Too sad to die

      Он помнит, как дождь стучал в окно. Мать обнимает его, крепко-крепко прижимает к себе, знает, что вряд ли увидит сына вновь. "Будь сильным, Адольф, береги себя, — практически шепчет она ему на ухо, ласково запуская пальцы в светлые длинные локоны, — Найди того, кого будешь любить, и кем будешь любим. Как я с любимым человеком дала тебе жизнь... Хочу, чтобы и ты однажды обрёл это счастье". Мальчик слушает, вникает, кивает головой и наивной детской улыбкой отвечает: "Я понял, мам. Но когда у меня получится, вы ведь уже вернётесь, да?".       Он помнит, что никто не вернулся. Помнит, как было сложно дышать с трубками в носу и рту; как весь мир вокруг становился то ярким, то дымчато-тёмным; как кожа покрывалась мурашками от прохлады металлического стола и он предполагал, что на таком же столе погибли его мать и отец. Постоянные щелчки и писк датчиков приборов, доводящие до нервного тика, кажется, уже засели глубоко в голове и никогда не забудутся. Не забудется и то счастливое лицо лысого исследователя, настроившего мощность электрического удара так, чтобы он "не умирал". И тем более не забудется давящее нескончаемое одиночество, преследующее всюду после ухода родителей. Его жизнь продали. Продали с потрохами, оставив Адольфу лишь боль, страдания и ярость с отчаянием в расписании каждого дня.       Он помнит, как встретил его. Друг, думал Рейнхардт. Темноволосый худенький мальчишка по имени Генри — такой же потерянный в этом мире ребёнок, как и сам Адольф. Они были очень похожи: сироты, прошедшие смертельно опасную операцию ради того, чтобы обрести силы, чтобы дать человечеству шанс на спасение. Они не хотели этого, не хотели страданий, но смогли найти поддержку и понимание друг в друге среди окружающих их хаоса и несправедливости. Генрих очень любил пушистых четвероногих и частенько протаскивал друга к, окружённому клетками с множеством блестящих глаз внутри, большому аквариуму в здании, где проводят опыты на животных. Они прекрасно понимали, для чего создано то место и что в нём происходит, но до чего же там было красиво и уютно размышлять о будущем их ждущем. Сочинённые сценарии возможной жизни каждого из мальчишек зачастую звучали слишком по-взрослому для их лет и не всегда отличались "счастливым финалом" в понимании обыкновенного обывателя. Для таких, как Рейнхардт, счастьем будет и смерть на воле, подальше от этого здания каждодневных мук. А для Генриха сошло бы и просто не являлся пустым местом и быть хоть кому-то нужным.. Так, как он сейчас нужен Адольфу. "Мы обязательно станем сильными и сбежим вместе с ними!" — обещал Генри, вплотную примкнув к стеклянной стенке прохладного аквариума, а Адо улыбался и кивал в ответ.       Доктор же за всем наблюдала, всё понимала. Она разрешила им общаться и снизила контроль: "Иди и заведи себе лучшего друга". Однако не все так милостивы...       Он помнит, как открыл тяжёлые веки и ужас тотчас сковал его сонный разум. — Прости, Адольф, — хрипит Генри, прижатый к залитому кровью животных столу, — Я не смог их спасти. Рейнхардт снова привязан к "кресту", у него на глазах умирают беззащитные, столь любимые обитатели бестиария, жестоко растерзанные и выпотрошенные одним из работников большим увесистым ножом, острие которого уже примкнуло к тонкой шее темноволосого мальчика. И Адольф понимал, что его друг тоже вот-вот.. "Нет. Не позволю!". Та ярость, которую он начал забывать благодаря Генри, вернулась с тройной силой и разорвала его путы. Искры летели во все стороны, осколки падали и крошились.. — Я.. Я сделал это! У меня получилось! — с возгласами счастья вскакивает с места мужчина, впопыхах бросая паренька и запятнанный клинок, — Я перехитрил эту старую суку.. "Хватит, — Адольф не слушает, что тот говорит дальше; он уверенно идёт вперед, уже понимая, что сейчас произойдёт, — Я ненавижу терять!". Он убьёт его.       