Никто не знает, какая она - твоя судьба (18+)

      Пшеничный свет разливался по комнате сладким запахом сена и полевых цветов, кружевные кремовые занавески немного подрагивали от утреннего прохладного ветерка, льющегося через старинные деревянные окна в комнату. Снаружи раздавался негромкий радостный щебет птиц, и перманентное жужжание насекомых. Даже отдалённый лай собак казался радостным и довольным этим сентябрьским утром.       Чонгук снова потеряно вздохнул, он никак не мог привыкнуть к этой тихой умиротворённости, чистому прохладному воздуху и полному отсутствию всех атрибутов большого мегаполиса.       Очередное утро он вставал сам без будильника, без головной боли, ему легко и свободно дышалось, тело быстро привыкло к этому месту, вот только сердце всё еще беспокоило глуховатой болью иногда. Скрип деревянной кровати стал обыденностью, как и очаровательный, запах свежего постельного белья, что каждые пять дней для него вместе с ворохом выстиранной одежды приносила нанятая прачка.       Его комната была действительно словно срисованной из детских книжек: куча мебели из дуба, резные дверцы и шкафчики, уютное пухлое кресло в углу, светлые занавески и покрывала, ворсистый ковёр. Все напоминало декорации к старинному фильму, впрочем, как и весь дом, который он уже очень давно приобрёл в этом удивительно красивом месте — маленькой солнечной деревушке, затерявшейся в глубине Англии.       Несколько лет назад, исследуя туманный Альбион вместе с друзьями, теперь уже позабытыми, они с удивлением наткнулись на это удивительное, лучащееся теплом место. Чонгук тогда, будучи ещё в зените славы, подумал, как неплохо было бы провести старость здесь. Он часто воображал, как будет проводить бесконечно счастливые дни с любимой женой, привечая изредка внуков и детей. В тот же год он и купил этот таинственный красивый дом на самой окраине маленького уютного городка.       Надежды и планы невероятно хрупки, этот урок довольно жестоко преподнесла жизнь юному и успешному музыканту. Ерундовая автомобильная авария, в которой был виноват даже не он, принесла юноше перелом кисти. Обычный человек спокойно бы прошёл лечение, а затем, снова продолжил работать или учиться, однако пианисту не опасная для жизни травма эту же самую жизнь и сломала. Карьера в мгновение ока рухнула, друзья просто перестали интересоваться им, а девушка, кольцо для которой он уже вот как пару месяцев прятал в комоде, ушла, не сказав и пары слов.       Несколько месяцев Чонгук не выходил из собственной квартиры, он не пытался покончить жизнь самоубийством, не старался запивать собственное горе алкоголем, не увлёкся наркотиками. Он никак не мог решить, что ему делать дальше и, словно потерянный щенок, сутками вглядывался в туман за окнами пентхауса, ища в дождливом зимнем Лондоне подсказку. Ему хотелось солнца, хотелось тепла, а затем на глаза попались счета за новоприобретенный дом. В тот же день Чонгук занялся продажей недвижимости, коллекционных автомобилей, дорогих музыкальных инструментов, сжигая все мосты к предыдущей жизни.       Уже к середине весны, стряхнув с себя все обязательства, он просто сел в автомобиль и уехал туда, куда его уже давно звало сердце, в его маленький, никому не известный мир.       Уже в мае там повсюду благоухали цветы. Такое редкое в Лондоне солнце, ежедневно будило своими теплыми лапками, но главным для мужчины было то, что его никто здесь не жалел, не пытался спасти, не презирал за трусость. Его никто здесь не трогал.       Весь городок будто был оторван от реальности, сказочный, почти игрушечный: пара тысяч человек — обычные люди, устоявшийся сельский быт, несколько фермерских магазинов, всего один минимаркет, одна булочная…       Чонгук подорвался с кровати, вспомнив про цель такого раннего подъема, и направился в ванную. Он быстро принял душ, посушил уже порядком отросшие волосы, натянул светлый трикотажный джемпер на хлопковый брючный костюм и радостно вышел на улицу, все еще поёживаясь от утренней прохлады.       