Прятки

       Между побегов бамбука что-то подозрительно шуршит. Ты вздрагиваешь и косишься в сторону источника шума, но ничего не видишь — твои глаза неспособны разглядеть что-либо в такой густой тьме. Сглотнув, ты вновь устремляешь взгляд вперёд и двигаешься дальше.        Бамбуковый лес — не то место, куда стоит ходить жителю деревни ночью. Ёкаи, рыщущие во мраке, только и желают, что найти такую беззащитную жертву, да и заблудиться тут очень легко. К счастью, сегодня тропу освещает яркая-яркая полная луна — дорогу видно почти как днём, даже солнечного света не надо. Правда, конечно, и тени гуще, но...        Но тебя это не останавливает. Ведь ты знаешь, что ты должен пройти этот путь.        Сегодня, вопреки всем наставлениям старших, ты вышел за стены деревни и направился ночью в Эйентей. Ты делаешь это не ради себя — и, пожалуй, именно поэтому у тебя нашлась смелость пуститься в столь опасный путь через бамбуковый лес. "Ведь без меня, — говоришь себе ты, стараясь успокоить тревожность и учащённое сердцебиение, — Изуми-тян так и будет мучиться".        Да, Изуми-тян: сегодня вечером твоей подруге резко стало плохо, и никакие из имеющихся лекарств ей не помогали. Ты же, как её самый близкий друг, просто не смог её так оставить и, не слушая её возражений (мольбы), поспешил за врачом.        Через мрачный, кишащий опасностями бамбуковый лес.        Теперь же, когда ты уже на полпути к цели, тебя вдруг охватывает предательский страх. В шуршании ветра среди бамбуковых побегов ты слышишь жутковатый хохот, а сами они, побелённые луной, напоминают обнажённые клыки опасного зверя. Так и кажется, что эта темнота — пасть хищника, готового сомкнуть зубы на твоём горле и поглотить тебя...        И вдруг во тьме загораются два ярко-красных огонька. Загораются — и отчётливо блеснувшие под ними клыки, обнажённые в кровожадной улыбке, не дают тебе списать их на игру воображения.        Оно плещется в моих алых глазах,       Дрожит, пульсирует, и я       хочу показать его тебе.       Ты ведь этого так желаешь, верно?        Оно преследует.        Ты пытался осторожно, медленно пятиться — но почти сразу не выдержал, когда эти красные огоньки-глаза рывком сократили расстояние между вами, и пустился бегом. Ты несёшься во весь дух — но оно не отстаёт, оно уверенно лавирует между бамбуковых стволов (а ты и на более-менее протоптанной дорожке то и дело спотыкаешься), и каждый раз, когда ты бросаешь взгляд в его сторону, ты видишь эти ужасные, горящие во тьме глаза. Как бы ты ни пытался сбежать, как бы ни набирал скорость — оно сильнее, оно быстрее тебя. И самое страшное: оно тебя всё время видит.        Да, точно, оно же тебя слишком хорошо видит! Пока его фигура скрыта во мраке, ты несёшься, залитый лунным светом, и оно во всех подробностях может разглядеть, как начинают путаться твои ноги от усталости (ты всё-таки не лучший бегун — другие деревенские мальчишки постоянно тебя обгоняют), как жадно хватаешь ртом воздух, которого очень скоро начинает не хватать, как лихорадочно вертятся зрачки твоих глаз, застланные пеленой ужаса... Да, оно всё видит, предательница-луна на его стороне!        Осознав это, ты понимаешь и другую вещь: вечно так продолжаться не может. Рано или поздно ты окончательно утомишься и попадёшь в лапы преследующего тебя чудовища. Его когти вонзятся в твоё тело, его зубы вгрызутся в твою плоть, оно разорвёт тебя, уничтожит, и ты никогда не вернёшься домой...        И не поможешь Изуми-тян!        Нет-нет-нет, так не пойдёт! Так не должно быть! Должен, должен быть какой-то способ спастись, спасти себя и затем — её!        Ты не останавливаешься (ведь остановка — верная смерть), но начинаешь лихорадочно перебирать в голове все варианты. Твой мозг пытается уцепиться за ничтожнейшие возможности, за малейший шанс, он ищет надежду... и находит.        Ты, загнанный в угол, находишь надежду, и тебе хочется прыгать от радости. Однако открывшееся второе дыхание лучше не тратить на такие мелочи — и потому ты, взяв себя в руки, закусываешь губу и поглядываешь в сторону, ожидая удачного момента. Ещё немного, ещё, ещё...        Внезапно ты резко сворачиваешь с дороги и ныряешь в густые заросли бамбука. Это больше не догонялки — теперь вы с чудовищем играете в прятки.        Ты этого не видишь, но, когда ты скрываешься в тени, оно останавливается и несколько долгих секунд смотрит тебе вслед.        А затем улыбается, обнажает клыки в торжествующем оскале и неторопливо следует за тобой.       Рык, шёпот.       Лунный свет высвечивает мою фигуру.       Ночь холодна, а я приближаюсь.        