Сон, который ему больше не приснится

Щёлк. Щёлк. Щёлк. За всю свою карьеру у меня было много проблем с людьми, что стоят выше меня. То их не устраивал мой тон, то за просьбу нарядить меня во что-то более комфортное прозвали привередой. Требования выключить кондиционер, когда на улице снег и минусовая температура, а я работаю на полу, так вообще восприняли в штыки. Для них я была безвольной куклой, у которой нет своего мнения. По их рассказам, я должна приходить за несколько часов до съёмки и ждать, когда фотограф соизволит прийти после очередной вечерней пьянки или секса с какой-то работницей. Всем плевать на мои чувства, они создали ту натянутую атмосферу, что постоянно возвращала меня назад в годы юности. От меня всегда требовали быть идеальной во всём. Мои родители достаточно консервативны для сегодняшнего времени, и их принципы, построенные десятилетиями, не обрушатся, ударившись о меня. Получать высший балл на экзаменах скорее их желание, нежели моё. Они рады узнать об отличном завершении семестра, а потом поделиться этими новостями со всеми знакомыми, коллегами и теми людьми, что были соседями по дому в нашей поездке на Хоккайдо четыре года назад. Все мои успехи и неудачи известны, как мне иногда кажется, каждому. И это сначала пугало, но со временем я отрастила себе толстую кожу и научилась абстрагироваться от реального мира. Я навсегда запомнила эти слова папы: «Депрессия от безделья». По его мнению, рабочие никогда не страдают депрессией, потому что им некогда. Когда ты занимаешься физическим трудом, у тебя не остаётся сил на бесполезную рефлексию, так свойственную писателям, художникам и прочим нежным личностям. Меня всегда удивляло такое откровенное обесценивание чужих проблем и связь между болезнью и профессией. Что хотел сказать этим отец — я не знаю, но желание писать стихи он отбил точно. Их иллюзионный мир разрушился тогда, когда я поступила в университет. Мне не хватало времени и мотивации получать по всем предметам высший балл, поэтому я всё чаще слышала от них, что они разочарованы. Разочарованы тем, что я, задавленная как физически, так и морально, не справилась с грузом ответственности и, привыкши сидеть на невидимой цепи, буквально поплыла. Спустя три года я не понимала, зачем учусь; мне казалось, когда-то давно, в школьные годы, на меня надавили и прогнули под чужие желания и теперь оставили на произвол судьбы, надеясь на успех. Мама воспитывала меня в традициях истинной японской женщины — покорной и мудрой, но при этом возмущалась, что я чересчур скромная. Она любила много краситься, ходить в платьях и юбках и пыталась приучить к ним меня. Но что-то пошло не так, и я выросла, по её словам, «огрубевшей спортсменкой». Совсем не женственной, хотя меня это особо и не волновало. Мне нравился комфорт и простота, и я не видела смысла тратить деньги на маникюр и косметику: и так хорошо жилось. К сожалению, даже толстокожей мне удалось устать от постоянных упрёков, и я решила поменять жизнь на сто восемьдесят градусов. Я стала работать моделью. И это ужасный бизнес, из которого самостоятельно я уйти не в силах. Честно говоря, чем-то напоминает проституцию. Известные фотографы, пользуясь своим именем, любят приставать к молодым моделям и иногда требовать немного больше принятого. Самое кошмарное то, что отказать почти невозможно, если ты мечтаешь продвигаться вверх по карьерной лестнице. Они знают это и специально злоупотребляют своим статусом. Я не раз видела, как стафф недвусмысленно намекал, что для большего продвижения надо сделать ещё кое-что. И я видела те побледневшие от страха лица юных девушек, мечту которых жестоко растоптали и размазали остатки по фантомному подиуму. Красота и наивность, которыми они искрились, мигом потухала, и на её месте зарождалось отчаяние и понимание того, как работает индустрия красоты. Для кого-то это шок, но не для меня. Однако я боялась. Искренне боялась, что однажды окажусь на их месте. Я не могла представить, что найду в себе капли смелости и откажу, и тем более не могла встретиться глазами с родителями. Получать деньги и известность, проводя полдня на съёмках и полдня — в чужой постели. Обещала