Завтра

Когда они трое — не втроём, а скорее две диады с общим узлом Ханной, метающейся то ближе к Нэту, то к Джеку, — наконец дойдут до дома Ли, наступит завтра. Их путь останется на холодной песчаной гальке, примятой траве и пыльном асфальте пятнами крови Джека, иногда целыми узкими ручейками с крупными кляксами в истоке, когда тот задерживал руку у носа, останавливая поток на время, а потом стряхивал накопившуюся лужицу с ладони. Нэт идёт впереди, шагает в неровном ритме, на дорогу не смотрит — закрывает глаза и откидывает голову назад, шея болит, будто её скручивали раз за разом, пытаясь выжать всю воду. Ему кажется, что из его лёгких разом, одним хлопком откачали весь воздух, и остался только кратер от взрыва, остро осязаемая, видимая пустота. Ханна за его спиной тоже её чувствует, но уже не боится — кровь и вода размыли казавшийся несокрушимым песочный замок ненависти Нэта к Джеку. Теперь ей стало легко и лишь чуточку боязно за всех них. Джек замыкает кривую линию, двигается не спеша, в голове уже закручивается туманный вихрь слабости, размывающий резкость всего мира. Он не первый и, скорее всего, не последний раз получал кулаком в лицо, но столько крови раньше вроде как не было. А ещё не было горячего колкого чувства в ладони — в той, которую он протянул плывущему к причалу Нэту, которую Нэт, что удивительно, принял. Тогда всё случилось быстро — тёмная вода, дрожащие пальцы, холодная рука — но он знал, что будет часто и долго перебирать это в памяти, цепляться за усталость в карих глазах (впервые не злость, не презрение, не желчь); за глубокий вдох перед рывком на сушу; за то, что ему позволили помочь.

***

Нэт смотрит на чёрную прогалину в грязно-жёлтом коврике ванной (неосторожная попытка Лидии завить волосы), на переполненную корзину для белья, на посеревшую шторку душа с голубыми и зелеными росчерками в углу (работа Ханны). И упрямо не смотрит на неспешно вытирающего лицо Джека. Тот в его старой рубашке с эмблемой какой-то бейсбольной команды — подарок от отца, уверенного в том, что даже наигранный интерес к спорту вмиг сделает Нэта нормальным. Неловкость оказалась резко холодной — будто вышел из тёплого дома в морозный февраль — кипящая в крови ярость испарилась, оставила ежиться, подпирая спиной плитку на стене. Может, так и чувствовала себя Лидия когда он застукал её с письмом? — Я… — начинает Нэт неуверенно, ещё не зная, что хочет сказать. Звук собственного голоса кажется чужим. — Ничего, — тут же хрипло обрывает его Джек. Стекло перед ним запотело, раковина раскололась рубиновыми трещинами. Он оборачивается и то ли криво улыбается, то ли ухмыляется уголком рта. Вид опухшего посиневшего носа заставляет Нэта безуспешно сглотнуть горький ком в горле. Но Джек будто бы всё понимает. Джеку будто бы хочется его согреть.

***

Рассвет режет сухие глаза грязно-белым. Нэту кажется, что он больше никогда не уснет, только будет вот так лежать и выцветать на солнце как плакат с Нилом Армстронгом на стене напротив. Лидия тоже лежит и всегда будет лежать, но свет до неё не достанет. Все в нём смещалось, двигалось, продираясь через клетки костей и ветки сосудов, будто кто-то упорно пытался завести древний и проржавевший насквозь часовой механизм. Может, Нэт бы узнал это чувство, если бы его не погрузили в сон перед удалением воспалившегося аппендикса. Тогда сознание пробуждалось медленно, веки казались свинцовыми, но сразу после стерильно-белых простыней он увидел Лидию. Она застыла на стуле рядом бледной куклой в человеческий рост. Длинные тонкие пальцы её левой руки лежали на ладони Нэта невесомо и осторожно, будто боясь раздавить высушенный опавший лист. Этим прикосновением они спрашивали и отвечали друг другу: — Ты здесь? — Я здесь.

***

Весь первый курс раз или два в неделю Нэт будет судорожно вскакивать, услышав сквозь сон, почувствовав всем телом стук. Лидия. Лидия хочет мне что-то рассказать. Но чаще всего это оказывалась ветка старого дуба (через три месяца он с помощью локальной активистки Лоры добился того, чтобы ее спилили), реже — перепивший сосед, который снова промахнулся дверью. Но горе будет всё тянуться и тянуться по часам, дням, месяцам и годам, размазываться по альбомным страницам тёмными холодными тонами, смешиваясь с другими цветами — персиковый рассвет перед экзаменом по небесной механике; светло-голубая плитка в ванной Меган с факультета права, к которой Нэт прислонится, отчаянно пытаясь унять головокружение от виски; яичные растрёпанные волосы Джека, протягивающего ему ядовито-зелёную старую зажигалку. Курить он так и не научится, в горле останется только кислый привкус и саднящее жжение. Но Нэт с удивлением поймёт, что злиться на согнувшегося от смеха Джека совсем не хочется и он сам невольно слабо улыбается. Лидию они тоже всё тянули и тянули, растягивая слоги имени, утягивая под воду озера, натягивая на тонкие плечи белый халат. Вот и выскользнула она из пальцев пружиной, ударив по ним острыми краями, оцарапав на все уже не её жизни.

***

Нэт ещё мог узнать, что находится в центре Вселенной, есть ли где-то другие формы жизни и действуют ли в чёрных дырах законы земной физики, но бесконечные может о Лидии навсегда останутся для него без ответа. Он ощутит это особенно остро с новой силой уже тогда, когда в её комнату мама снова впустит солнечный свет и слабый летний ветер. Нэт впервые спустя много, слишком много времени замрёт у двери, снова почувствовав тягучую горечь в горле. Что ему вообще осталось от Лидии, кроме вопросов, на которые никто никогда не ответит? Он слепо выбежит из дома, едва не споткнувшись о школьные туфли Ханны и чуть не влетев в Джека на крыльце. Нэту захочется бежать дальше, просто бежать и бежать, чтобы ни от мира, ни от него ничего не осталось. Но потом взгляд зацепится за горбинку на обгорелом носу Джека — первый оставленный им видимый след на другом человеке. И то, что ему осталось от Лидии. Он осторожно проведёт по выпирающей косточке, неосознанно, почти не дыша. А наткнувшись на замерший, необъяснимый взгляд Джека кое-что поймёт. Одну каплю из моря того, что Лидия не успела, не хотела, не смогла сказать. Но это будет завтра.