Pink hearts go nuts

Анди носит розовые рубашки даже зимой. Цветные вязаные свитера не устраивают его своей колючестью, и Вайки до смерти боится, что он замёрзнет и простудится, особенно во время студийной сессии. Маниакально выискивает в магазинах что-нибудь подходящее – например, дорогущее термобельё из натуральной шерсти, которое тщательно проверяет на мягкость собственными губами. Стараясь не представлять, каких частей тела Анди будет касаться эта ткань. Правда, поди разберись, от чего так горит лицо и покалывает губы – то ли от шерсти, то ли от запретных мыслей! На что только не пойдёшь ради того, чтобы Анди мог себе позволить продолжать носить то что любит, не кутаясь при этом в три дополнительных слоя верхней одежды! Но когда это ходячее искушение, получив подарок, начинает расстёгивать очередную розовую рубашку с намерением «сейчас же примерить», Вайки всё равно поспешно отворачивается. Анди за спиной дразняще хихикает над его «католическим целомудрием». Вайки глядит в одну точку на стене, силясь стереть из памяти мельком увиденные сморщившиеся от холода розовые соски. Когда однажды на выходе из студии к Анди подбегает юный фанат с зелёной гвоздикой в руке и смущённо о чём-то просит – тот, не моргнув глазом, достаёт из рюкзака розовый маркер и рисует на щеке парня перевёрнутый треугольник, почти слившийся с цветом покрасневшего лица – но довольного, судя по ямочкам и сияющим глазам. Ещё бы: получить не только автограф, но и поцелуй! Анди с улыбкой чмокает мелкого засранца в другую щеку, затем, зажав цветок в зубах, расписывается тем же маркером на открытках, которые протягивают ему пищащие девчонки. После чего суёт цветок в нагрудный карман пуховика и как ни в чём не бывало поворачивается к онемевшему Вайки. Берёт его за руку и тянет за собой, нетерпеливо подпрыгивая и грозясь сейчас же умереть от голода, если они не пойдут в кафешку. Цветок маячит перед глазами весь ужин, стоя в хрустальном бокале с водой, любезно принесённом официанткой, и даже после Анди его так и не выбрасывает. Вайки не спит всю ночь, гадая, какая судьба его постигла дальше. Анди звонит Вайки вечером 14 февраля с предложением «нажраться, если не занят». С трудом оправившись от удивления, на смену которому приходит лёгкое беспокойство – голос Анди подозрительно подрагивает, но по телефону от него хрен чего добьёшься! – Вайки поспешно соглашается и сломя голову несётся к нему, позабыв даже спросить, что прихватить из выпивки. И правильно: Анди твёрдо намерен сегодня оторваться в городе – «здесь душно, темно и тесно». Его движения слишком резкие, а розовые губы искусаны – но по обрывкам фраз Вайки понимает, что Лидия нарушила его романтические планы, уехав в корпоративное турне, посвящённое Дню всех влюблённых – квинтэссенция женской логики! Положение обязывает: она на хорошем счету у начальства и скоро её наверняка повысят… Но Вайки в оправданиях не нуждается, уже вовсю предвкушая уютный вечер в компании друга. По дороге Анди жуёт розовую жвачку, то и дело надувая большие пузыри – для него это своеобразная медитация и терапия одновременно. Вайки курит, то и дело косясь на него и украдкой сглатывая предательскую слюну. Вместо бара они неожиданно заваливаются в кинотеатр на какую-то эротическую комедию – в последний момент, не успев даже взять попкорн. Поэтому весь сеанс Анди продолжает развлекаться надуванием пузырей, чем привлекает внимание соседей порою больше, чем сам фильм. Вайки, которого происходящее на экране тоже совершенно не интересует, старается не пялиться так откровенно, но когда размер очередного пузыря переходит все мыслимые границы – то, не в силах удержаться, протягивает руку и осторожно давит кончиком пальца в самый центр этого розового шара. Анди возмущённо сверкает глазищами – рот-то