себе, что сразу же уйду, как только мне предложат подобное, но не сдержала обещание. Нашёлся один такой фотограф, который, скажу честно, любил залезать всем в трусы. И я не оказалась исключением. Приятный на вид человек оказался настоящим извращенцем и любил показывать превосходство. Он не раз пытался поставить меня на место, но рядом по случайности всегда оказывалась Хонока, моя подруга. Мы впервые познакомились, когда её пригласили в агентство, в котором состояла и я. Мы подружились почти сразу. Хонока оказалась непривычно ярким и улыбчивым человеком, она выглядела так, словно никогда не знала горя. На её фоне я всегда плыла серой бесформенной тучкой и приносила людям лишь уныние и тяжесть. Она не отвернулась, как это обычно делали коллеги, а постаралась узнать, что меня беспокоит. То ли меня съедало одиночество, то ли я была так сильно зла на родителей, что рассказала ей всё. Она не задала ни один вопрос — только слушала меня и ждала, когда я закончу. Хоть Хонока и выглядела глупой и безответственной, она вцепилась в модельный бизнес всеми своими слегка пухленькими пальцами и полностью приспособилась. Она выглядела так, словно была готова помочь каждому, но на самом деле прекрасно читала людей и понимала главное: каждый сам за себя. Исключением оказалась я. Хонока не терпела, когда меня домогались, оказывалась рядом и пыталась отвлечь или перенести всё внимание на себя. К сожалению, она тоже модель, и наши статусы одинаково ничего не значат для фотографов. Мы лишь красивые куклы, которые можно нарядить и трахнуть где-нибудь в гримёрной, не боясь быть пойманными. Хонока, в отличие от меня, не жила в страхе. Она часто и уверенно говорила, что каждый получит по заслугам. Мне сложно понять её ход мыслей, но я регулярно подпитывалась её позитивом. Иногда мне казалось, что Хонока может видеть больше остальных. Каждый раз, когда я плакалась ей, что фотограф опять шантажировал, она нежно гладила меня по голове и приговаривала: «Не переживай, рано или поздно он обязательно проснётся и поймёт, а его грехи сгорят». Я никогда не понимала, что она имела в виду, однако даже простые незамысловатые слова вселяли в меня надежду и останавливали от тяжёлого решения покинуть моделинг. Я готова терпеть, пока меня защищала Хонока. Даже если каждый новый день готов встречать меня криками, угрозами и мерзкой, сальной улыбкой. У него достаточно компрометирующих фото на любую работницу, и это ужасало. Недавно он снова начал угрожать, что уничтожит мою карьеру по щелчку пальцев и репутация стремительно упадёт в бездну. В таком жестоком мире мы живём: публичным людям не дают права на ошибку или позор. Если ты обижал кого-то в школе, то спустя десяток лет это всплывёт и не оставит от твоих трудов и следа, и никто даже не подумает, что за столько времени люди взрослеют и меняются. Но я никогда не понимала, как репутация связана с позором. Почему рекламные компании откажут именно мне, если я не сделала ничего плохого? Это как ругать проституток за то, что они делают, но выставлять их клиентов белыми овечками. В такие моменты я отключала всю строгость, что привили мне в детстве родители, и полностью открывалась Хоноке. Мы менялись местами: Хонока из шумной и беспечной девушки становилась печальной, а обычно серьёзная я напоминала ребёнка. С такими образами мы никогда не появлялись на публике и не работали в тандеме, хотя образ защитницы очень подходил моей подруге, но абсолютно не нравился фотографу. Когда-нибудь ему удастся нас сломать, и мы полетим подобно пластиковым пакетикам из-под сладостей, грязных, валяющихся под людскими ногами и колёсами машин, хотя совсем недавно стояли на витрине в ожидании покупателя. Агентство не предупредило о ещё одном мероприятии, из-за которого мне пришлось отложить визит к бабушке. Очередная фотосессия для социальной рекламы, фотографом которой будет он. Будучи публичным человеком, он не раз высказывался на острые темы и всем видом показывал, что стоит на стороне обиженных, но никакому клиенту и в голову не придёт, что под всей этой мишурой и пурпурными речами находился обычный работник, пользующийся своими привилегиями. Мне не раз хотелось вывести его