Как ты и думал, бежать непосредственно по лесу ещё сложнее. Ты постоянно натыкаешься на что-нибудь, бамбук цепляется за рукава кимоно, словно пытаясь тебя задержать, а ноги путаются в корнях и траве. Ты слышишь за спиной рычание — пока ещё относительно далеко, но с каждой секундой оно всё ближе — и начинаешь сомневаться в разумности своего решения. Ведь ты, по сути, лишь углубляешься в густой, непролазный лес — даже если ты выживешь сейчас, как ты найдёшь дорогу?..        Даже если выживешь...        Рык уже совсем близко, и твои попытки запутать преследователя, кажется, совсем не помогают. Времени думать уже нет — надо действовать. И ты, сглатывая слюну (горло уже горит от лихорадочного дыхания), отчаянно ищешь глазами решения — и находишь.        Зацепившись взглядом за овраг, ты дважды не думаешь — ты уверенно ныряешь туда, надеясь скрыться с глаз чудовища. Ты находишь углубление в земле, что-то вроде маленькой пещеры, и вжимаешься в него спиной сильно-сильно, точно надеясь слиться с сырой землёй. Ты задерживаешь дыхание, на всякий случай зажав рот обеими руками, и ждёшь.        Монстр даёт знать о своём приближении тихим, почти шепчущим рыком.       Я покажу тебе, чего стою.       Сегодня — судьбоносная ночь. Ты готов или нет?        Ты слышишь негромкое шуршание совсем рядом и непроизвольно крепче прижимаешь ладони ко рту. Однако при всём желании затаиться, сдержать предательскую дрожь в теле ты не можешь. Да ещё и эти скользкие вспотевшие руки, которые отказываются держаться, и это шумное сердцебиение — оно стучит так громко, что тебе кажется, что его слышно на весь лес, а преследователю — уж подавно.        И всё-таки ты не двигаешься, ожидая.        Твой страх пахнет вкусно.        Моя драгоценная ночь — для тебя одного.        Оно близко, очень-очень близко.        Шаги раздаются уже прямо над твоей головой — ты отчётливо представляешь, как нога (почему-то совсем небольшая, даже ножка) ступает на сырую, немного вязкую землю, слегка продавливает траву под собой... стоп, траву?        Кровь отливает от твоего лица, а сердце сковывает леденящий ужас, когда ты осознаешь: всё это время ты оставлял следы, ломая бамбуковые побеги и приминая траву, и чудовище, охотник, наверняка легко их находило. Значит, оно так же легко и скоро найдёт тебя...        Несколько комьев земли падают тебе на плечо и за воротник кимоно, и ты едва сдерживаешь крик — потому что знаешь, что оно сейчас буквально в паре десятков сантиметров над тобой. Оно близко-близко, но есть совсем маленький, крошечный шанс, что по какой-то причине оно сейчас тебя не заметит и уйдёт — и ты ставишь всё, что у тебя осталось, на этот призрачный шанс.        Ты крепко зажмуриваешься и молишь богов спасти твою жизнь.        Чудовище не двигается — судя по всему, оно стоит и всматривается во тьму в поисках тебя. Даже сквозь громкое биение своего сердца ты слышишь, как оно шумно втягивает воздух носом, принюхиваясь...        А затем вдруг разворачивается и идёт прочь.        Да, прочь: сначала раздаётся звук, похожий на шуршание одежды, а затем — удаляющийся шум шагов. Оно определённо уходит.        Ты не решаешься открывать глаза, не веря своему счастью. Неужели ещё пара секунд — и ты снова в безопасности? Ещё пара минут — и ты сможешь снова, не беспокоясь за свою жизнь, продолжить путь в Эйентей? А уж в Эйентее встретишь доктора, объяснишь ситуацию, и тебя кто-нибудь проводит до деревни — та же доктор Ягокоро, когда пойдёт с тобой на выручку Изуми-тян...        Думая об этом, ты постепенно успокаиваешься. Да, шагов больше не слышно — теперь всё точно будет хорошо... Теперь можно медленно открыть глаза, и...        Это игра, это игра:       ты прячешься — а я ищу тебя!        ...и наземь, прямо напротив твоего укрытия, падают несколько побегов бамбука, а затем в паре метров перед тобой оказывается оно — бело-красное пятно чудовища. У тебя перехватывает дыхание от вида его острых когтей, поблёскивающих алым в ночной тьме, — тех самых когтей, которые только что разрезали бамбуковые побеги легко, словно масло, — а взгляд его красных глаз, направленный прямо на тебя, буквально парализует...        А затем — уже знакомая улыбка-оскал, твой полный ужаса крик, его движение и твой рывок прочь.        Это игра, это игра!        Ты падаешь — я нашла тебя!        Ты падаешь.        Ты бежишь долго, уже совсем не понимая куда. Усталость и ужас полностью поглотили твою способность мыслить, ноги всё сильнее путаются в корнях и траве, и лишь на краю сознания ты ещё изредка задаёшься вопросом: "А в какой стороне вообще Эйентей и деревня?"        