Спи спокойно, мой хороший, я сегодня не приду

Игорь открывает глаза. Его руки сжимают чужую шею. С них стекает, капая на бетонный пол подвала, черная липкая жижа, напоминающая мазут. В нос ударяет запах тины. Его лицо кто-то беспомощно царапает, вытягивая дрожащие руки. Игорь присматривается, узнает перекошенное от ужаса лицо Инженера, а в его зрачках видит свое, бешеное и с хищной улыбкой. Он наконец-то размыкает пальцы. Кеша падает на пол мешком, надрывно кашляет, пытаясь заглотить как можно больше воздуха. Пальцами неосознанно скребет бетон. Катамаранов недоверчиво смотрит на свои липкие пальцы, туман перед глазами постепенно рассеивается. Игорь не просит прощения. Он ложится рядом на холодный пол, утыкается несмело головой в плечо инженера, лежащего на спине и дышащего полной грудью. Катамаранов прикасается к чужой шее. Разглядывает, как под пальцами прямо на глазах разрастаются, темнеют синяки. Или, может, это темнеет у него в глазах. Он не просит прощения, но Иннокентий говорит тихое: «Я тебя прощаю». Игорь, кажется, впервые в жизни плачет, хватает руками чужие пальцы, целует сухими губами каждую костяшку, сам не понимая зачем. Катамаранов провожает Кешу до дома, хотя что тут идти – выбраться из подвала и вот уже подъезд. Он не знает откуда в ватнике пачка сигарет, но курит с наслаждением. Это возвращает его в настоящий мир окончательно. Они стоят у дверей, смотрят, как в свете единственного фонаря кружатся крупные хлопья снега. Инженер предлагает вынести бутылку скипидара, что стоит у него дома, видит – нужно. Игорь соглашается, но, когда Иннокентий скрывается за дверью подъезда, разворачивается и уходит прочь. Кеша наблюдает за этим из окна на первом лестничном пролете, прижавшись лбом к грязному стеклу. Он хотел бы зайти в отделение милиции, попрощаться с Жилиным, да вот не знает, что тому сказать, в каком из сотен грехов покаяться. Поэтому проходит мимо, идет прямиком в лес. Он знает, что на болота ему нельзя. Болото – это место силы, а сила ему сейчас ни к чему. Игорь Натальевич Катамаранов идет умирать. Пробираться сквозь сугробы, проваливаясь по пояс, тяжело даже ему. А о том, что в расстегнутом ватнике и каске может быть холодно в декабре, он вспоминает впервые за последние годы. И чем дальше он уходит от города, тем больше ощущает себя самым обычным слабым человеком. Слабым и сентиментальным. Он вспоминает, как часто Кеша с присущим себе научным взглядом размышлял о том, что же в Катамаранове не так. Он отдавал предпочтение двум гипотезам – согласно одной Игоря зачали на радиоактивном болоте, согласно второй родили там же. И самым большим и важным его поступком было отсутствие попыток изучить Катамаранова в лабораторных условиях. Каким бы Иннокентий не казался иногда наивным, не умеющим общаться, а все же знал откуда-то – запрещено. Даже заикнуться о таком нельзя категорически. Одно слово – и Игорь бы ушел. Ушел бы навсегда. Не из-за обиды даже, а из-за чисто звериного, присущего не ему самому, а той черной жиже, что бьется в нем вместо сердца, страха. Сейчас правда Катамаранову впервые кажется, что было бы лучше, если бы он действительно ушел еще несколько десятков лет назад. Игоря всегда удивляло в Иннокентии именно это – он не был большим любителем животных, но обращаться с самым опасным из зверей города умел откуда-то. Знал, когда можно трепать его по загривку не боясь, а когда лучше отступить. Тому же Жилину это давалось куда хуже. Поэтому Катамаранову приходилось то и дело скрываться от него, слишком навязчивого, слишком бесстрашного, по болотам. Сереге казалось, что привязанность сильнее. Игорю казалось, что порой только Бог спасал Жилина от перспективы погибнуть от его рук. Если там вообще имели место быть руки. Катамаранов не знал – он никогда не смотрелся в зеркало в такие периоды. Да и нет никаких гарантий, что он бы отражался в них. Игорь помнит, как это случилось впервые. Хотя точнее помнит он только тот момент, когда очнулся в руках Кеши. Весь измазанный чем-то черным, липким, пахнущий тиной и немного хвоей. Инженер, тогда еще звавшийся всеми одноклассниками Водолазом, всегда трусливый, выглядел непривычно уверенным, спокойным. Поглаживал по спине, бормотал под нос что-то успокаивающе человеческое, настоящее. Катамаранову еще не раз суждено было очнуться рядом. Но никогда Кеша не рассказывал ему о том, что случилось. Только Жилин как-то проболтался, что он был похож на человека, только вот детали выдавали, что это уже не Игорь. Попытку пуститься в какие-то дальнейшие описания прервал Иннокентий, почти незаметно, но сильно ударив локтем под ребра. Игорю потом часто снился он сам со звериными глазами, безумным оскалом и пугающе самостоятельной тенью, оставляющей везде те самые мазутные пятна. Катамаранов не понимал, за что ему досталось целых два друга. Он прекрасно осознавал, что не был создан для того, чтобы вообще находиться рядом с людьми. Он не понимал и половины тех обычных человеческих проблем, которые возникали у Иннокентия и Сергея. Да и он сам добавлял им только больше новых переживаний. С ним редко удавалось просто поговорить, он не приходил на помощь по зову, только в скипидарном дурмане, сам того не понимая, выручал то и дело Кешу, но вот Серегу уже однажды не уберег. Игорь и сам бы был не против перестать пить тот самый скипидар, да только он помогал балансировать на грани, не падать слишком часто в ту бездну, из которой так тяжело выбираться. Мысли о скипидаре вызывают совсем некстати жажду, которую Игорь по привычке утоляет горстью снега. И впервые в жизни он морщится от зубной боли. Катамаранов наконец-то сдается. Последние полчаса он уже не шел, а полз, но сейчас не остается сил и на это. Ветер пробирает до костей, швыряет в лицо острые снежинки. Игорь усаживается прямо в снег, привалившись спиной к дереву. Он неожиданно для себя перестает видеть в сумерках столь же отчетливо, как при свете солнца, но все же чувствует – звери рядом. И сейчас они уже не признают в нем своего. Катамаранов вспоминает, с каким нескрываемым восторгом смотрел на него порой Жилин. Ухмыляется, представляя его лицо, если бы он увидел Игоря таким – трясущимся от холода, промокшим от снега, с абсолютно пустыми и невыносимо человеческими глазами. Совсем обычным слабым человеком. Игорь закрывает глаза и окончательно сползает в сугроб. Он готов. «Что делать, если в одичавшем зимнем лесу вы нашли погибающего от морозов человека? Как при помощи связки таежных афозий, улья и собственных ногтей соорудить носилки? Смотрите дальше в нашей программе «Сдохни или умри!» Игорь пытается открыть глаза, но их накрывает чужая ладонь. «Тише-тише, нельзя тебе пока умирать, хранитель наш» - слышит он перед тем, как отключиться. Катамаранов просыпается на дне болота. Он лежит, свернувшись клубочком, как пытающаяся согреться дворовая кошка. Под щекой лежит впавшая в спячку склизкая жаба, в спину больно впиваются раки. Он не помнит, что делает здесь. Игорь нащупывает рукой бутылку скипидара, как всегда появившегося в нужном месте в нужное время, и выныривает из воды с осетриной в руках.