занят, а носа не видать: пузырь получился почти с голову! – и перехватывает руку Вайки за запястье, осторожным движением – видимо, опасаясь разрушить хрупкую конструкцию. Но пузырь, вопреки их опасениям, выдерживает эту диверсию – лишь чуть прогибается в центре, становясь подозрительно похожим на сердечко. Оба замирают. - Вы ещё сосаться начните! – недовольно ворчат сзади. Анди чуть прищуривается, подаётся вперёд – и через мгновение пузырь-сердечко лопается – с одной стороны, от давления пальца, который Вайки не успевает убрать, а с другой – сминается под напором розового язычка и губ. Вайки отчего-то кажется, что такая же судьба постигла и его собственное сердце – когда Анди сначала, словно на пробу, обводит кончик его пальца языком, затем – видимо, найдя вкус приемлемым, втягивает в рот и легонько прикусывает, заставляя коротко вскрикнуть: по телу словно пропускают электрический заряд. Анди ловко прячет жвачку в пространство между щекой и рядом верхних зубов – явно привычным, доведённым до автоматизма движением языка. Видимо, частенько приходится так вот целоваться, мелькает на краю сознания Вайки горькая мысль. Но Анди не даёт ей шанса развиться, гася зелёный огонь ревности розовым нектаром своей сладковатой слюны. Апофеоз пошлятины. Реакция зрителей следует незамедлительно: кто-то удивлённо присвистывает, кто-то одобрительно хлопает, а кто-то шипит сквозь зубы что-то о «мерзких педиках». Анди, даже не удостаивая последних взглядом, отводит руку в сторону и демонстрирует средний палец, затем медленно встаёт, разворачиваясь к экрану спиной и склоняется над соседним креслом, опираясь обеими руками на поручни и бесцеремонно втискивая колено Вайки между ног. Тот невольно запрокидывает голову, замирая от сладкого ужаса и понимания, что действительно готов отдаться лучшему другу прямо в этом кресле. На глазах у кучи народа и под всё усиливающийся гул вокруг: Анди не только загораживает своим силуэтом обзор, но и окончательно переключает внимание всего зала с экрана на них. Где-то на периферии восприятия раздаётся тихий, но отчётливый предупредительный свист. Анди реагирует молниеносно: хватает Вайки за шею, больно потянув волосы, и заставляет пригнуться. Сопровождаемые мстительными пинками – но больше одобрительными похлопываниями по спине – на полусогнутых ногах они убегают от администраторов, которые уже обшаривают тёмный зал яркими полосами света фонариков в поисках нарушителей. Оказавшись в туалете, Вайки обессиленно падает на подоконник – ноги трясутся – а Анди тем временем придирчиво осматривает помещение в поисках камер. Найдя наконец одну, демонстрирует ещё парочку пошлых жестов и увлечённо залепляет объектив жвачкой. Затем поворачивается к Вайки и окидывает его сияющим взглядом. Улыбка медленно сползает с чуть припухших розовых губ, когда Анди замечает предательскую выпуклость в штанах Вайки. Которую тот даже не пытается прикрыть полами пальто. Сквозь опущенные ресницы – поднять голову и посмотреть в синие глаза не хватает ни сил, ни смелости – Вайки наблюдает, как Анди подходит, встаёт вплотную, аккуратно втиснувшись между его раздвинутых ног, оглаживает острые колени, обтянутые тёплыми джинсами, постепенно двигаясь всё выше – как бы давая время передумать и отстраниться. Но Вайки, движимый внезапным любопытством проверить, как далеко способен зайти его «абсолютно гетеросексуальный друг», лихорадочно стаскивает с плеч пальто и бесстыдно ёрзает, устраиваясь поудобнее в получившемся гнезде. Для верности обвивая Анди своими «километровыми» ногами. Оказываясь в абсолютно непривычной позиции, когда приходится смотреть на него снизу вверх. Интересно, что чувствует он, каждый раз вот так задирая голову? - Первая заповедь Бога Любви: если уж завёл – то не обламывай и доведи дело до