Я со своей сестрой, Адукин, был всегда близок. Она – единственный человек, на которого я не способен злиться даже в стрессовых ситуациях. В детстве, хоть и старше, не журил её при шкодничестве, а помогал как-либо исправить испорченное и пытался объяснить, что она сделала не так. Аду в ответ с улыбкой кивала, после чего я не замечал больше повторения ошибок. Если обобщать, то мы были не разлей вода. Уже тогда Аду учила сдерживать меня свой гнев, а я наоборот – заражал её раздражительностью. Выходило забавно, когда спокойная девочка вдруг повышала голос и топала ногой – единственное, на что сестра была способна тогда. От меня можно было ожидать большего в плане гнева, но уроки сдерживания всегда помогали.
В юности наши пути разделились лишь в плане обучения: я по своему желанию пошёл в церковную школу, а она – простую школу, не желая как-то выделиться (хотя невозможно было не выделиться выдающимся умом, сообразительностью и красотой).
Её красноватые радужки глаз были очаровательными, повышая её обаяние и харизму, отчего даже родители с их друзьями шутили, что «от женихов отбоя не будет». В целом, так и произошло, когда вместо множества кандидатур она выбрала этого богохульника – Джека. Я его не ненавижу, а скорее презираю за самоублажение. Лентяй и балбес – все слова, которыми его можно описать, но всё же он способен проявить искренние, любящие чувства, что не раз показывал в отношении моей сестры. Такое поведение и отношение заставило меня посмотреть на него с другой стороны, однако общение наше кроме как натяжным нельзя назвать.
Аду его любит – я не могу препятствовать ей в этом, лишь давать время от времени наставления и предостерегать. Особенно моё вмешательство увеличилось, когда Адукин и Джек стали жить вместе. Когда прохожу мимо их дома, невольно останавливаюсь, появляется желание зайти; один раз меня мысль посетила переехать к ним, но меня вовремя остановило уважение к личной жизни сестры. Гиперопека и так уже дошла до предела. Поэтому я ограничился лишь походами в гости по выходным с предлогом того, что в воскресение их дом по пути к церкви и от неё, а в субботу можно приготовиться к длинному воскресному посту, проходившему с самого утра и до глубокой ночи. Этого было более чем достаточно.
В последнее время у пары не всегда ладились дела: учащались перепалки и ссоры, в которых Джек всегда оставался виноватым. Если Адукин и была таковой, то – с большим трудом – говорила об этом. Я пытался работать на обе стороны, чтобы успокоить и примирить: духовное воспитание давало о себе знать, я уже не срывался на гнев, чего не сказать о сестре. Она стала более раздражительной; скорее всего из-за того, что терпение накапливалось в течение пары лет и теперь всё рвётся наружу.
На первых порах всё сходило на «нет», и пара снова становилась счастливой, однако… Как не грустно это признавать, но полгода назад всё начало усугубляться. Адукин начала уходить из дому после очередной перепалки, но возвращалась буквально на следующее утро. На вопрос о ночлеге она отвечала: «Ночевала у подруги». Коротко и ясно, учитывая, что сестра общительная персона и со школьной скамьи у неё куча знакомых.
Два месяца назад Адукин на две недели перестала ночевать дома. Мы с Джеком были сильно обеспокоены, поэтому при следующем её появлении попытались узнать причину такого поведения. Ответом было некоторое замешательство – было видно неловкость и нежелание говорить нам всей правды – сменившееся на согласие дать ответы. Аду рассказала, что некий учёный нанял её ассистенткой для помощи в исследованиях. Вопрос «Почему ты нам об этом не сказала» был проигнорирован. Вместо этого она согласилась отвести нас у этому самому учёному.
Путь занял буквально половину дня, и пришли мы только по последним лучам заката. Зачем жить в такой глуши я не понимал, ведь можно было оборудовать лабораторию на чердаке, в подвале – где угодно. Это бы не мешало людям, но, как говорила Аду, у учёного «иные» виды опытов, которые требуют пространства.