на чистую воду, но кому поверят охотнее: фотографу или модели? Я даже отказаться не могу, а рот открыть против кого-то весомого тем более. Оставалось принять приглашение от агентства и настраиваться на очевидно тяжёлый день. К счастью, Хонока пришла со мной. Ей не хотелось оставлять меня одну, а агентство с радостью достало ещё одно приглашение, где оставило бумажку с просьбой максимально нашуметь. Как и в любом другом бизнесе, в моделинге важен пиар. Даже чёрный. Некоторые компании не боятся замарать репутацию ради громких скандалов и спорных личностей. И наша не исключение. Несколько раз она пыталась превратить меня в диву, но с моим характером и традиционным японским воспитанием громкую статью не создашь, поэтому вскоре меня оставили, прицепившись к другой работнице. Честно говоря, Хонока — отличный материал для сплетен. С её способностью собирать вокруг себя людей можно было бы развести кучу слухов об отношениях и изменах, любовных треугольниках и спонсорстве. Когда-то я видела заголовок, в котором меня называют её девушкой. Не скажу, что мне было неприятно, я только задумалась о том, какие между нами отношения. Можно ли назвать Хоноку своей подругой? А любовницей? На съёмках рекламы Хонока была тише воды ниже травы. Что-то блестело в её глазах, но она не говорила ни слова, даже когда работала с тем злополучным фотографом. Пришлось долго повозиться: тому постоянно что-то не нравилось, и он пытался завести мою подругу. И у него получалось! После фотосессии Хонока подошла ко мне со злым выражением лица, но в глазах всё равно играла улыбка. Она всем своим естеством показывала, как неприятна ей вся ситуация и все люди рядом, но по её взгляду это сказать нельзя. Какое большое несоответствие, на которое невозможно махнуть рукой. Я никогда не умела читать её эмоции, не понимала, чего она обычно хочет, и Хоноку это устраивало. Она не просила понимать её с полуслова и наоборот просила остаться для меня загадкой. Тяжело общаться с таким человеком, но чужим просьбам я привыкла вникать. Фотограф куда-то отошёл (наверняка в туалет), объявив перед этим перерыв. Следующей на очереди была я, и моё более-менее хорошее настроение куда-то улетучилось. Пока он мастурбировал где-то в кабинке на унитазе, наслаждаясь собственной работой, я пыталась успокоиться. И Хонока, как обычно, была рядом. Она повторяла те слова, что когда-то сказала ранее: «Он обязательно проснётся. Он обязательно поймёт». От чего проснётся? Он спит? Я не понимала туманных намёков и не могла воспринимать их всерьёз. Мне хотелось заткнуть уши и первый раз в жизни не слышать Хоноку. Она всегда любила нести бред и знала, что я ей поверю. Сначала это казалось забавным, но теперь, когда моя карьера в очередной раз висит на волоске из-за одного урода, её слова поддержки превращались в издёвку. Каждая её фраза звучала подобно заклинанию, и от этого хотелось и плакать, и смеяться. Мне, однако, было совсем не смешно. Пожар. Я видела дым, видела, как люди начинают паниковать. Они пришли на мероприятие ради веселья и не ожидали, что встретятся с огнём. Несколько мужчин в страхе выбежали из туалета, и я поняла — источник там. Я стояла в ожидании, глядела на дверь уборной и надеялась, что он не вернётся. Хонока держала меня за руку и что-то шептала. Её голос — единственное, что успокаивало в этом хаосе. Запах её тела, её тепло — всё прекрасно, но ничего не сравнится с нежным шёпотом и успокаивающими глазами. Я тонула в чужих криках, они стояли мне фоновой музыкой, мягкой и мелодичной. Надеюсь, она не прекратится. Чувствовала над ухом знакомое дыхание. Единственное родное посреди холодных, безразличных образов. Я видела пожарных и полицию, лица напуганных людей и чей-то плач. И туалета выносили обожжённый труп, который я не могла узнать. Сердце налилось кровью, и что-то во мне поднялось. Не могла понять: это чувство свободы или паники? Мне легко вздохнуть или чувство вины давит сверху? Мысли шли далеко, но Хонока не позволяла им разгуляться. Она придерживала меня за плечи и сладко шептала. Но я не видела никого, кроме него. — Наконец-то он проснулся, — улыбнулась Хонока, — проснулся ото сна под названием «жизнь».