конца! Вайки требуется не меньше минуты на осмысление сказанного – и изумление, видимо, отражается на его лице слишком явно, потому что Анди медленно расплывается в плотоядной улыбке. Пошло облизывает губы, и не разрывая зрительного контакта, ловко расстёгивает ремень на джинсах Вайки и одним движением просовывает правую руку ему в трусы. Контраст обжигающе горячей ладони и прохладного металла колец заставляет взвыть – Вайки выгибает дугой, и он наверняка бы хорошенько приложился затылком об окно – но Анди снова оказывается быстрее: ловит его за долю секунды до встречи со стеклом, зарывается левой рукой в волосы и привлекает к себе – каким-то незнакомым властным жестом – буквально впечатывая лицом себе в грудь. Вот и ответ на вопрос десятиминутной давности: пошлее поцелуев в кинозале может быть только дрочка в туалете. Особенно если кончаешь так позорно быстро. Пока Анди торопливо вытирает «следы преступления», Вайки старается дышать через раз в стремлении как можно дольше остаться в этом блаженном коконе ароматов собственного возбуждения, пота, цветочного парфюма и клубничной жевательной резинки. Изо всех сил вжимается носом в розовую рубашку, которую успел основательно намочить своей жадной слюной в тщетной попытке прогрызть это препятствие на пути к желанной коже. Тычется словно слепой котёнок в поисках соска. Но сладкое марево неумолимо развеивается под натиском «благоуханий» общественного туалета, убойной вони дезинфектора и приторного освежителя воздуха. Должно быть, именно так чувствует себя новорождённый, покидающий уютные плодные воды матери и безжалостно вытащенный в жестокий мир. Вайки протестующе стонет, из последних сил цепляясь за Анди – и тот с готовностью обнимает его, успокаивающе поглаживая по волосам. Вайки сосредотачивается на звуке чужого дыхания, пытаясь попасть в унисон, и заворожённо слушает, как заполошно стучащее сердце Анди постепенно успокаивается. Вайки сглатывает пересохшим горлом, мучительно пытаясь придумать, как бы поделикатнее предложить Анди оказать ответную любезность – но неожиданно вздрагивает от звука голодного урчания, отдающегося эхом в кафельных стенах. И пока он глупо хлопает глазами, Анди заливисто смеётся, отстраняясь, и прижимает руку к животу. - Похоже, из двух моих основных инстинктов пищевой сегодня оказался сильнее полового! Вайки опускает глаза вниз – но признаков возбуждения в джинсах Анди действительно не видит. Похоже, момент упущен – и в какой-то мере это к лучшему: страшно даже представить, как бы он смог сейчас повторить подвиг друга в таких условиях! Анди, конечно, обожает подшучивать над его брезгливостью – но Вайки твёрдо убеждён, что лишь покрытая лепестками роз кровать в форме сердца достойна стать плацдармом для их «первого раза». В опасении «ударить в грязь лицом» и страхе быть застуканными персоналом он не признаётся даже себе. Но всё равно ощущает иррациональное разочарование, и все эти противоречивые эмоции накатывают такой волной, что из груди невольно вырывается нервное хихиканье, и ещё несколько минут они с Анди ржут в унисон – тем более, что того, похоже, вообще не парит только что свершившийся факт «игры в одни ворота». Он шутит о невозможности «дотерпеть даже до кабинки», мимоходом вздёргивает Вайки на всё ещё подрагивающие ноги, помогает ему привести себя в порядок, подаёт пальто, по-джентльменски деликатно помогая попасть в рукав – спасибо хоть дверь не открывает! Даже снег сегодня розовый от неоновых витрин. Вайки берёт его в горсть и растирает лицо – но и это не в силах остудить полыхающие скулы. В ресторане Анди уплетает жареные колбаски с картошкой, щедро окуная их в розовый соус – майонез, смешанный с кетчупом – и запивая дешёвым красным вином. Даже с набитым ртом он умудряется весело болтать обо всём на