Городок по обыкновению просыпался рано, поэтому из ближайших домов уже выходили его приветливые жители. С первого дня, эти чужие ему люди, не знающие о мужчине буквально ничего, приветствовали улыбками, иногда заглядывали в гости для знакомства. Они словно тоже были сотканы из тепла.       Дверь в булочную открылась как всегда звонко, благодаря колокольчику, привязанному изнутри, и тут же мужчину окутал неповторимый аромат свежего хлеба и сладкой выпечки. Огромные окна магазинчика были распахнуты настежь, добавляя к мелодии запахов нотки луга и свежести. Очередь была совсем небольшой, что даже расстроило молодого мужчину, всего пара человек.       Из кухни выбежал владелец с пергаментным пакетом полным багетов, и взгляд Чонгука намертво прикипел к нему. Именно этот мужчина с того самого момента, как он впервые вошёл в булочную за стаканчиком кофе, уже целых три месяца заставлял его вставать в самую рань и топать к главной площади за покупками, без которых он мог и обойтись, на самом деле.       Музыкант, что перевидал за свою карьеру тысячи необыкновенных людей, побывавший во множестве других стран, никогда не видел таких людей в своей прежней жизни.       Тэхен был сказочным. Даже сейчас, в обыкновенной зеленой водолазке, коричневом фартуке, испачканном мукой, с пшеничными волосами, в беспорядке откинутыми со лба, он был нереально красив. Каждая деталь его мягко очерченного лица или изящной, но крепкой фигуры привлекала внимание, а тёплая, лучистая улыбка согревала сердце. Просто наблюдая за этим человеком, Гук чувствовал, как в сердце переворачивалось что-то, раньше поющее лишь на сцене — вдохновение.       Пекарь рассчитывал покупателей быстро, улыбаясь своими потрясающими мягкими губами. Чонгуку он напоминал тот самый стаканчик латте с попкорновым сиропом, которым он всегда себе поднимал настроение перед концертами.       Хозяин пекарни мельком взглянул на зависшего в дверях мужчину и тепло улыбнулся, кивая.       — Чонгук, рад Вас видеть! Как обычно?       Мужчина смог только кивнуть, и прошёл к кассе, выкладывая уже заранее приготовленную сумму. Чонгука смущали чувства, что он испытывал, ежедневно по утрам заглядывая в это место, но тянуло сюда как магнитом. Мужчина за прилавком стал его навязчивой идеей, он был словно рожден стать музой для какого-нибудь великого композитора. Как же поздно Чонгук его встретил, и теперь, от всех его творений, что он мулюкал сразу после возвращения домой, не было никакого толку. Он даже не мог их сыграть…       Мужчина, который едва выбрался из состояния отупения после событий, разрушивших жизнь, снова упал в неразбериху собственных чувств и эмоций. Но не смотреть на Тэхена каждое утро, не слышать его голос, не чувствовать запах свежего хлеба стало для Чонгука чем-то невыполнимым. Это напоминало зависимость, которой раньше могла быть только музыка.       Тэхен. Так мягко, словно самая нежная мелодия, красиво, как и его глубокий баритон. Все в этом совершенно обыкновенном человеке было удивительно и нереально.       Пекарь щипцами достал из протвиня еще горячие круассаны и, аккуратно сложив в пергаментный пакет, закрыл, протягивая Чонгуку.       — Сегодня Ваши любимые, я наконец-то пополнил запасы апельсинового шоколада, — Тэхен секунду помолчал, — Если хотите, я могу отложить эту пасту специально для Вас.       В сердце бывшего пианиста разлилось трепетное тепло.       — Я был бы счастлив, спасибо, Тэхен… — имя сладко осело на языке.       Они замерли, улыбаясь — посетителей не было, и, казалось, в утренней тишине и прохладе, время замерло. Софтовый уют между ними вдруг разорвал звон колокольчика, и в помещение вошло сразу несколько людей.       — Ваш кофе, — Тэхен засуетился, вытаскивая из аппарата, коричневый большой стаканчик и накрывая его крышечкой.       — Спасибо, — Чонгук отошёл к стойке у большого окна и ненадолго замер, делая вид, что озабочен своим напитком. Исподлобья он с наслаждением наблюдал за улыбчивым мужчиной, выдающим заказ для местной школы.       — Булочки для детишек на завтрак и ржаной хлеб на обед, — Тэхен с парой кряхтящих мужчин, ловко носил коробки и пакеты в старенький пикап снаружи. Он двигался грациозно, даже выполняя это нехитрое дело.       