Во дворах многоэтажек

- В тебя невозможно не влюбиться, - говорит Гэвин. Он стоит, запыхавшийся, упёршись ладонью в стену из красного кирпича, и весенний ветер рвет на нем куртку. Ричард смотрит в сторону то ли светофора, то ли просто в сторону. - Но ты ведь не влюбился. Сирена замолкает, и среди тишины не слышно ни ускоренного сердцебиения, ни шелеста молнии, когда Гэвин застёгивается под горло и улыбается. --- Он выходит из дома за сигаретами, но канализационные ливни и грязевые канавы ведут его в обход; Детройт отходит от застоявшейся зимы, не то чтобы пробуждается из спячки, но резко выходит из стазиса - Рид даёт себе мысленную пощечину, чтобы неповадно было, но не мыслить категориями машин больше не получается. Говорят, главное - хоть как-то мыслить, и он плюет в мусорный бак, нервно поддевая кроссовком камень, чтобы не. Лужа за лужей - обходит квартал, ветер гоняет окурки и обертки от батончиков, слышится лай собаки, Гэвин надеется, что не кибер-собаки, Гэвин надеется, что Сумо - не последняя собака на земле, Гэвин надевает наушники, и музыка вырывает его в Хенковский стрим (он никогда никому об этом не расскажет, а Ричард, обрабатывая данные его - обрабатывая его самого постоянно, в принципе, - не расскажет тем более). Сегодня Хенк слушает R.E.M. Кажется, это что-то из прошлого тысячелетия, не то чтобы Гэвину было интересно. Но ему интересно, сколько шагов он сможет пройти по улице вдоль пыльных фасадов, сливаясь с серыми сумерками, не фиксируясь и не фокусируясь на каждом столбе, ловя отсылки и знаки из прошлого. В Детройте 38го объявления всё ещё висят на стенах, люди всё ещё пропадают, в его трущобах всё ещё фантомно звонят ржавые телефонные будки, и призраки вдоль проводов стрекочут нулями и единицами, как, наверное, жужжит целый рой в голове Ричарда, пытаясь отгадать очередную загадку. Гэвин не облизывает трупы, Ричард не берет трубку, всё в правилах гигиены, растереть между пальцами и смыть теплой водой. Открытая пасть люка попадает в поле зрения едва ли не с опозданием. Гэвин оглядывается, как добропорядочный полицейский. Ричард бы что-нибудь придумал, но у Ричарда тихий час, или чем там после полуночи занимаются бездомные пластиковые мальчики? Конечно, за исключением мальчиков, которые устроились неоплачиваемыми домохозяйками к мнящим себя и строящим из себя; Гэвин достает телефон из кармана, коротко ругается, путаясь проводах наушников (этим уже никто не пользуется, детектив - заткнись, глупенькая машина внутри моей головы), и переключается на обычное радио. По радио крутят новости. Он выкручивает звук на минимум. Во дворе многоэтажки не так ветрено и практически нет людей, но женщина под фонарём напротив лавки стоит, уткнувшись лицом в голубое свечение, и рядом с ней пластиковый ребенок послушно сидит в ожидании никогда не наступающего взросления - Гэвин как-то спросил у Ричарда, делает ли Киберлайф плановую замену детей. Ричард сказал - да, его через пару лет заменят на новый прототип, полицейского с симуляцией рака лёгких, шрамом на подбородке и встроенным сборником анекдотов из нулевых, потому что остальные места в ди-пи-ди уже заняты. Шрамы больше иметь не модно, сказала Тина, и Ричард, кажется, даже расстроился. Гэвин идёт в сторону детской площадки, и ребенок провожает его пустым взглядом из синтетических глазниц, внутри всё сжимается от ужаса каждый раз, когда напарник делает так же, выключая всю свою хваленую девиантность. Он знает, Ричард - идеальный лжец и абсолютно лишенный интереса к людям мешок проводов с кучей инструкций по социальной адаптации, которые он упорно