свете, дразняще пинается под столом, подносит ко рту Вайки наколотые на вилку самые вкусные румяные кусочки, придумывает дурацкие тосты, чтобы лишний раз звеняще стукнуть своим бокалом о пузатый стакан виски – в общем, ведёт себя как обычно. Словно не отдрочил полчаса назад лучшему другу в общественном туалете. Вайки пытается прочитать в его глазах ответ на безмолвный вопрос – не только о произошедшем, но и о грядущем продолжении, о самой его вероятности – но видит лишь дружескую теплоту. «Не волнуйся, чувак! – как бы говорит ему Анди. – Между нами ничего не изменилось!» Вайки, безусловно, больше всего на свете дорожит его пониманием и принятием – но сейчас почему-то не может ничего поделать с обидой, растущей в душе, как тот розовый пузырь. Она заполняет всё нутро и вскоре начинает то и дело прорываться наружу: Вайки суетливым движением опрокидывает солонку, огрызается в ответ на невинные шутки, отстраняется от прикосновений, даже поджимает ноги под сиденье стула, откидывается на его спинку и демонстративно утыкается в стакан. Анди шутливо закатывает глаза и с удвоенной силой принимается за их излюбленную игру «попробуй рассмешить надувшуюся принцессу» – но, услышав звуки аккордеона, внезапно замирает. Медленно ставит на стол бокал, долго и сосредоточенно вытирает руки салфеткой, а затем молча встаёт и направляется к сцене. Вайки призывает на помощь всё своё самообладание, чтобы не поддаться любопытству и не посмотреть в ту сторону, но через мгновение каменеет. Потому что Анди играет на аккордеоне и поёт «La vie en rose», не потрудившись заменить «il» на «elle». Анди, который клялся под страхом смерти больше никогда не прикасаться к этому инструменту. Происходящее кажется сном. Вайки понимает, что на них пялится весь ресторан: ведь все прекрасно видели, из-за какого столика на сцену поднялся этот таинственный сладкоголосый гость – как видят и сейчас, в кого именно он то и дело стреляет шальным синим взглядом из-под лохматой белокурой чёлки. Стараясь не показывать охвативших его с одинаковой силой ужаса и смущения, Вайки принимает самый надменный вид, на какой только способен – Анди называет это «включить режим Снежной Королевы» – но дрожащей рукой бездумно водит ломтиком картошки по дну тарелки. Вздрагивает, понимая, что рисует сердечки в розовом соусе, и торопливо перечёркивает, пачкая пальцы. Il me dit des mots d'amour, Des mots de tous les jours, Et ça me fait quelque chose… Когда его «частичка счастья», сорвав заслуженные овации, возвращается за столик, Вайки всё ещё не смеет поднять на него глаз – но руку больше не вырывает. Анди нагло этим пользуется: цепляет мизинец Вайки своим, ловко проскальзывая между пальцами, и примирительно трясёт. На мгновение недоумённо приподнимает бровь, ощутив на пальцах остатки соуса и деликатно суёт Вайки в руки салфетку. А сам подносит пальцы к лицу и облизывает, не спуская с Вайки горящего взгляда, в котором наконец-то мелькает… Что именно, Вайки понять не успевает: официант приносит «комплимент от соседнего столика» – бутылку розового вина, при взгляде на этикетку которого Анди разевает рот. Вайки торопливо обшаривает глазами зал – из-за дальнего столика им салютует бокалом шампанского… Корни Литтманн?! Сон трансформировался в бред?! Анди благодарно кивает дальнему столику и долго смакует вино, прикрыв глаза от наслаждения. Затем снова решительно поднимается, заставив Вайки встрепенуться: очень уж многообещающе сверкают синие глазищи. Поинтересоваться его намерениями Вайки не успевает и лишь надеется, что Анди не настолько безумен, чтобы на глазах у полусотни посетителей поцеловать самого знаменитого гей-активиста Гамбурга – да, пожалуй, и всей Германии. Вокруг начинают отчётливо шептаться и хихикать – видимо, рассчитывая на что-то погорячее, а