Тэхен с интересом слушал новости из собственной школы, и заливисто смеялся с рассказа о чудаковатом трудовике, что уже несколько поколений веселил учеников своими проделками.       — Вобщем, всё по старому, Тэ-Тэ.       «Это так мило» — подумал про себя Чонгук. Так видимо звали Тэхена еще в школе.       — Вот если бы еще учитель музыки не увольнялся… Где мы теперь найдем кандидата на эту должность? В нашем-то необразованном городке, ума не приложу!       — Директор, не расстраивайтесь. Думаю, мы могли бы разместить объявление, — Тэхен снова откинул пшеничные волосы со лба и озадаченно нахмурился.       — Извините, — Чонгук едва не отвесил себе оплеуху. И куда он лезет?!       Трое мужчин обернулись на него, и сердце снова замерло от желанного внимания одного единственного человека.       — У меня есть музыкальное образование, и я бы мог попробовать…       — Вы?.. — директор видел этого темноволосого и грустного юношу уже несколько раз в городе, однако до сих пор не поинтересовался кто он.       — Это Чонгук, — Тэхен подошёл к нему и ободряюще коснулся плеча. Казалось, от его прикосновения под тонкой тканью разлилось что-то горячее. — Он переехал в наш городок из Лондона три месяца назад. Правильно? Мой постоянный покупатель!       — Я живу здесь уже с мая, просто первое время почти не выходил из дома, — горло мужчины сдавливало от приятного парфюма Тэхена, и он не мог отвести взгляд, впервые оказавшись от парня так близко.       — Оу, Вы к нам надолго, мистер Чонгук?       — Просто Чонгук, прошу. Я не знаю точно, но ближайшее время вас точно не покину, — Чонгук снова взглянул в шоколадные глаза рядом, словно обращаясь именно к Тэхену.       Мужчина смутился почему-то, робко убирая руку с плеча.       — Я с удовольствием проведу с Вами собеседование, и добро пожаловать в наш город! — директор отсалютовал и поспешил вернуться к своим делам.       — Вы музыкант? — Тэхен вернулся за прилавок.       — Был… раньше. Я играл на клавишных в Большом театре.       Это был их первый нормальный разговор.       — Ничего себе! Судя по тому, где работали, Вы очень талантливы, но что же забыли в нашем захолустье?       Чонгук на миг задумался, стоит ли в этом городе рассказывать о том, что он предпочитал не вспоминать. Определенно нет, но Тэхену хотелось.       — Я сломал руку, и больше не могу играть на том же уровне, что и раньше.       — Ах, — Тэхен замер на миг, но затем улыбнулся, и, перегнувшись через прилавок, накрыл руки, сжимающие стаканчик, своими. «Такие длинные пальцы» — отметил Гук. Мягкие и горячие ладони.       — Значит, Ваша судьба была не там. Значит, Вам еще её предстоит встретить, — слова прозвучали с душой, с верой в глазах и добротой.       Никто еще не говорил с ним так легко об этом. Его жалели, сочувствовали, презирали, в нем разочаровывались. А Тэхен отрезал, словно это так просто, но мужчине не стало больно почему-то.       Чонгук заглянул в эти светящиеся глаза, им хотелось верить.       Узнав о его образовании и опыте работы, Чонгука без разговоров приняли на должность. Школа была совершенно маленькой, с парой сотней учеников от силы, но уютной и невероятно ламповой, как будто срисованной из диснеевских мультиков. Дети, что он видел раньше у своих лондонских друзей, были избалованными, капризными, и отбивали всяческое желание их когда-либо завести, но здесь ребятня была под стать всем горожанам: милыми, внимательными, умными. Чонгук был приятно удивлен уже с первого дня, и поэтому с удовольствием принялся за их обучение.       Постепенно он втянулся в эту ежедневную обыденность, стал снова играть, пусть совсем легкие обучающие мелодии, но даже это давалось для закостеневшего запястья с трудом. Гук стал даже петь вместе с талантливыми ребятами, готовя к осеннему балу выступления.       В детстве он неплохо пел, и сейчас дети были просто в восторге, называя учителя ангелом. Такая искренняя любовь и уважение, подкупали мужчину, и он даже стал постепенно забывать, почему собственно оказался на этом краю света.       