Он помнит, как встретил её. Она подкралась незаметно, не испугалась и не убежала, крепко оплела его своими лозами, одурманила своим ароматом. Умна, красива и грациозна, кожа её нежна, как лепесток распустившейся розы. Она хороша, нет сомнений. Но с виду так хрупка и беззащитна. Почему же именно Адольфа выбрала она? Есть парни и получше, он уверен. Но это всё не выдумка, не иллюзия.. Она здесь, совсем рядом, робко держит его за руку, устремив взгляд пурпурных очей куда-то вдаль. А он стоит, как вкопанный, и не верит своему счастью. Не верит, что достоин такого счастья. — Знаешь, — прижалась к нему ближе Роза, — этот день был самым лучшим в моей жизни. Что-то в груди вспыхнуло неожиданно, приятным теплом разошлось по телу, согревая, кажется, даже мёрзлые от прохладного вечернего ветерка ладони. Мир резко приобрёл цвета, и даже воздух на вкус стал казаться совсем другим.       Сегодня его шестнадцатый день рождения. В этот день она подарила ему первый поцелуй.       Он помнит её улыбку. Роза была счастлива и шагала с ним под руку, приподнимая подол своего белоснежного платья.. Ах, как она в нём прекрасна! На церемонии помолвки было всё, о чём мечтают многие девушки: белый лимузин, много приглашённых гостей, дорогая вкусная еда и выпивка, устеленная лепестками алых роз дорожка, обручальные кольца из чистого золота, а невеста — настоящая принцесса, чью красоту не затмят даже тысячи падающих звёзд. Адольф постарался сделать всё ради неё; так, как она мечтала и желала. Праздник длился с самого утра до поздней ночи, сопровождаемый весельем, радостными криками и жаркими поцелуями. Ему впервые не было дела до своих уродливых шрамов, не было дела до мнений и взглядов окружающих — все они для любимой. Для него самого есть лишь он и его Роза.       Сегодня день их свадьбы. В этот день они поклялись друг другу в вечной любви.       Он помнит, как начал забывать и как сильно был удивлён увиденным. — Давно не виделись, Адольф, — парень стягивает с себя шлем, под которым скрывалось столь знакомое, но огрубевшее от времени лицо. — Генри? — до Рейнхардта, на теле которого шрамов стало с десяток больше, не сразу доходит, что перед ним — давний друг, с которым они прошли огонь и воду. Их разлучили почти сразу же после пробуждения силы Адольфа, и с того момента до некоторых пор его лучшим другом снова стало одиночество.       Они повзрослели, окрепли и нашли свои "силы", хоть и оказались порознь и стояли друг напротив друга как представители разных компаний. Никто не предугадывал такой исход, и Адольф совершенно не желал сражаться со своим "братом". Как жаль, что выбора у него не много. Но почему-то он чувствует такой восторг.. — Наши испытания будут долгими, — спарринг закончился дружеским рукопожатием двух искренне, но уже отнюдь не по-детски, улыбающихся друг другу бойцов, — Ещё увидимся, Генри.       Он помнит дни без дождя. Он в кругу близких ему людей: друг, что придал ему силы, и жена, что сделала его человеком. Они сидят за столом у него дома, едят и общаются, рассказывают о своей, пускай и нелёгкой, жизни. И Адольф, наконец-то, чувствует себя по-настоящему счастливым, словно и не было всего того продолжительного пережитого кошмара. Всё, что он искал, находится прямо здесь и сейчас.. Как бы хотелось, чтобы это никогда не прекращалось. — Сегодня было весело. Даже Роза осталась довольна, — Рейнхардт решил немного проводить друга и, возможно, поговорить о чём-то, что за общим столом было неудобно сказать, — Ты всё же пришёл... — Ты, кажется, очень доволен своей нынешней жизнью, да? — остановившись посреди дороги, как-то сухо и прямолинейно спрашивает Генрих, даже не развернувшись к собеседнику лицом, — Ты не такой, как я, Адольф. Не такой.. Я был брошен своими родителями.. Брошен за какие-то бумажки. И хотя я получил мозаичный орган, мои способности всё равно не пробудились. По этой причине я жил опрометчиво; вновь продал свою плоть для новых исследований и подвергался пыткам длительное время. Я зашёл так далеко, что пути назад уже нет.. Адольф стоит позади, глядит на своего друга детства и не смеет сказать что-либо, старательно делает вид, будто не замечает, как тот сжимает кулаки. — Скажи мне, Адольф, — выдыхает темноволосый через мгновение, — Ты всерьёз собрался счастливо жить в таком дерьме? "Генри..", — он с недоумением смотрит ему в спину и благодарит судьбу за это. Видит Бог, он боится взглянуть другу в глаза.. Боится взглянуть и увидеть там другого человека. — Я другой, — твёрдо очёркивает тот, словно услышав его мысли, — Я бы убил тебя, но я хочу доказать свою силу по-другому. При нашей следующей встрече, Адольф, не сдерживайся, иначе тебе действительно не жить.       