Наконец на стук в дверь вышел мужчина лет тридцати в белой мантии с высоким воротником и золотыми вставками, поясом. Рукава от локтя расширялись до половины длины предплечья, но это ему не мешало, так как рукав был двойным (я знаю, как носят такие наряды). Белок его глаза отдавал желтовато-зелёным оттенком, словно у больного, а радужка переливалась от оранжевого до красного в зависимости от ракурса. Я упомянул именно глаз, так как он был один. Его левый глаз отсутствовал.
Вид его не особо внушал доверия, даже несмотря на его вежливость, с которой он поприветствовал нас, слегка удивился и продолжил разговор. Наоборот, вежливость только усугубляла ситуацию и заставляла меня подозревать всё больше и больше: он явно был нечист. Имя его, Кирими, для наших краёв было довольно экзотическим, что подтверждали его слова о родине, которая находится за морем. Они, Аду и учёный, в унисон хвалили друг друга за разные совместные достижения так, что это начинало походить на плохо срежиссированную комедию. Я выразил нашу общую с Джеком обеспокоенность, ведь Аду не ночует дома, а возвращаться обратно даже в утреннее время по глуши тоже весьма опасно, не смотря на то, что это опасность возрастает даже на пути к месту работы.
На удивление Кирими оказался понимающим человеком, хотя слегка задёргавшаяся правая рука, которую он спрятал из-за этой дрожи, выдавала сильное волнение. Выдохнув с улыбкой, учёный всё же удовлетворил нашу просьбу вернуть нам Адукин, пусть и в качестве отпуска. В душе я не был согласен даже на условия отпуска, хотелось вернуть сестру домой на постоянную основу, подыскав ей работу рядом с домом. К концу второй недели так и было сделано. Сестра возмущалась, на это решение, но больше всего встрепенулась, когда услышала мои опасения насчёт мутного Кирими: живёт в глуши, проводит какие-то неизвестные опыты (Адукин, естественно, он не оповещал о их сути), одеяние, его явно нездоровый вид – на эти доводы Аду согласилась. Больше мы их контакта не наблюдали.
***
Адукин снова появилась с ним, но уже в городе уже через следующие две недели. Как раз в то время, когда из города начали пропадать люди. На Кирими никто ничего не думал, кроме меня и Джека, поэтому активность стражников возросла. Однако эти меры были приняты без толку – люди пропадали, а поиски заходили в тупик.
Именно тогда и произошёл разлом в наших с сестрой отношениях: я уже напрямую сказал ей, что этот учёный виноват в пропаже людей, на что она обвинила меня в гиперопеке, что начала выходить за рамки. Клянусь богом, мы бы поцапались, если бы нас не разделил этот подозрительный тип, который соизволил уйти при накалённой ситуацией, осознавая свою причинность к ней.
По пути к дому мы с сестрой не разговаривали. Я мог ощущать дуновения холодного воздуха, которые исходили от неё. После этого сопровождения и захлопывания двери перед моим носом мы больше не разговаривали.
***
Странности продолжались. Джек сегодня пришёл ко мне в беспокойном состоянии. Он поведал мне странную историю о лунатизме моей сестры. Как мне было известно, то Адукин не страдала этим недугом в детстве, но парень утверждал, что слышал шаги сверху (после ссоры Аду, оказывается, переехала спать на верхний этаж их дома, оставив Джека на первом), и что эти шаги были, вроде, двойные. Окно в комнате наверху было лишь для проветривания, так что вряд ли кто-то мог пролезть. Через Джека снизу тоже никто бы не прошёл – он чутко спит. Естественно, это вызвало у меня беспокойство, поэтому я согласился переночевать в их доме тайно, чтобы определить, что происходит…
Пришёл я под ночь, когда Аду уже ложилась спать, а Джек только готовился к этому. Мы шёпотом перебросились парой фраз, а после стали ждать назначенного часа, когда, как утверждал парень, сестра начинала свой период лунатизма. Часы на стене отбивали успокаивающий ритм. Пока я ждал, решил с прикрытыми глазами вспомнить последние события, которые могли как-то повлиять на Аду. Естественно, первым на ум приходит Кирими с его манерой речи и странным внешним видом. Чем он так охмурил мою сестру, кровинушку мою, что она стала такой нелюдимой и вернулась к нему даже после предупреждения? Учёный… Плут. Что он ей мог пообещать? Нет! Она не могла бы просто так повестись на простые обещания, если бы… Он точно её чем-то обработал. Растворами, какими-то «зельями»? Может что-то вколол?
