Буду жить в твоей памяти

Райли Беккет никогда не слыл взрывным парнем или засранцем. Смешливый и колкий в шутках, этот накаченный от постоянных изнурительных тренировок мальчишка мог улыбаться мягко и быть на удивление нежным, понимающим, сострадающим всем своим огромным чутким сердцем. Мог, пока однажды в Дрифте не разделил предсмертную боль брата Янси, теряясь посреди разлившихся в сознании мучений и последних обрывков его чувств, острых как лезвие бритвы. После этого случая Райли повзрослел в одно мгновение, и суровая тень навечно залегла в глубине глаз и в каждой морщинке на лице. Прежнего Беккета больше не было, он остался жить в Дрифте, наравне с другими воспоминаниями прошлого. С Чаком Хэнсеном всё было в точности наоборот. Казалось, что парень даже к собственному отцу не проявляет на людях столько чувств, сколько к своей собаке, большеголовому бульдогу с массивной челюстью, преданно глядящему на хозяина. Чак сыпал руганью и плевался желчью, словно хотел, чтобы его воспринимали только так, никак не иначе. В репортажах, которые брали у пилотов Егерей, лицо Хэнсена выражало уверенность и надменность, чувство собственного превосходства перед всеми, уязвлённой гордости по отношению к себе. И лишь его отец знал, что глубоко внутри сын – неуверенный, робкий, но храбрый парень, ради защиты близких готовый даже на самый безрассудный шаг. Глубоко внутри. Они невзлюбили друг друга с первых слов Чака, с оскорблений и перехода на личности. Райли, стиснув зубы, терпел насмешки, не тратил сил на этого засранца, не желал подобным очернять память погибшего брата, по которой Хэнсен топтался в его душе без зазрения совести. Не выдержал лишь тогда, когда парень затронул Мако, чьи воспоминания Беккет разделил во время Дрифта вместе с их болью, ужасом и страхом. Маршал правильно сделал, позволив им пилотировать Егеря «Бродяга»: они оба странники по жизни, вынужденные одиночки, потерявшие родных в одно мгновение. Именно поэтому с таким облегчением Райли терпел ноющую боль в костяшках от ударов по крепким скулам Чака, напирая на того с силой, с мощью, наслаждаясь удивлением в расширившихся зрачках обидчика. После того случая пилоты меж собой не пересекались в словесных стычках, да только чувствовал иногда Беккет пристальный взгляд, прожигающий спину, а когда оборачивался – видел лишь встрёпанную макушку Хэнсена. Всё изменила битва близ Гонконга. Тогда они потеряли сразу пятерых пилотов: брата и сестру Кайдановски и местных братьев-тройняшек вместе с их Егерями «Чёрный Альфа» и «Багровый Тайфун». «Страйкер Эврика», ведомый отцом и сыном, обесточенный, замер посреди тёмного водного простора, один на один с Кайдзю. Победитель «Бродяга» стал тогда счастливым билетом для всех в следующий день. Но для Чака – нечто большим. Райли помнит хорошо, как Хэнсен переступил порог его маленькой комнаты, заключённой в четырёх железных стенах. Как на испещрённом после битвы царапинами лице явственно мелькала вина и смирение. Он извинился тогда за всё, краснея не то от злости, не то от смущения. А после, рванув к Беккету и зажав его в угол, поцеловал, облизав просяще языком сжатую от удивления каёмку упрямых губ. Отстранился, с потаённым в глазах страхом отказа вглядываясь в парня. - Господи, Чак! Ты же этим самым ртом своего слюнявого бульдога целуешь, мать твою… Хэнсен одним своим порывом сумел пробить ледяную корку в сердце Райли, из трещины в которой показалась прежняя смешливая натура. Но Чак воспринял всё по-другому. Он никогда не знал, каким ярким был парень до смерти своего брата, и, отшатнувшись прочь, быстрым шагом вышел, нет, вылетел из комнаты, оглушительно хлопнув за собой дверью. Перед последней операцией не выдержал уже сам Райли. Трещина в груди разверзлась пропастью, и необходимость вновь чувствовать себя горячо любимым, пусть даже не в духовном, как у них было с братом, а в физическом плане, острой сосущей болью отзывалось во всём теле. Он пришёл к Чаку. Они любили друг друга. Он стал его собственностью. Было мучительно неприятно. Но разве сравнимо это с муками потери? Такое Райли был готов снести, тем более что Хэнсен на удивление нежно и ласково касался губами кожи, гладил её пальцами, умоляя потерпеть ещё немного. Куда подевался извечный строптивец? Тогда на Беккета сверху смотрели тёплые глаза, омывая пилота своей любовь, на которую Чак был способен и которой делился с ним, раскрываясь с неизвестной стороны. Он был уже глубоко внутри, так глубоко, что слёзы наворачивались от испытываемых ощущений, а из горла рвался покорный бесстыдный стон, когда грубая шершавая ладонь легла на щёку, и слова обожгли на ней кожу. - Ты мне нравишься, Райли… На большее признание Чак был не способен, не готов, но хватило и такого, чтобы задохнуться от плавного движения бёдер и вцепиться в широкие плечи, растворяясь в парне, словно в чужих воспоминаниях в Дрифте. И Беккету не нужна была никакая нейронная связь, чтобы ощутить настоящего Хэнсена: он и так был прямо перед ним… У пилотов Егеря друг от друга нет никаких секретов. Их невозможно утаить в себе с такой совершенной системой принудительного доверия. Двое в этот памятный день, когда обнулили систему обратного отсчёта, улыбаются молча, принимая поздравления и соболезнования. Мако Мори и Геркулес Хэнсен, потерявшие за секунду Маршала и сына, украдкой иногда обращаются один к другому безмолвно, одним лишь взглядом даря поддержку и выражая печаль. Разница только в том, что Мако знает нечто большее как пилот, недавно прошедший Дрифт: ведь «Страйкером Эврика» управлял не отец и сын как обычно, а Маршал и Чак Хэнсен, Егерем, на котором сдетонировала ядерная бомба, чтобы расчистить путь их с Райли «Бродяге». Мако знает, что Герк попрощался с сыном ещё до начала операции. А вот самыми последними словами, которыми она слышала от Чака, были слова, обращённые по связи между Егерями. Слова к Беккету. - «Бродяга»?... Я люблю тебя, Райли… - и звук помех, оборвавших нить. Мако всё это знает. Знает и Райли, подставив ветру на утёсе лицо, чтобы струи бьющего в него воздуха высушили слёзы. И хоть как-то заглушили вой из упрямой глотки пса, чьи глаза вглядываются в беспокойные тихоокеанские воды с надеждой, которой у человека рядом больше нет. С надеждой на то, что Чак вернётся, а песок и ил не будут ему вечной могилой.