Он помнит раскаты грома и приближающийся ливень. Два "брата" дерутся не на жизнь, а на смерть в развалинах бывшего дома Генриха, у подножия которого нынче покоятся белёсые кости продавших его родителей. "Почему.. Почему это происходит?" Незадолго до этого Адольф узнал о печальной судьбе дорогого друга, которого совсем скоро ждала мучительная смерть, и Рейнхардт был вне себя от того, что никак не может ему помочь, что может лишь подарить ему скорую погибель от собственных рук... "Почему всё так сложилось?" — Притворятся человеком весело, а, Адольф?! — пророкотал Генри с другой стороны обваленной в следствие боя стены, — Тебе стоило забыть о любви и взять свои инстинкты под контроль. Но нет, ты же из тех парней, чья единственная цель — быть любимыми и брошенными! — Ты.. хочешь сказать, что однажды Роза предаст меня? — ярость неохотно начала закипать где-то глубоко внутри, и он до боли сжал кулаки. — Да, если это уже не произошло! — новый рывок в сторону Адольфа с целью нанести — возможно, смертельный — удар. "Мы двое, что выжили лишь чудом..". Брызги крови оставили свой след на камнях и досках, на одежде и лицах. Разряд. "Мы должны были быть лучшими друзьями!". Пар валит кубами из-под костюма, кровь свернулась тёмными пятнами, запах гари развеялся повсюду и от него пощипывало в носу. Генрих лежит на земле и хрипло дышит, едва ли может пошевелиться. — Адольф.. возьми мою руку, — Рейнхардт видит и не выдерживает; падает на колени перед ним и хватает протянутую слабую кисть. Он знает: он не отпустит до самого конца, — Не печалься.. Моё тело в любом случае скоро умрёт. Я знаю, что всё закончилось бы гораздо быстрее, сражайся ты в полную силу.. Адольф лишь досадливо морщится, крепко зажмуривает глаза, не поднимает головы, чтобы не видеть деяния своих рук.. Своей силы. Ему нужно отпустить. — Никому.. Никому не верь, Адольф. Люди всегда будут использовать тебя и предавать.. Те, из U-NASA, и даже та женщина.. Всегда.       Скоро всё закончилось: больше Генрих ничего не говорил. Не говорил и Адольф. И хоть рука друга уже лежала на мокрой земле, Рейнхардт не отпустил: он убил его и никогда с этим не смирится.       Он помнит, как его назначили на должность командира и у него появились подчинённые, которых нужно учить и защищать. После битвы на развалинах и проведённой операции по зашиванию глубоких ножевых ран, Адольф решил не думать о словах Генри, ведь у него есть та, кто всегда была верна и ждала дома. Ради неё он готов бороться дальше, и у него не было ни малейшего повода сомневаться в её верности. Благодаря Розе он не чувствовал себя несчастным, хотя периодически ему казалось, что над ним собирается тёмная дождевая туча, прямо как сегодня...       Сегодня день, когда Рейнхардт вернулся домой непривычно раньше обычного. Как и всегда, он открывает дверь своим ключом и кличет любимую. Но есть ещё одна странность: чужие ботинки в прихожей. "Гости?", — это было большой редкостью, учитывая замкнутость Адольфа и то, что Роза больше предпочитала встречаться с друзьями где-нибудь на нейтральной стороне. — Кто у нас в гостях, Роза? — ответа не последовало. Свет во всех помещениях отсутствовал, было до неприятного тихо. Первое, что заставило пульс участиться, — бокалы вина на кухонном столе и её брачное кольцо на комоде возле аквариума. И второе, отчего кровь застыла в жилах, — осознание, пришедшее у спальной двери. Адольфу не хватило сил повернуть ручку. Он был готов поклясться, что его тотчас пронзило током в самое сердце — и, быть может, только поэтому оно продолжило биться.       