Уилсон

      Замечательно. Просто отлично. Снова я здесь. Снова один. Отчаяние и боль после смерти уже не доставляют мне особых проблем, я почти привык к ним. Привык к тому, что даже после самоубийства оказываюсь в другом уголке этого странного мира, жаждущего моей смерти, но не желающего отпускать меня окончательно, вынуждая играть по его извращённым больным негласным правилам, полный список которых мне не удалось составить даже после моего, казалось бы, бесконечного пребывания здесь.       Скоро стемнеет, в животе пусто, а голова гудит, показывая своё недовольство от пребывания в этом крае безысходности. Порядок действий мне уже вполне ясен: собрать палок и сделать пародию на костёр, чей свет хоть ненадолго отгородит меня от того, что скрывается в темноте. Да и скрывается ли там что-то? Возможно, сама темнота хватает меня за руки, рвёт сухожилия, выдавливает глаза и всеми силами пытается достать из меня позвоночник. Стоит мне выползти на свет или дожить при этой боли до рассвета, темнота отступает, наблюдая за моими тщетными попытками зализать раны и подготовиться к следующей ночи.       Иногда я вижу галлюцинации, если долго ничем не занимаюсь. Вероятно, они начинаются на нервной почве после драк с огромными пауками или бешеными шавками, чей вой слышен за километры, намекая на то, что скоро я снова увижу, как длинные гнилые зубы впиваются мне в плоть, вынимая наружу розовые остывающие внутренности, столь нужные организму для нормального функционирования.       Никогда не любил жизнь, при которой выживает сильнейший. Хотя уместно ли в моём положении слово «никогда»? В отражении водной глади бездонных прудов, разбросанных в лесах, я вижу перед собой молодого человека лет двадцати трёх с мешками под глазами, острыми чертами лица и опустевшим взглядом, чьи надежды были выпотрошены с особой жестокостью много лет назад прямо перед ним самим.       Уилсон. Иногда темнота называет это имя, а в моём сознании что-то поблёскивает. Может, это и вовсе не моё имя, но я называю себя так, чтобы хоть как-то идентифицировать себя. Стоит мне на секунду забыть, кто я такой, и всё начнётся сначала. Не сразу. Постепенно галлюцинации начнут разъедать мой мозг, заливать желчью неизвестности и отчаяния мысли и убеждать, что меня нет. Даже если я буду возле костра, чёрные и невероятно гладкие лапы темноты затушат его, а моё тело разорвут на части. А может и нет. Просто мне придётся снова очутиться на какой-нибудь поляне, заполненной цветами, чьё шуршание дополняется жужжанием непропорционально больших пчёл.       Я перестал считать себя человеком. Я отчаялся. Моё бренное тело разрывали на части псы, моя кожа плавилась и оголяла белые кости от лесных пожаров, я умирал от холода зимой и от жары летом, голод терзал моё сознание, уступая место лишь скребущей мысли о безысходности моего положения.       Напишу обо всём этом где-нибудь на берёзке, которая может оказаться невнятной тварью, мысль о виде которой вгоняет меня в истерику.       Смерть не пугает меня. Меня пугает лишь то, что смерть – не конец.