кто-то даже достаёт фотоаппарат, заставляя Вайки обречённо прикрыть глаза. Но Анди их разочаровывает, снова идя к сцене – где уже знакомые музыканты встречают его как родного. И при первых звуках новой песни Вайки понимает, что расслабились они рано: Анди, похоже, решил вбить последний гвоздь в крышку гроба своей гетеро-репутации. Я представляю себе паб… Я танцую и у меня неплохо получается. Вижу рядом парня, И наш смех встречается… Анди поёт «Выйти из шкафа» с такой страстной убеждённостью, словно скрывался всю жизнь. Движения его становятся всё более раскованными – сказывается выпитый алкоголь, в голосе прорезается чувственная хрипотца, в синих глазах, периодически устремляемых на Вайки – откровенный призыв. Но Вайки словно прирастает к стулу, не в силах преодолеть этот последний рубеж, лишь судорожно гадает, что нашло на его лучшего друга – в то время, как окружающие такими глупыми вопросами не задаются и, не теряя времени, берут быка за рога: возле сцены образовывается импровизированная танцплощадка, на которой начинают медленно покачиваться обнимающиеся пары – и далеко не все из них разнополые. Корни тоже не спускает с Анди глаз – однако, при этом не забывая держать в поле зрения весь зал. Шепчет что-то проходящему мимо официанту – и вскоре по залу начинают сновать охранники, вежливо просящие посетителей «проявить понимание» и не снимать происходящее. Боже мой, какие либеральные! Корни еле заметно кивает, словно успокаивая, но в уголках его губ Вайки упорно видится насмешка и снисходительная жалость. В которой он не нуждается, поскольку и сам себе противен. Возбуждение, обида и страх сменяются апатией: он ясно ощущает себя чужим на этом празднике жизни и любви. Потому что не способен ни на минуту забыть о своём статусе, поднять задницу со стула и встать рядом с Анди, заставив всю эту толпу расступиться и замолчать. Потому что молится лишь о том, чтобы меры предосторожности сработали, и ни одна фотография отсюда не просочилась в прессу и не наделала скандала перед релизом Pink Cream. Потому что фанат и профессионал неумолимо побеждают в нём влюблённого – а значит, он никогда не сможет проделать с Анди то, что тот сделал сегодня с ним в туалете. Потому что Анди носит серьги с гордостью, а он даже правое ухо себе проколоть не решился. Трусливые ничтожества не заслуживают любви. Остаток ужина они проводят в молчании: пьют вино, едят клубнику со сливками – очередной «бонус от заведения почётным гостям», но Вайки почти не чувствует вкуса, любуясь другом как в последний раз и старательно пряча подступающее отчаяние от нежности и понимания в синих глазах. От того, что Анди ни жестом, ни взглядом, ни словом не выказывает ни единого упрёка за его бездействие. Даже посоревноваться за право оплатить оба счёта не получается: это снова делает Корни. Анди косится в сторону дальнего столика и по ямочкам на раскрасневшихся щеках Вайки понимает, что ему приятно внимание столь одиозной личности. Корни откровенно пошло подмигивает, заставляя Анди прыснуть от смеха – но у Вайки нет сил уже даже на ревность. Разве что подать Анди куртку и помочь одеться: розовая рубашка насквозь промокла от пота и выходить на холод неодетым опасно. Анди послушно задирает голову, позволяя Вайки застегнуть молнию под самый подбородок, и некоторое время они пялятся друг другу в глаза. - Я плохо пел? – Анди хлопает ресницами, мастерски изображая огорчение. Слишком хорошо, родной. Настолько хорошо, что невыносимо находиться рядом, осознавая собственную никчёмность. На улице успело окончательно стемнеть, но огни витрин и переливающаяся розовым иллюминация радостно призывают «отправиться на поиски любовных приключений». Сейчас Вайки втройне ненавидит этот слащавый праздник и мечтает уже поскорее проводить Анди до дома, чтобы