да привязать ту лодочку к олеговой ладье тугой веревкой, чтобы князь по этой самой веревке и притянул к себе невесту. Удивился Олег, да потом разъяснили ему, что хотел Ладожский князь так почтить подвиг его великий — победу над злым Змеем цареградским.       Понравилось это Олегу, и он вскорести согласился.       На берегу удалые молодцы закололи могучего тура, дабы уважить старика Рода и мудрую Макошь. Старая ведунья, одетая в черное и горбатая словно кочерга, рассыпала по снегу дорожку из спелой рябины и окропила белое лицо княжны густой рудою жертвенного тура. Ступила Катя на рябиновую тропу босыми ногами, да брызнули ягоды алым соком, словно кровью. Пока ведунья рассыпала золотое жито да молила богов о счастье жениха и невесты, шла княжна по снегу к самой кромке воды, где ждала ее украшенная спелыми гроздьями лодка. Поставила Катя белу ноженьку в лодку, и лодка пошатнулась. Боязно стало молодой княжне. Затряслась она словно осинка. Но делать было нечего.       Попросив добрую Ладу о помощи, забралась девушка в лодку, легла и принялась ждать. Скоро лодка задрожала — значит потянул Олег за крепкую веревку.       До чего же было страшно в лодке! Холодные волны бились о борта русалочьими руками, а ветер нашептывал недобрые слова в уши. Холодно было. Об одном лишь думала Катя: поскорее бы Олег забрал ее на свою ладью да обогрел в своих объятиях!       И тут зашептала с берега горбатая ведунья. Глас ее был глубокий, словно шел из самого жерла земли: Раньше не было ни времени. Ни земли, ни пыли — ничего. Забыли всё. Было небылью, да стало былью. Река остыла, и вода застыла в ничто.       И тут с берегов запели нестройным хором ладожанки да гостьи, разодетые в нарядные одежды. Забили могучие мужи мечами да копьями о стылую землю наперебой с ударами сердца: Время — быстрая река, никого не обойдёт. Ждёт невеста жениха. Ждёт, как часа своего. В белый цвет облачена, точно в саване стоит. На покой обречена, свадьбы колокол звенит.       Не успели люди допеть древнюю песню, как налетел на берег страшный вихрь, вмиг потемнели небеса над славной Ладогой.       И тут, словно молния, появился из-за тяжелых туч Змей. Крылья его, что паруса! Зубы его, что серебряные клинки! А сам в черную чешую, словно в кольчугу закован.       Зарычал дракон, словно раненый зверь - перепугались люди на берегу, да попрятались по избам.       И тут подлетел Змей черный прямо к лодочке, где лежала Катя, едва живая от страха, ее сковавшего, схватил пригожую княжну когтистыми лапами обвил ее хвостом змеиным, да и унес за сине море лебединой дорогою.