Color My Memories

Красота и невинность — это звезды, сияющие еще ярче во мраке несчастья. Бернардо Гимараенс       Всё своё детство, а именно до совершеннолетия, Софи Престон купалась в несметном богатстве, наслаждаясь всем буйством красок роскоши, предоставленной ей родителями. Неограниченное количество сладостей, прогулок и игр с другими детьми — это едва ли весь спектр наслаждений, получаемых с рождения. Личный слуга, подаренный отцом, был весьма обходителен и заботлив, а ведь ему несколько раз прилетало из-за шалостей избалованной девчонки, растущей подвижным, весёлым и любознательным ребёнком.       Жизнь не подготовила её к тому, что никак не смогло обойти семнадцатилетнюю сеньориту Престон, американского происхождения. После смерти родителей их с братом поджидал мерзкий рок: парня отдали на тяжёлые каторжные работы, а её забрали в качестве прислуги в подарок одному из местных губернаторов Испании. Наложив вето на все ценные вещи семейства Престон, Софи переодели в грязное, отвратительное платье обслуги и передали Хуану. Сегодня ей предстояло познакомиться с одним из самых влиятельных, но весьма безжалостных тиранов страны.       И вот сейчас вся она в слезах и полном отчаянии. Стоя на коленях в роскошном имении, чувствуя унижение и голод, вынуждена терпеть всевозможные выходки могущественного мужчины, с грустью дожидаясь дальнейшего приговора.       — Та самая раба, которую мне подарило правительство Испанской короны? — уточнив, мужчина небрежно ткнул пальцем, намекая на никчёмность девушки. Губ Диего коснулась хищная улыбка. Не унимаясь, брюнет настойчиво спросил: — Я прав, Хуан?        — Да, дон де Очоа, — вслед за словами подданного последовал короткий кивок. Поправив парик из белоснежных, волнистых волос, слуга, с усиками над губой, подошёл поближе к правителю, чтобы закончить мысль вне посторонних ушей наложницы. — Ей отроду семнадцать, вкуса любви ещё не испытала. Вероятно, вам понравится девчушка, ведь сей запретный плод довольно сладок, — гаденько усмехнувшись, слуга прошёлся пальцами по деревянному столу, за которым сидел Диего де Очоа.       — Любопытно, — игриво любуясь утончённым телом рабы, мужчина ухмыльнулся. Вскоре, отметив красоту девушки, Кавалер ордена неторопливо осведомился: — Как тебя зовут, девка?       Грубая форма обращения прошлась неприятными мурашками, покалываниями под кожей. Наконец подняв голову, она не сразу поверила самой себе. Её глаза расширились от удивления. Да, это вне сомнений он! Никто иной, как двоюродный брат Джеймса Престона, отца Софи и Паркера.       — Вы случайно не… — тихонько заговорила девушка, стоя перед ним в столь неподобающей знати позе, ощущая неловкость.       — Я? — губернатор замялся, поглядывая то на верного слугу, то на девушку — новоиспечённую игрушку для предстоящих утех. Откашлявшись, гневно посмотрел на Хуана, остолбеневшего от наглости прибывшей рабы. Никто не имел права и думать о встречном вопросе тому, кто старше чином. — Кхм-кхм, — прочистив горло, правитель положил ногу на ногу. Повернувшись к Хуану, в грубой форме приказал: — Пошёл вон отсюда!       Глаза Хуана Арсеньегра настигли масштабов размера дорогого французского хрусталя — Баккара.       — Простите сэр? — перепросил тот, неуверенно наклонившись к губернатору.       — Я сказал: пошёл во-о-он! — гаркнул Диего де Очоа, стукнув ногой по полу.       Испуганно потеряв все ориентиры, подчинённый чуть не въехал в двери, потом, что-то себе кивнув, наконец нашёл выход.       — Вот же недоумок! — прошипел Диего, сдерживая себя в руках, чтобы не напугать и без того охваченную страхом юную особу. — Поднимись! — по привычке прикрикнул тот, но вовремя отдёрнул себя, заметив, как девушка встрепенулась. Вскоре, более спокойным тоном сказал: — Поднимись, Софи. Я сразу узнал тебя.       Неуверенно оглянувшись по сторонам и не заметив никого из посторонних, Престон медленно отряхнулась.       — Дядюшка Диего! — с восторгом начала девушка, но остановила себя. Она опасалась подойти и обнять мужчину, ведь он как-никак проявил себя отнюдь с нелестной стороны, показав грозного политика.       Ощущая порывы родственницы, мужчина сам приподнялся и, оказавшись подле девчушки, зажал в своих объятиях, поцеловав в макушку:       — Я польщён, что спустя несметное количество лун мы наконец увиделись с тобой, племяшка.       Софи позволила себе расслабиться в цепких объятиях мужчины. Она успокоилась, ведь искренность мелькнувшая на его лице говорила больше слов. Мир словно остановился для них двоих. Казалось, что даже настенные часы притихли, боясь разрушить столь зыбкую идиллию между родственниками.       — Давай я прикажу Маргарет позаботиться об ужине, — прозвучало как утверждение, нежели вопрос из уст Диего. Погладив родственницу по спине, промолвил: — После ужина тебя ждут ванна с горячей водой и уютная постель.       — Спасибо, только… — встретившись глазами с ним, Софи на секунду впала в раздумия, не зная, стоит ли признаваться в своём страхе. Ведь каждую молодую девушку, ставшую рабыней поневоле и попавшую к правителю от распорядителей свыше, поджидала не просто участь прислуги, но и быть девкой, согревающей постель. Девушка отвела взгляд, смущаясь от рассуждений в голове. Девушку как током ударило, когда мужчина прошёлся подушечкой большого пальца по щеке, констатировав:       — Убрал соринку. Ты хотела что-то сказать. Неужто боишься меня?       — Дядя, — замялась родственница, продолжив говорить. Ведь знала, молчанием делу не поможешь. — мне страшно оставаться в рабынях. Умоляю, помоги и… спаси моего брата, — длинные пальцы коснулись ворота рубашки. Осознав, что она сделала, спешно убрала руки, переведя взгляд в пол, и теперь красовалась с румянцем на щеках.       — Конечно, Соф, я всё улажу. Дай мне пару недель, и всё решу. Не переживай, я не стану приказывать тебе или использовать в люб… личных целях.       Спустя некоторое время губернатор распорядился об ужине, который непременно отведает с родственницей. Они давно не виделись, да и сам де Очоа до боли на сердце хотел разузнать всю ситуацию с родителями, чтобы решить, как помочь ей с братом, оказавшимся в нелёгкой, жизненной ситуации.       В знак благодарности, девушка неуверенно стала на носочки и, чмокнув дядю в щеку, загадочно улыбнувшись, добавила:       — Дядя Диего, догоняй!       На всех порах промчав мимо служанки, всплеснувшей от непонимания.       — Ей положено и вообще: не твоего ума дела. Иди вон своими делами занимайся, — жёстко отчеканил Диего, заприметив недовольство на лице женщины.       — Как скажете, дон Диего, — поклонившись, служанка покинула помещение.       Душу Софи отпустило, поскольку призналась дяде в личных домыслах, рождённых в глупой головке. Конечно, после его ответа в ней не осталось ни капли сомнения, он защитит, не станет глумиться над ней и её телом. Однако, оставаться несколько недель наложницей вовсе не радовало, ей предстоит не выделяться, соблюдая правила прислуги — тише воды, ниже травы. Только сдержать обещание быть сдержанной и покладистой для Софи было сложно.       — Дядечка, вы там скоро?! — раздался весёлый крик по залу, отчего мужчина вздрогнул.       Вот же, свалилась девица на мою больную голову! — стиснув зубы, шикнул правитель, торопливо спускаясь по лестнице.       Диего де Очоа не радовала сложившаяся ситуация с её поведением, ведь с таким попеременным успехом скоро все в особняке начнут шептаться о том, что он позволяет своей наложнице вести себя неподобающим образом, отвешивая шуточки и демонстрируя полную вседозволенность. Мужчине в голову чаще стала закрадываться мысль наказать непослушную племянницу.       Ничего, как-нибудь с этим разберусь. Она хоть и моя родная кровь, ей всё-таки придётся потушить свой неугомонный нрав, или же мне — наказать, применив силу. Возможно, именно тогда в ней проснутся манеры, выточенные с пелёнок, и усмирится неугомонный, строптивый пыл. Знай, это всё во благо, Соф. Да, Престон, твоя дочурка норовом и характером вся в тебя, братец.       Усмехнувшись, мужчина поправил усы и, оставив шляпу на столе, заверил куда-то в тишину: «Это всё поправимо, главное найти к ней ключ и тогда… Жаль, у меня на всякие глупости нет времени, а моё решение проблемы будет гораздо жёстче, зато не менее эффективно».

***

      Стоны раздавались по всему поместью, провоцируя некоторых из слуг усмехаться, а кого-то кидать обидное «Поделом тебе будет, девка!» Женщины проявляли сочувствие, вмешаться не смели, ибо знали, чем им такое грозит.       — Как хорошо, что ты слушаешь своего губернатора. Давай, Софи. Да, детка! Да-а-а!       Намотав волосы в кулак, мужчина притянул послушную девушку за голову, чем заставил приподняться… Два обнажённых тела накрыло пеленой наслаждения, а после, оба пытались перевести учащённое дыхание.       Софи, гуляющая неподалёку от имения у фонтана, в полном одиночестве рассуждала о том, каким дядя Диего оказался добрым и отзывчивым, несмотря на задатки тирании, скрытые в глубинах души. И в мыслях не представляла себе, что в данный час, тот самый дядя берёт силой провинившуюся прислугу, столь цинично называя её именем обожаемой племянницы.