И так ли долго Аду с ним знакома? Может быть намного дольше, чем мы с Джеком думаем…
Шаги. Наверху. Как парень и говорил! Я открыл глаза, но сразу же проморгался от какой-то неизвестной пыли на лице. Парой движений стряхнул её, взглянул, в свете луны цвет был похож на фуксию. Только после этого я почувствовал жжение на груди и слегка расстегнул верхние пуговицы: крест дрожал, нагрелся. Как и почему… это же просто символ того, что ты принадлежишь к церкви, а теперь… может даже намного большее, чем просто символ.
Я тихо бросился к Джеку, но тот лежал без задних ног. Спал. На его лице тоже была эта пыль или, уже точнее сказать, порошок. Получается, что я остался один перед этой тайной, находившейся через один лестничный пролёт. Ступеньки были деревянные, издавали скрип, когда нога опускалась на них – даже если кто-то шёл тихо. Однако… почему не было слышно этого скрипа и входной двери? Мимо бы никто не прошёл.
Чем дальше я шёл, тем сильнее дёргался и накалялся крест, но на жжение мне уже было всё равно. Своего апогея эта тряска достигла около приоткрытой двери в комнату моей сестры, отчего мне пришлось схватить его на оставшееся время. Жжётся, пошёл дым и запахло горелым – я старался терпеть. Тем более то, что произошло далее, заставило забыть о боли и горелом мясе:
Адукин танцевала. Вместе с Кирими. При зажжённых свечах. Они танцевали какой-то вальс, кажется, под только им слышимую музыку, а их сущности словно сливались в одну. Сестра никогда раньше не танцевала, а сейчас показывала идеальную синхронизацию со своим ведомым. Даже её красные глаза блестели в свете свечей. О Кирими и говорить сложно: его движения были плавными, но в тоже время резкими; поддающимися и властными; мягкими и грубыми. Он словно управлял партнёром, получая при этом удовольствие, что показывалось в его слащаво доброй улыбке с недобрым оскалом. Он управлял ей, как куклой… иначе бы нельзя было бы подстроиться под такой неизвестный стиль, такому нигде в городе не учат. Аду могла научиться у него, но, как я говорил, она не проявляла интереса к танцам.
После нескольким минут наблюдения начались какие-то странные метаморфозы. Адукин преобразовывалась во что-то дикое, не естественное её натуре: глаза становились кукольными, кожа даже на вид становилась грубой… Она уже походил на смесь современного человека и чего-то, что я не могу объяснить. От второй её сущности исходила энергия опасности, инстинкты говорили мне схорониться в укромном месте, а перед глазами всё та же девушка…
Танец подходил к концу, а это значило, что мне пора было уходить. Не мог я просто взять и вломиться в комнату – страх сдерживал меня. Удаляясь от комнаты, я ускорял шаг, пока не оступился и не сделал пару лишних шагов… лишних и громких шагов. Тогда на периферии погас свет из комнаты. Стало тихо, а дверь… начала отворяться, заставив меня бегом сбежать по лестнице и постараться разбудить Джека. Я торопился, боялся не успеть, так как стало слышно, как кто-то из них наверху переходит на бег. Пришлось схватить тело парня и почти что снести входную дверь с петель, чтобы побыстрее скрыться…
Я не знаю, что это такое… Я не знаю, что он с ней сделал… Это точно
не наука, это какое-то…
колдовство. Как её спасти…