Но это лишь на краю сознания. А в реальности, жестокой, безжалостной реальности, ты безнадёжнейшим образом заплутал, преследуемый чудовищем. Ты не знаешь, куда бежишь, ты не можешь спрятаться, ты не можешь скрыться, ты не можешь оторваться, ты не можешь думать, ты не можешь, ты не можешь...        И в итоге ты падаешь — закономерный результат.        Ты спотыкаешься о свою же ногу и, не успев даже закрыться руками, летишь лицом в землю. Падать — больно, но падать, когда ноги уже ватные от усталости, а грудь и горло раздирает жар — ещё больнее. Из лёгких выбивает остатки воздуха, покрытую потом кожу словно сдирают горячими щипцами, а затем в открытые раны сразу же засыпают грязь. Грязи же ты наедаешься, так как падая, открыл рот в автоматической попытке урвать хоть немного воздуха.        И вот ты лежишь лицом в землю, оглушённый, мысленно говоришь себе двигаться, встать — но не можешь и пальцем нормально пошевелить. А шаги преследователя всё ближе, нарочито неторопливые, словно он точно знает, что на тебя нет смысла больше тратить сил — всё равно не убежишь.        Собственно, он совершенно прав: теперь ты точно не убежишь.        Я могу проглотить твоё последнее одиночество.        Наконец, чудовище останавливается рядом. Ты делаешь последнюю жалкую попытку уползти — но безнадёжно проваливаешься. Теперь тебе уже точно не выжить. Не добраться до Эйентея, не найти врача. Не спасти Изуми-тян.        Чудовище резким движением переворачивает тебя и садится сверху. Тебя подташнивает, а в глазах сначала всё плывёт от застилающего их пота и от усталости. Ты чувствуешь жёсткое, леденящее прикосновение когтей к горлу и невольно сглатываешь.        В этот момент твой взор проясняется, и в ярком лунном свете ты видишь над собой их — алые глаза, в которых плещется жажда крови, смешанная с безумным голодом. Вот только вместо ожидаемого лица чудовища, ты видишь перед собой другое лицо, которое в течение этой ночи слишком часто воскрешал перед мысленным взором.        Ты видишь лицо своей лучшей подруги Изуми-тян — Имаизуми Кагеро-тян. Той самой, которая так сильно мучилась в лихорадке, что ты решился пойти ночью через кишащий ёкаями лес за врачом, той, кому ты больше всего на свете хотел принести лекарство...        А затем тебе в горло вонзаются алые когти, и твой взор застилает кровавая пелена.

***

       На ближайшие километры леса Кагеро одна: мелкие дикие ёкаи разбежались, сторонясь сильного и опасного вервольфа, а жертва...        Кагеро сидит на трупе того, кого ещё пару часов назад называла лучшим другом и молила не ходить в лес. На его лице застыло выражение ужаса и боли, стеклянные глаза закатились, а из уголков рта сбегают две засохшие струйки крови — однако его лицо не настолько обезображено, чтобы его было нельзя узнать. Чего не скажешь о теле.        Всё ниже головы — кровавое месиво. Горло перерезано, грудная клетка вскрыта, рёбра — разломаны, а некогда защищённые ими внутренние органы — либо съедены, либо раскиданы рядом. И всё, всё вокруг — сплошное красное: одежда, земля, трава, бамбуковые побеги... Кагеро.        О да, Кагеро перепачкана в крови. В крови её руки, которыми она только недавно с таким удовольствием копалась во внутренностях друга, выискивая самое вкусное (это, конечно же, оказалось сердце); в крови её лицо, всё перемазанное с первого укуса, когда она только-только вонзила зубы в плоть друга; кровью забрызгано её бело-красное платье.        И вот эта перепачканная кровью Кагеро смотрит на изуродованный труп своего друга и не может перестать дрожать. Голод, с которым она тщетно боролась, утолён, и теперь на место инстинктов вернулся здравый смысл, яснее ясного говорящий: Кагеро — убийца своего дорогого друга. Жестокая, безжалостная убийца, которая, как ни сдерживалась, как ни пыталась всеми силами хотя бы дать жертве фору, не смогла одержать победу над своей звериной стороной.        Кагеро смотрит на изуродованный труп друга и, слизывая с губ (его!) кровь (какая же она всё-таки вкусная!) вперемешку с собственными солёными слезами, отчаянно шепчет:       — А ведь я просила никуда не ходить, Канда-кун... — Кулаки с выпущенными когтями до боли сжимаются, когда она с чувством выкрикивает: — Ненавижу!..        "Ненавижу себя-вервольфа!" — хочет сказать Кагеро, но давится своими же рыданиями. И, захлёбываясь, она может лишь перевести дыхание и громко, отчаянно, на весь лес завыть.        Лекарство для голода Кагеро было добыто — но лучше б она просто отмучилась эту ночь в этой проклятой форме без происшествий.        Вервольф победил.