Осень забросала старинный город золотом и багрянцем листвы, шуршащей под ногами, лежащей ворохами под каждым деревом, и ароматно пахнущей в скверах и лесу. Воздух был наполнен уютной прохладой, а улицы залиты теплым светом, всё еще старающимся обогреть людей, спешащих по делам.       Колокольчик звякнул как обычно, и Тэхен взволновано вскинул голову, расплываясь в улыбке.       Чонгук изменился.       Тэхен помнил, как впервые заглянул в эти безжизненные глаза, такие красивые, глубокие, но пустые и холодные, как колодцы. Он тогда не знал о нем ничего. Сейчас эти колодцы превратились в сияющие под солнцем озера, щечки округлились, и даже чёрные, уже довольно длинные волосы, здорово блестели. Он был закутан в кашемировое винное пальто, и держал в руках небольшой букет бордовых карликовых роз и длинный конверт.       — Вас сегодня не было с утра, — Тэхен укоризненно покачал головой, с небольшим шоком рассматривая цветы, — Я уже думал, что что-то случилось.        В голове блондина металось множество предположений, касаемо назначения букета. Неужели Чонгук планировал пригласить на свидание одну из молоденьких симпатичных учительниц из своей школы. Сердце болезненно сжалось.       — Извини, — мужчина улыбнулся и протянул конверт, положив цветы на деревянный прилавок, — Это приглашение на осенний бал, я забыл его вчера на работе, поэтому пришлось сначала сходить за ним… Место в первом ряду. Мне хотелось отблагодарить Вас, за то, что тогда сказали мне те слова, о судьбе. За круассаны, и за… — Чонгук запнулся, чуть не сморозив глупость.       — За что? — Тэхен принял конверт, соприкоснувшись с холодными после улицы пальцами, его щеки зарделись.       — Да не важно, — Чонгук чувствовал, как атмосфера становится неловкой, он и сам не понимал, почему ему так хотелось, чтобы Тэхен пришёл на глупый школьный концерт. — Вы придёте?       — Несомненно, Чонгук. Только… давай, на «ты»? Мы уже столько знакомы, мне кажется пора перейти из разряда покупателя и продавца в «хорошие знакомые», — Тэхен рассмеялся, и его грудной смех разлился по лавке приятными волнами.       «В зобу дыхание сперло» — было сейчас про учителя музыки, и он, едва смог разобраться, как правильно дышать, тоже рассмеялся.       — Спасибо, Тэхен, я в этом плане всегда был довольно робок.       — Я заметил, — Тэхен лукаво подмигнул, и с удовольствием отметил, как покраснело красивое лицо.       Чонгук промямлив прощание, вдруг направился к двери.       — Гуки, а цветы?        Широкая спина окаменела в дверях, а затем, вздохнув, он обернулся, расплываясь в застеньчивой, но счастливой улыбке.       — Это тебе, Тэхен. Я подумал, проходя мимо цветочной лавки, вдруг, что они так же прекрасны, как и ты…       Осенний бал в маленьком городе, к удивлению Чонгука, был не просто школьным мероприятием, к нему ежегодно подключались многие взрослые жители. Рисовали декорации, шили костюмы для деток, ставили сценки, танцы, готовили угощения. Тэхен вот тоже, готовил целый день огромную гору печений и булочек, сервируя все в красивые тематические блюда.       Школьное здание, освещенное в сумерках кучей свечей, старинными фонарями и огоньками гирлянд, действительно напоминало особняк какого-нибудь графа, и люди, приближающиеся к нему, пораженно вздыхали.       — Еще ни разу все не было так великолепно украшено, как в этом году! — шептались то тут, то там.       Тэхен, подпирающий колонну снаружи, удовлетворенно хмыкнул.       Директор уже пару недель ежедневно рассказывал ему, про то, как всё потрясающе организовал новенький учитель, как у него горят глаза, и как он целыми днями с толпой учеников носится из одного конца школы в другой.       Тэ был несказанно рад тому, как преобразился измученный музыкант, какое потрясающе в нём теперь горело пламя.       Из динамиков тихо лилась классическая музыка, настраивающая всех гостей на нужный лад перед концертом. Казалось, здесь собрался весь город.       Тэхен сдал своё пальто в гардероб, и нервно оглядел себя в зеркале: кремовый тонкий свитер в ажурную вязку, заправленный в коричневые классические брюки, уложенные волнами пушистые волосы. Все до безобразия просто, но Тэхен не был сегодня звездой вечера, поэтому нервно поправив одежду, отправился к своему месту.       