Лесной царь

Охотник с удовольствием вдохнул пряный запах шелковистых волос, намотанных на кулак. Тонкий аромат шиповника и мяты кружил голову, а огромные, распахнутые от страха глаза делали пленницу похожей на подстреленную лань. Столько было мольбы в глазах этих, что мужчину невольно передернуло. Скинув наваждение, он хорошенько встряхнул травницу за худенькие плечи и впился взглядом в её бледное личико. - Отвечай, когда твой ненаглядный в гости наведаться обещался? – почти любовно проведя шершавыми пальцами по нежной шее пленницы, спросил он. - Не ведаю я! – тихо прошептала Милада, отворачиваясь. – Он в город отбыл. - В город значит… - задумчиво сказал мужчина. – А мы сейчас его позовем! С этими словами он вытащил травницу на крылечко, побольнее заломив ей руку. - Ну же, кричи! – голос охотника звучал хрипло, лицо светилось нездоровым азартом. Девушка закусила губу до крови, из глаз её лились слезы, но ни единый звук не огласил ночной лес. Понял охотник, что скорее руку хрупкую из сустава вырвет, чем желаемое получит, ослабил хватку. Даже отступил на шаг, округу оглядывая. Безучастные и мертвые деревья вкруг избушки стояли, только ветер легко колыхал просторное платье до пят, слишком холодное, чтобы согреть озябшую травницу. И не было окрест ни одной живой души, даже птицы ночные не перекликивались. Помянув про себя всех известных бесов, охотник втащил пленницу в дом, захлопнув за собой дверь. Осиновым листом тряслась девушка, но молчала упрямо и гордо. То и дело сверкали глаза заплаканные силой душевной, внутренней. Знал мужчина - такую силу никакой злобой не сломить, не победить. - Развлеклися, да хватит, - пробормотал он, шуруя в ларе в поисках съестного. – Объявится твой сердечный друг на зорьке, помяни моё слово. Милада только голову еще ниже опустила, ни слова не ответив. Смотрел охотник, как слезы на пол, от старости потемневший, падают, как плечи хрупкие под рубахой вздрагивают, как пальцы тоненькие сжимаются и разжимаются, словно воздух душат. Красива ведьма лесная, залюбуешься. Такую нежную да маленькую на руках носить хочется, к груди покрепче прижимая. Знал это охотник и поэтому не сомневался – прибежит монстр за своим сокровищем. А ему же только ждать оставалось и удачной охоты себе желать. Коли свезет, получит он к исходу следующего дня и шкуру роскошную, и девку пригожую. Часы тянулись медленно. Но вот за окошком лес ночной оживать начал. Птицы трели в ветвях выводят, солнышко край небесный вызолотило. Ждет охотник, на стуле вольно устроился, ногу за ногу закинул. На краюшке лавки девица спит, от шороха каждого вздрагивая. Наплакалась, умаялась за ночь. Волосы растрепанные до пола волной свесились, дыхание как в жару, прерывистое. Дверь, изнутри на брус заложенная скрипнула, а потом отворилась сама по себе, хлопнув громко. Вскочил охотник арбалет свой поудобнее перехватывая. Проснулась Милада и на лавке села, глядит на пустые сени во все глаза. - Ну что, чудовище дикое, сдавайся без боя, не то хуже ведьме твоей будет, - выкрикнул охотник в пустоту. - А коли сдашься, отпущу её. Одним прыжком черный волк на крыльцо вскочил, да так и замер там, не двигаясь. Стоит в комнате охотник и из арбалета прямо в душу его целит; в девушку, пугливо на лавке замершую. - Сдаюсь, – пророкотал хриплый не человеческий голос. – Клянись, что вреда ей не причинишь! - Клянусь, не причиню, - с ухмылкой ответил мужчина. – Давай, надевай. С этими словами охотник кинул на пол серебряный ошейник. Сразу видно, что не простой, синим огнем между звеньями горит, словно кто в него звезды холодные вправил. Тяжело вздохнул зверь, по-человечески. Поднял на знахарку взгляд свой изумрудный, а она только плачет и головой качает. Не надо, мол, не верь обещаниям подлым, беги в лес обратно, а сама дрожит как на осеннем ветру. Наклонил волк голову, а ошейник зачарованный как живой подпрыгнул, и цепью толстой шею могучую обвил, давит, душит, танцует, звеньями звеня. Упал зверь могучий, как щенок подраненный лапами сучит, а охотник только скалится. Повесил арбалет ненужный уже, меч острый обнажил и не спеша к жертве своей подошел. - А ты и не страшный совсем, жалкий, - тихо промолвил он, рукоять поудобнее перехватывая. – А девку твою и вправду убивать не буду, на цепь посажу и за собой по трактам таскать стану. Дернулся волк, силясь встать, да ничего у него не вышло, только слезы совсем человеческие по черной морде мохнатой потекли. Выкатилось из-за леса красное солнышко. Осветило лезвие заговоренное, волка у ног в сапогах подкованных распростертого, крылечко гнилое да перекошенное. Что солнцу до бед людских и до горестей. Сколько боли и смертей оно видало, сколько счастья да радости. Отсмеялся охотник, руку для удара занес, только так с мечом поднятым и упал навзничь. Погасла цепь колдовская, бессильно соскользнула со шкуры гладкой. Выбрался волк из-под тяжелого тела. Поднялся, на нетвердых лапах в дом зашел. Сидит краса его у лавки, арбалет, давным-давно Локком забытый, бледными пальцами сжимает. Встряхнулся волк, и шкура с него как вода стекла. Пред Миладой на коленях стоит мужчина статный, глазами лучистыми смарагдовыми на неё смотрит. - Люба ты мне, красавица, замуж за оборванца лесного пойдешь? – спрашивает, а сам в глаза от слез покрасневшие заглядывает. - Пойду, только назовись хоть! – улыбнулась девушка сквозь слезы, отбросила арбалет и обняла суженного своего, на груди его разрыдавшись. - Веснором раньше звался, а теперь и не знаю как, – ответил мужчина, успокаивающе поглаживая травницу по голове. – Не плачь, Миладушка, никому я тебя теперь не отдам.