затем отправиться в куда более омерзительный кабак и на сэкономленные деньги наебениться до полусмерти. А если повезёт – то и… Но каково же его удивление, когда он обнаруживает, что они каким-то образом оказались именно перед дверью его квартиры – а он, увлёкшись мыслями о собственных похоронах, этого даже не заметил. И пока он вертит головой по сторонам, гадая, как такое могло произойти – Анди неожиданно опирается ладонями о стену по обеим сторонам от его головы и наклоняется почти к самому его лицу. - Пригласишь на кофе? Синие глаза просверливают дыры до самой глубины нутра, а тон любимого голоса ясно даёт понять, что выбора нет, и в вопросительную форму эта фраза облечена лишь для приличия. - Сливок нет… – робко бормочет Вайки, отводя взгляд и гадая, эвфемизм ли это или Анди действительно просто хочет кофе. - Не страшно. Взгляд Анди смягчается, он мягко кладёт ладонь на щеку Вайки, зарывается пальцами в волосы и поглаживает – словно успокаивая напуганного зверька. Безумно хочется податься ближе и прижаться к нему – но, вспомнив, чем подобный манёвр закончился буквально пару часов назад, Вайки вздрагивает и спешит достать ключи. Пока Анди умывается и греет замёрзшие ладони возле радиатора отопления, Вайки идёт на кухню варить кофе. Привычные, доведённые до автоматизма действия немного успокаивают, и теперь он видит всё произошедшее как бы со стороны и лучше понимает поведение друга – который, скорее всего, таким образом просто выплёскивал свои эмоции: волнение перед грядущим релизом, обиду от несостоявшегося романтического вечера, возбуждение от происходящего на киноэкране, затем присоединился азарт, гордость альфа-самца и тщеславие музыканта, умудрившегося покорить аудиторию даже во время обычного ужина. И он, Вайки, здесь совершенно ни при чём. - Эй, – бесшумно подкравшийся сзади Анди выключает плиту и, взяв Вайки обеими руками за плечи, разворачивает к себе и смотрит в глаза. – Ты слишком много думаешь. Ещё успеешь вдоволь упиться своими страданиями, ночами сидя за бутылкой и проклиная меня и себя. Но давай не сегодня. Вайки обречённо прикрывает глаза: глупо было надеяться, что Анди, всегда видевший его насквозь, на этот раз не заметит его метаний. - Зачем? – с усилием выдавливает он минуту спустя, затравленно глядя в синие глаза. - Захотелось, – честно отвечает Анди. – И тебе тоже, только посмей отрицать! - Я не собираюсь отрицать. Но ведь это было скорее актом борьбы за права секс-меньшинств, чем романтическим порывом! - Даже если и так – неужели нам в тот момент было плохо? Или начнёшь меня убеждать, что твой оргазм был фикцией? - Мой-то нет, а вот ты не кончил и даже не возбудился! – Вайки обвиняюще тычет пальцем в грудь, обтянутую розовой рубашкой. – Потому что ты не гей! - Я мужчина, – подчёркнуто спокойно отвечает Анди. – И если хоть как-то могу помочь себе подобным любить того, кого они хотят – я это сделаю. В том числе и тебе. - Но ты-то любишь не меня, а её! – фраза вырывается против воли и ещё не договорив, Вайки уже готов откусить себе язык и провалиться сквозь землю. В любом порядке. Он отчаянно зажмуривается – но через мгновение вздрагивает, ощутив совсем рядом горячее хмельное дыхание, и распахивает глаза. - Какой же ты неисправимый идеалист! – Анди аккуратно отводит волосы со лба Вайки и глядит на него так ласково, что во рту мгновенно пересыхает. – Словно барышня, воспитанная на сказках о вечной любви и прекрасном принце! Вайки обиженно отпихивает наглую горячую ладонь, но Анди ловко перехватывает его руку и переплетает его пальцы своими. - Позволь рассказать тебе кое-что о Любви, – он, не отрывая взгляда, тянет руку Вайки к себе и легонько целует тонкое запястье. – Она долготерпелива… Она милосердствует… Любовь не завидует… не превозносится… не гордится… не