Зал был не концертный, а обычный просторный холл, где полукругом были выставлены школьные стулья и лавки, образуя затейливое, но уютное построение. Мест было очень много, однако всем желающим всё равно не хватило, поэтому люди кучками весело ютились на скамьях и стульях, ничуть не чувствуя неудобства. Тэхен уступил своё место одной из пожилых дам, а сам отошёл к ближайшей стене, прямо напротив старинного фортепьяно. Он не хотел, чтобы его потеряли.       На импровизированную сцену, которую обозначал только первый ряд стульев и музыкальный инструмент, вышел директор школы, и гомон тут же стих. Концерт начался.       Весёлые сценки, грустные стихи, зажигательные танцы, потрясающие песни. Тэхен со своего места видел, как Чонгук «за кулисами», а то есть в соседней комнате, регулировал коллективы взрослых и деток, сверяясь со сценарием, и почти не обращал внимание на номера.       Учитель музыки был великолепен в хрустящей белоснежной рубашке, черных брюках и бабочке, с уложенными глянцевыми волосами, и чуть подведенными глазами, что даже стоя не в софитах, привлекал внимание. Его переносицу украшали изящные очки в тонкой металлической оправе, которые волшебно поблескивали в свете гирлянд, или же это его глаза так сияли.       На самом деле, Тэхен уже много раз видел мужчину таким. После того, как Чонгук рассказал, где он работал и жил ранее, труда найти записи с его выступлений не было, и их было очень много. Он не просто аккомпанировал оперным певцам, или же играл в оркестре — десятки записей с его индивидуальных концертов, десятки, как приглашённой звезды, тысячи восхищённых комментариев, авторские песни, каверы, даже танцы, которые ставили известные хореографы вдохновившись его творчеством.       Он был всегда великолепен, во фраках, с неизменно открытым лбом, идеальной укладкой, сосредоточенным вдохновленным лицом. Им было невозможно не любоваться, и даже Тэхен, далекий от музыки, не мог оторваться от его выступлений.       За прошедшие месяцы Тэ успел скачать все его произведения, отведя целый сборник под них в плеере. Когда работал, месил тесто, создавал свои кулинарные шедевры, заглядывал в печь или отдыхал, он слушал легкие и светлые, темные и глубокие, страстные и нежные мелодии, и не мог никак понять, как Чонгук смог справиться, когда потерял возможность создавать то, что для Тэхена казалось прерогативой чего-то исключительно божественного. Его сердце разрывалось от собственных ощущений и горечи.       «Я действительно мог бы стать его фанатом» — думал иногда Тэхен, перебирая мелодии в плеере заново.       Чонгук вдруг исчез из вида, а затем вернулся на сцену уже в пиджаке, ведя за собой вереницу детского хора, словно сошедшего с полотен христианских художников. Детки спокойно заняли свои места у фортепьяно, за которое сел сам учитель.       Сердце Тэхена замерло, а затем снова, когда Чонгук поднял глаза и сразу встретился со взглядом мужчины. Он сразу нашёл его в толпе, несмотря на то, что ожидал увидеть в первом ряду.       Когда Чонгук начал играть, сердце Тэхена остановилось в третий раз. Совсем несложные неторопливые мелодии старинных романсов, что дети исполняли просто на удивление потрясающе, песни про детство, про любовь, про разлуку, так красиво… Тэхен усиленно тёр переносицу на последней, чтобы не заплакать.       Чонгук улыбался ему из-за инструмента, отрывая взгляд от мужчины, только чтобы взглянуть на ноты. Исполнив последнее произведение, хор под аплодисменты исчез «за кулисами», но их учитель остался на месте. ВК: Jungkook — Euphoria piano version (DJ Swivel remix)       Первые звонкие ноты вдруг разрезали ожидающую тишину, а затем и голос — звонкий, мелодичный, ничуть не уступающий инструменту под умелыми пальцами. Тэхен, перерывший половину сети, не находил записей, где Чонгук бы пел, однако сейчас потрясённо замер, не понимая, как музыкант мог прятать этот ангельский голос, останавливаясь лишь на игре. Он исполнял явно свою песню, такую удивительную и трогательную, что сердце щемило от восторга и восхищения.       Тэхен не понимал, за что в его размеренной и приземленной жизни появился такой неземной человек, и почему… почему он ТАК смотрит на него, произнося эти волшебные слова.       