Сегодня день, когда наступила непроглядная тьма, не поддающаяся даже его ярким молниям. В этот день он узнал о предательстве Розы.       Он помнит, как смирился. Ему говорили, что ребёнок не перенял ни мозаичного органа, ни даже его генов. Но Адольф и слышать ничего не желал, ведь он простил. — Прости меня.. Адо, пожалуйста, прости, — рыдала в пол Роза, — Прости меня. Я.. я знала, что тебе будет больно.. Знала! — она неровно дышит, глотает собственные слёзы и не отрывает взгляда от сжатых в кулаки рук на коленях, — Мне нужно было остановится, но я же так слаба.. Мне было так одиноко и холодно, Адольф! Ты ведь постоянно на работе, а я.. Я люблю тебя. Правда.. Видят боги, что люблю! Пожалуйста, прости меня.. За окном пасмурно и, как ему кажется, серо, прозрачно, словно мир мигом потерял все яркие оттенки. Перед ним — бесцветная и лишённая жизни реальность, а за ним — ползающая на коленях жена.. Та, кто всегда придавала картине красок, та, кто сделала его человеком, теперь молит его о прощении. Он не знает, как поступить, не знает, как простить. — Адольф, пожалуйста! — впивается ему в спину Роза, пытается ухватиться своими колючими лозами за холодную каменную стену, что ей же когда-то давно была снесена и ей же теперь возведена. "Как поступить?".       Он поворачивается к ней лицом, аккуратно обнимает за плечи, смотрит в её красные от горя глаза и.. сдаётся, тихо отвечая на выдохе: — И я тебя люблю.       Он помнит дни до отправки на Марс. Вся его команда — слабаки, едва ли набирающие до среднего уровня. Многие из них погибнут на чужой земле, и Рейнхардт это прекрасно понимает. Понимают ли это ребята, чьи жизни доверены в его обманчиво крепкие руки? Скорее всего. Но это не отменяет того факта, что капитан довольно холодно к ним относится и максимально редко произносит их имена, дабы не привыкать и не привязываться. Особенно тяжко приходится Еве, совсем недавно влившейся в коллектив и не имеющей каких-либо отличительных способностей. Ребята, конечно, тепло её встретили, но от Адольфа она долго шарахалась и всё никак не могла привыкнуть к его колкому ледяному характеру. Оно и понятно, ведь другие ещё застали и помнили времена, когда их командир был гораздо мягче, а на его лице, разглядеть которое из-за высокого воротника удавалось не всегда, чаще мелькала улыбка. Однако никто Адольфа не винит, ведь даже со всеми имеющимися изъянами он всё равно защищает их, тренирует, чтобы были хоть какие-то шансы спастись от той жестокой судьбы, на которую они, глупцы, добровольно себя обрекли. — Йо, Адольф! Давай сходим куда-нибудь, выпьем, поболтаем? — уверенно притягивает его к себе командир американо-японского отряда Комачи. Вместе с ним прибыла и Мишель, продолжившая уговаривать немца на вылазку в ближайший бар. Как и всегда, он не долго сопротивляется и соглашается. — Во, другое дело! Эй, народ, — громко проконстатировал Комачи, протиснувшись в комнату, где отдыхала команда Рейнхардта, — мы забираем вашего командира и идём бухать! Если хотите, погнали с нами; больше — веселее! "Убейте меня..", — закрылся ладонью Адольф, испытавший резкий прилив стыда. Испанского стыда. Толпа уже продвинулась вперёд по коридору, но лишь Ева задержалась. — В.. Вы в порядке, командир? — робко спросила девушка. — Нет. — Вы куда-то позвали нас, командир. Я.. я рада! — она ответила столь знакомой, ещё совсем чистой и по-своему юной улыбкой, без единого намёка на укор совести. Это почему-то смущает и дико опечаливает его.       