***
— Это ты виноват, — припечатывает Костя, едва Арсен перешагивает порог. Их селят вместе временно, пока нет ещё нескольких парней, у которых ещё продолжается отпуск или карантин. — Виноват в чём? Это странно, но Арсен быстро привыкает быть в чём-то виноватым. Родители его воспитывали не так, но природная скромность буквально заставляет каждый раз, когда гремит гром, втягивать голову в плечи и говорить «извините, это я виноват». — В том, что они так плохо сыграли на Евро! — Костя не срывается на крик только потому, что время позднее и, если он кого-нибудь разбудит, придёт злой как чёрт Лещук и отвесит обоим леща. Как бы иронично это ни звучало, пугает до холодка внизу живота. — Обоснуй, — Арсену не охота спорить. После длинного утомительного дня, за который он успел прилететь в Москву, встретиться с Сашей, познакомить его с родителями (не специально, так вышло), получить пиздюлей, заехать домой, собрать вещи и, кинув СМС Саше, сесть в такси, закрыть глаза и… Да, подготовиться к тому, что его будут чморить за то, что не поехал на Евро. Подумаешь, простуда, можно было даже врачам не говорить! Все на парацетамоле играют и на янтарке, никто ещё не развалился… Или… Подтверждение правильности своего выбора Арсен получает через 24 часа после старта чемпионата. Через 24 часа и 12 минут. — Нелечёные инфекции горла могут давать осложнения на сердце, — неожиданно для самого себя жёстко отвечает Арсен. То ли общение с Сашей сказывается, то ли события пропущенного Евро не отпускают до сих пор. — Я как-то о кардиостимуляторе в 30 не мечтаю. Костя что-то ещё пыхтит, но у Арсена звонит телефон и, чтобы поговорить, он выходит в коридор.***
— Кааать… — Арсений задалбывается «папкать» за этот вечер так, что вспоминает о присутствие на ужине высоченной, как папа, светлой, как папа, голубоглазой, как папа девушки (жены, поправляет себя мальчик и неожиданно не чувствует привычного чувства гадливости от этого обозначения) папы. — Кать, скажи ему! — Антон, — оторвав взгляд от собственного инстаграма, Катя замечает, что муж сам безвылазно пропал в дебрях интернета, чего за ним раньше никогда не водилось. — Ты и так ребёнка редко видишь. Действительно, отложи телефон. — Угу, — кивает Антон, но телефон не откладывает, чем заставляет супругу перегнуться через его руку и заглянуть в экран. Лицо девушки несколько меняется от того, что она видит там. Она-то рассчитывала на что-то важное. Или заслуживающее настоящей ревности. Но нет. Обычная переписка на английском. Вверху экрана имя контакта — Szymanski. Полотном — фотки, стикеры, эмодзи и текст. Столько текста Катя не написывает своему психоаналитику и директору вместе взятым. И точно не пишет ни одной из своих подруг. — Тём, это Себастиан, — вздыхает Катя и поясняет свою мысль: — У папы к нему отцовские чувства. — А почему у папы нет отцовских чувств ко мне? — повышает голос Арсений. Мороженое перестаёт быть интересным, а страх, что сестричка проснётся в своей коляске и снова начнёт орать, отступает на второй план. Он не контролирует свои мысли и эмоции в этот момент. И очень чётко понимает, что мир теперь будет только рушиться новость за новостью, изменение за изменением. И, что то, что в 5 лет воспринимается а-приори в 8 может оказаться просто миражом, фикцией. И что отношение родителей — главная из них. Далеко убежать он не успевает. Антон подрывается следом и догоняет в дверях кафе. Хватает за плечо, притягивает к себе, обнимает. Детский сад в клубе подождёт, тут со своим побыть надо успеть, пока подростковый бунт громким детским плачем под горячие обещания больше не отвлекаться на семейных ужинах отодвигается ещё на пару-тройку лет…