Чонгук делал то, в чём никогда себя не видел — он пел, и это была необычная песня, это было признание, которое он носил в сердце три месяца. Оно раздирало, проливалось наружу, не давало спокойно дышать. Человек, что сейчас смотрел на него со смущенным, радостным и растерянным выражением лица, заставлял его слегка задыхаться от волнения.       Встреча с Тэхеном заставила его двигаться дальше, его улыбка, его глаза, голос, слова… И была ли разница в том, кем они были, есть или будут? Один пол, разные профессии, разные жизни — почему-то один вдохновлял другого снова творить, несмотря на боль, заставил заново взрастить что-то, давно мёртвое в сердце. А другой, вдруг понял, как сильно он всегда нуждался в волшебстве. И оно было здесь и сейчас, оно лилось из красивых губ, из-под умелых пальцев. Ты — солнца свет, который вновь появился в моей жизни, Возвращение моих детских грёз. Я не могу понять, что это за чувство, Возможно, я опять сплю? Мечта — это голубой мираж среди пустыни… В недрах моей души априори Умопомрачительная эйфория…       Едва последняя нота вторящая голосу обрушилась в тишине, как зал взорвался аплодисментами, а Тэхен почувствовал как задыхается. Он быстро вышел наружу, едва проталкиваясь сквозь толпу, и остановился только на заднем дворе, в беседке, сияющей словно парящими в воздухе огнями. Все вокруг было наполнено сладким запахом осеннего леса, вспаханной под зиму земли, влагой недавнего дождя, холодом и спокойствием, золотистыми листьями и мерцающим светом. А в ушах до сих пор стояла музыка и слова…       — Тэхен, — огромный плед накрыл его плечи, спасая от прохладного ветерка, а сильные руки развернули к говорившему. — Ты плачешь? — в голосе засквозила тревога. — Почему ты плачешь, Тэ?       Чонгук теплыми ладонями вытер дорожки слёз с ангельского лица и поднял его на свет, заглядывая под пушистые ресницы.       — Ты… твоя песня… это так прекрасно… — совсем не те слова.       — Ох, спасибо, — Чонгук гладил парня по волосам и плечам, успокаивая. — Я написал её, думая о тебе, на самом деле. Знаешь, ты действительно стал моей музой с тех пор, как я тебя увидел. Ты с таким удовольствием ведёшь своё дело, и у тебя так потрясающе всё получается… Я никогда не пробовал таких круасанов, даже в Париже! — мужчины счастливо рассмеялись почти сквозь слёзы, — И всё никак не мог понять, как ты добиваешься такого результата! Ты, в отличие от меня, делаешь всё с открытой душой, для людей живущих рядом, искренне, с добротой… Ты любишь жизнь такой, какая она есть, Тэхен. А я… раньше я писал ради того чтобы написать, думал, что искусство идеально, возвышено и абстрагировано. Думал, что музыка должна быть похожа на родниковую воду в золотой пиале. Но, только наблюдая за тобой по утрам, а затем, работая с детьми в школе, на краю света, я понял, что главное то, ради кого всё это делается.       Ради тебя, ради детей, ради всех этих людей — ни разу, ни на одном концерте я не испытывал подобных эмоций и чувств.       Чонгук втянул воздух внутрь, и мученически взглянул в тёмное небо. И тут Тэхен вспомнил слова музыканта о собственной робости. Он не был готов расстаться сейчас на этой незавершённой ноте.       Тэ сам положил руки на щеки музыканта, с удовольствием замечая, как тот краснеет, а затем медленно приблизился, прижимаясь к губам напротив. Он отмёл все страхи, все сомнения, все мысли, и чувствовал лишь мягкие лепестки под своими губами, что так доверчиво раскрылись навстречу, Чонгук закрыл глаза, и улыбнулся в поцелуй, притягивая стройное тело к своему. Его руки заскользили по узкой талии, наслаждаясь наконец таким особенным теплом желанного тела. Даже сейчас Тэхен пах корицей и глазурью, хлебом и мукой, а еще он был вкусным и мягким.       — Я не хочу тебя отпускать… — озвучил музыкант паническую мысль из собственной головы. Сердце болезненно трепетало, подсказывая, что оно не перенесёт утрату именного этого человека.       Тэхен обнял Гука, заключая того в кокон из пледа и собственных длинных рук, а затем поцеловал в висок.       — Если не хочешь — не отпускай.