бесчинствует… не ищет своего… не раздражается… не мыслит зла… не радуется неправде… Каждое слово Анди сопровождает лёгкими, почти невесомыми поцелуями, и Вайки замирает, словно поражённый громом – который, по идее, должен прямо сейчас грянуть с небес и испепелить их обоих за святотатство. Его моментально охватывает тот же священный трепет, что и в детстве, во время первых мистических переживаний в прохождении через Таинства. Потому что такие простые, заученные со школы слова Писания в устах Анди неожиданно обретают новый смысл и помогают понять, что, во-первых, любовь – это действительно путь длиною в жизнь, и очень глупо привязывать её к конкретным датам, а потом самому же огорчаться, если что-то идёт не так. - Любовь всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит… А, во-вторых, любовь – это… Анди. Потому что всё сказанное – о нём. Ведь именно он терпит снобизм Вайки, мирится с его бесконечными опозданиями, в любое время дня и ночи выслушивает его жалобы по телефону, пропускает мимо ушей его ехидные замечания о «вокалистах, занимающихся не своим делом» и их «посредственной гитарной игре» – а ведь это наверняка задевает, учитывая, как Анди мечтает быть гитаристом и как старается каждый день посвящать хоть немного времени инструменту! Именно он вытаскивает Вайки из кокона отчуждения, в который тот упрямо кутается в этот сложный период, когда неизвестно, что будет с Helloween и смогут ли они когда-нибудь вернуться на сцену. Именно Анди щедро делится своим музыкальным даром и заставляет Вайки делать то же самое, часами джемуя с ним рядом на старом диване. И именно Анди в День всех влюблённых позвонил не одной из девушек, которые увиваются за ним шлейфом – а ему, Вайки. И поцеловал его на глазах кучи народа в городе, где их на каждом шагу могут узнать. - Любовь никогда не перестаёт… Он… любит меня! Yeah, yeah, yeah! – словно вторит ему хор голосов парней из группы The Beatles. - И вот ещё что: если мои джинсы не рвутся под напором стояка – это вовсе не означает, что я не хочу, – уже совершенно будничным тоном добавляет Анди, ставя на стол кофе, который успел приготовить, пока Вайки осмысливал новое мистическое откровение. – Это лишь сила привычки, когда мне приходилось подавлять возбуждение в таких ситуациях, где оно было совершенно неуместно. А проще всего это сделать, сконцентрировавшись на других базовых потребностях. Если интересно – как-нибудь научу. Он ненавязчиво пододвигает чашку ближе к Вайки, но тому уже не до кофе: он бесстыдно пялится на чужой пах и залипает на очертания крепких бёдер под тёплыми джинсами, в которых на этот раз виден очень даже заметный бугорок. Анди невозмутимо делает глоток кофе – но заметив этот взгляд, отставляет чашку и подходит к Вайки вплотную. - Прости, – продолжает он, глядя в глаза с обезоруживающей искренностью. – Там, в кинотеатре – должно быть, это действительно было слишком. Но сейчас мы одни… – он проводит ладонью по волосам Вайки, крепко берёт его за шею и настойчиво пригибает к себе. – Я собираюсь поцеловать тебя снова, и на этот раз ты не сможешь ни в чём меня обвинить… Его лицо неумолимо приближается – но за секунду до неизбежного Вайки опережает его, резко подавшись вперёд и буквально накидываясь на его губы – так, как мечтал уже очень давно, но не мог себе позволить даже двумя часами ранее в кинотеатре. Анди с готовностью подаётся ближе, стирая последние сантиметры расстояния, обвивает руками его шею, встав на носочки, и намекающе трётся о его пах. Вайки дрожащими руками сражается с его ремнём, но на полпути бросает и переключается на расстёгивание рубашки. И замирает, обнаруживая под ней подаренную тёплую водолазку. Которая облегает торс Анди как вторая кожа и сквозь которую в данный момент ясно видны затвердевшие соски. Анди, путаясь