В баре очень шумно: все разговаривают, шутят и смеются даже из-за каких-то нелепых глупостей. Но Адольф не принимает в этом участия и не вслушивается, старательно отстраняется и подумывает, куда бы спихнуть полный алкогольным напитком бокал. Он никогда не любил выпивать, да и не умел. — Все выглядят счастливыми, — прервал его размышления Комачи, — Они хорошая команда, разве нет? Даже завидую.. — В этой толпе одни слабаки, — абсолютно честно отвечает Рейнхардт, и поддатый командир американо-японского отряда, кажется, не в силах распознать, какими эмоциями руководствуется сейчас его собеседник. Но ему хватило светлости разума, чтобы заметить у того кольцо на руке, ещё не притронувшейся к бокалу. — М, точно! У тебя ведь есть жена и ребёнок, да? Им не будет одиноко, когда ты отправишься на Марс? — Что на счёт них.. Думаю, они даже будут рады, — немец колебался пару секунд, прежде чем сказать это, так, словно те слова — нормальное явление. — Да не смеши! — расхохотался Комачи, но его смех потерялся среди множества других голосов, — Вы ведь семья. Если тебя действительно не заботят волнения жены, то выпей, Адольф. Мне тяжело было вывести тебя сюда, знаешь ли. А ещё.. У нас в Японии принято пить один и тот же напиток и делиться мыслями с близкими, чтобы скрепить нашу дружбу. Тебе тоже следует попробовать, хотя бы один раз расслабиться и повеселиться. Сам увидишь, как всё станет проще.       "Адольф, — обращается к нему Генри из воспоминания о том дне, когда они с Розой сидели за одним столом поздно вечером, — Ты не пьёшь, верно?" — А, это бесполезно, капитан Комачи! Вам не заставить командира выпить, — кричит кто-то из толпы, — его легко разносит.. Ну, вы поняли. "Генри.., — думает Адольф из настоящего, — Я собираюсь на Марс, оставляя множество вопросов без ответов.." — А, что? Ведите себя дружелюбнее! — отвечает японец.       "Слабые смеются надо мной, ведь даже если я нашёл счастье, я не могу отбросить свои слабости. Но даже так.." С лица падает маска эмоционального безмолвия, уголки губ приподнимаются и рука всё же поднимает бокал: "Всего одну". Зал снова заливается радостными голосами.       "Даже так, я уверен, что мы пошли верным путём в будущее!" ***       Рокочет небо, гром и молнии разрезают его зигзагами. Сил нет, руки опущены — и только холодные капли продолжают отрезвлять. Вокруг хаос; окропленная кровью и дождем земля, разорванные тела, дым и едкий запах гари. Как до этого дошло? Как он допустил? Его команда, те юные ребята дрожат.. дрожат, как хрупкие, беспомощные щенята, только-только открывшие глаза. Открывшие и узревшие смерть. Он не хотел им такой участи, не хочет видеть и сейчас, как мутанты давят их в кровавое месиво, как они кричат и отчаянно пытаются спастись. Как пытаются спасти его.. "Нет, бегите", — взмолился Адольф, не в состоянии даже поднять руку, чтобы попытаться.. "Уходите!" Он знает: бессмысленно. Все погибнут тут, и он, и его команда. Если он только не..       Больно. Чертовски больно. Физически, душевно — так, как ещё никогда не было, но одновременно незначительно в сравнении с тем, что он пережил за свою мучительную жизнь. Опыты, боль, Генри, убийство, боль, Роза, предательство, боль.. Сверкнула молния; в яркой вспышке Адольф видит друга, светлого и юного, а затем — убитого его, Рейнхардта, руками. Мгновенье — и образ испарился, открывая поле боя. Что-то снова горит.. Гром. Роза в свадебном платье смотрит на него и улыбается, но всё блекнет, и перед взором возникает дверь, которую он так и не решился открыть. "Почему именно сейчас?", — жевалки заходили на лице, от привкуса металла на зубах стало тошнить, — "Почему я вспоминаю это именно сейчас?". Он горит. Изнутри, заживо, и нельзя понять, от своей силы или от внутренней боли, что разъедала его все эти годы.       Всё кончено. Шанс — последний шанс — растаял, как вата в луже. Адольф ничего не смог сделать — да и никто не смог — лишь отдал, что оставалось, замученной девочке, так рьяно цепляющейся за него. А теперь он слышит протяжный писк внутри; слышит шум где-то высоко над ним; слышит убаюкивающий голос рядом с ним; чувствует на себе взгляд красивых изумрудных глаз и прикосновение теплых рук. И это напоминает о том, как стучал дождь в окно; как мать обнимала его, запускала ласково пальцы в светлые волосы и шептала: "Найди того, кого будешь любить.." "..того, кем будешь любим.." И всё стихло. Навсегда.