игнорирует, поэтому вопрос застаёт его врасплох, и Гэвин чуть не падает с узкого бордюра на проезжую часть. - Думаете, я бы мог заинтересовать кого-то? "Конечно нет", ответ возникает в голове сразу, хотя Гэвин честно, через два года цикличных притирок, драк, смирений, принятий, пытается мыслить шире. "Конечно нет, никому не интересно, как ты из соплей и отпечатков собираешь пазлы, люди хотят услышать, что ты превратил допрос в кровавую кашу, а ты зачитываешь права и до сих пор таскаешь бумажные папки в архив". Но он смотрит в сияющий синий его глаз, и слова удивительно точно попадают не в то горло, выходят натужным кашлем - вместо. Через неделю Ричард спрашивает снова, Гэвин хлопает ладонью мимо, и вся улица слышит протяжный вой гудка. - Попробуйте, - говорит пластиковый мальчик, - убирать руки с руля, когда включен автопилот. - Попробуй, - говорит Гэвин, - выключать автопилот, когда я за рулём. "И не задавать мне личных вопросов, потому что мы оба знаем, к чему они ведут." По радио "Хенк" наверняка можно проследить динамику. На площадке в лучших традициях ветер раскачивает пустые качели, и звенья в цепочках трутся друг о друга, издавая неприятный скрип. Гэвин оглядывается. Ричард переходит на "ты" резко, словно подчёркивая свою новую несовершенную форму мышления, которой с ним благородно поделился старший брат - вот так мы теперь умеем удивлять, возможно, в следующий раз вам следует побеспокоиться о себе и не ждать, что пуля прилетит послушной машине, а не тебе, Рид. Кстати, детектив. - Мои внешние параметры были оценены на 11 из 10. Гэвин давится чаем, проливая его на планшет. - Кем? - Офицером Чень. А ты как думаешь? --- Он проводит рукой по потрескавшейся краске; качеля сухая и приглашающе широкая, достаточно широкая, чтобы Рид позвал кого-нибудь покататься и поиграть в шарады. Он садится, выключая радио совсем, но не снимая наушники. За ними шум ветра кажется отдаленным, и он как будто видит море между многоэтажками. "Море огней на башне Киберлайф, где выточили твои стройные ножки и острый ум, машинка. Море вопросов, которые почему-то тебя беспокоят, на которые мне почему-то трудно ответить. Возможно, потому что мой ответ тебе не понравится." Коннор из другого конца коридора громко оповещает Ричарда и - непроизвольно - проходящих мимо о том, что межрасовые браки, наконец, включают категорию "люди и андроиды", и, Рид плюется ядом в банку с карандашами. - Думаешь, человек бы мог в меня влюбиться? Они гонятся за очередным дилером красного льда, и красные кирпичи старого промышленного комплекса мелькают у Гэвина перед глазами, а у консервной банки, конечно, и намека на сбитое дыхание нет. Он видит, как на перекрестке полицейская машина выезжает на перехват, и останавливается. --- Он раскачивается: отталкивается ногами и резко вытягивает их вперёд, отклоняясь. Затем сгибается пополам, подбирая ноги под себя, и отлетает назад. Повторяет заново. Повторяет заново список дел на завтра, купить, наконец, чёртовы сигареты, не опоздать на работу, избегать пластиковых братьев, позвать Тину в бар, возмутиться отказу, вернуться домой, повторить. Смешать всё в коктейль повседневности, вынести на балкон и выбросить. Не то чтобы у Гэвина был балкон. У Ричарда его тоже наверняка не было, но даже если бы и был, Ричард бы не пригласил его на кофе. Он раскачивается, и звенья наверху проворачиваются бесшумно, теплый ветер мешается, но он все равно слышит запах с набережной - запах весны, влюбленности, рыбы и понедельника. Весь этот бред. Может, Ричард ничего у него не спрашивал. И, может, он ничего ему не отвечал.