в рукавах, снимает оба элемента одежды, отбрасывает в сторону и нетерпеливо тянет Вайки к гостиной, к их излюбленному дивану. Мы любим друг друга и обнимаемся… Сливаемся друг с другом… В самом деле: кому нужны эти дурацкие лепестки роз и кровати в форме сердца, когда рядом твоя любовь?! Вайки слушает мерное сопение любимого носика, которым Анди уткнулся ему в шею, ощущает на коже влажные облачка от его дыхания и сам пытается протолкнуть в лёгкие воздух – густой и сладкий, как клубничный сироп. Про себя вознося искреннюю благодарность Богу Любви за то, что тот так щедр к нему сегодня. И моля о том, чтобы всё это не оказалось сном, и он не остался утром в одиночестве. Анди, словно даже в полудрёме продолжая читать его мысли, неожиданно вздрагивает, выныривая из своих розовых облаков в реальность, приподнимается на локте – аккуратно убрав волосы Вайки, чтобы не прищемить, и склоняется над ним, внимательно всматриваясь в его лицо – благо, свет фонарей, проникающий сквозь незашторенное окно, позволяет. - Розовый бутон… – таинственно шепчет он. Кто о чём, а это цветочное чудо всё о розах! - В садах Карлсруэ розовые бутоны даже зимой, – поясняет Анди на вопросительный взгляд Вайки. Тот кивает: да уж, в Гамбурге-то климат куда более суров! - Я загадал: если хоть один из них распустится до весны – то ваш альбом ждёт успех. Синие глаза сияют сапфирами в темноте, и Вайки не может не восхититься тем, что даже сейчас это сокровище думает не о своём успехе, а о Helloween. Впрочем, за себя-то он может быть спокоен: те отрывки, что Вайки удалось подслушать в репетиционной и в студии, произвели на него просто потрясающее впечатление! Что даёт надежду на то, что второй альбом Pink Cream будет, по крайней мере, не хуже дебютника. А вот увидит ли свет альбом Helloween – смысл названия которого до Вайки в полной мере доходит только сейчас (неужели Михи о чём-то догадывался ещё тогда, когда Вайки при нём покупал для Анди блок розовой жвачки?!) – неизвестно. - Дай угадаю: до весны осталось две недели – и они все резко завяли? – лениво язвит Вайки, с удивлением ощущая, что даже если группе настанет конец – он это переживёт, лишь бы рядом была его розовая половинка. Если я пойду и долиною смертной тени – не убоюсь зла, потому что Ты со мной… - Ты этот бутон, – проигнорировав сарказм, ласково отвечает Анди, поглаживая большим пальцем его губы, а потом целуя их с такой нежностью, что у Вайки невольно наворачиваются слёзы и, опасаясь позорно разреветься, он лихорадочно скребёт по сусекам души, старательно собирая остатки яда, ещё не успевшего раствориться в розовом сиянии Любви. Обречённо понимая, что намеренно рушит романтический момент своей приземлённой логикой. - Но я же не из Карлсруэ. Анди снова не реагирует на провокацию – лишь снисходительно хмыкает, короткими поцелуями прокладывая дорожку от уголка его губ к левому уху, прикусывает серьгу-кольцо и доверительно шепчет: - Мы одно целое, забыл? Тело Вайки сводит судорогой – и от слов, и от ласк – так что одна предательская слезинка всё же скатывается из уголка глаза, теряясь где-то в густой шевелюре. Он порывисто прижимает Анди к себе – так крепко, как только может. Желая лишь одного: никогда не отпускать. Но сначала – оправдать то драгоценное доверие, которое Анди так щедро оказал ему прошлым вечером. - Пойдём сегодня вечером в «Театр Шмидта»! – выпаливает он, крепко взяв Анди за плечи и глядя ему в глаза. – Хочу наглядно продемонстрировать Корни, что с моим парнем ему ничего не светит! Анди пару мгновений хлопает глазами, а затем поспешно утыкается Вайки в грудь в тщетной попытке скрыть улыбку и засиявшее румянцем лицо. Вайки жадно вдыхает аромат влажных, тёмных у корней волос и чувствует себя в силах сразиться за свою любовь даже с самим Амуром.