Та, что говорила, и тот, что молчал

      В ночном небе бледно сияла луна. Мерцание редких россыпей звёзд едва пробивалось сквозь серые облака — словно комья пыли скользили по тёмно-синему стеклу. Вот они настигли луну, окутали серебристой вуалью, и её свет почти померк.       Луун'рааль как-то сказала Дауду, что звёзды — это слёзы, которые Мортис пролила по супругу. Звонкое замечание, озвученное сразу несколькими голосами, разбило непривычную тишину, заставив Дауда вздрогнуть и устремить беспокойный взгляд вверх. Хищная птица, так похожая на Рух, большой крылатой тенью пронеслась между облаками, в которых ему тут же стали мерещиться жуткие силуэты: вот горный великан тянется за каменной глыбой, чтобы обрушить её на врагов, а вот гигантский паук плетёт гнездовье среди скал, поджидая беспечных путников. Дауд мотнул головой и крепче сжал древко копья — усталость и насторожённость снова играли с ним злые шутки. В завихрении тревожных мыслей мелькнул странный вопрос: а что тогда луна? Но озвучить его Дауд не решился.       Бабочка, порхавшая весь день среди поздних цветов, засыпала вечным сном в сумерках. Луун'рааль нежно проводила пальцами по её тельцу, шептала что-то и улыбалась. В изысканном платье из паутинок и грёз, обманчиво хрупкая и беззащитная — Дауд знал, на что баньши была способна. Сквозь грохот боя он слышал свистящий шёпот, замораживающий даже жаркую кровь демонов, и молча пронзал копьём врагов своей спутницы, втайне желая, чтобы эти тихие слова были обращены к нему. Слова, которые успокоили бы странное, несвойственное слуге Мортис жжение в его груди, когда Луун'рааль была рядом.       Тамплиер не помнил своего прошлого, зато баньши, казалось, всё ещё жила им. Обрывки воспоминаний кружились в её голове, словно мерцающие снежинки, с лёгкостью выскальзывая наружу. Луун'рааль всхлипывала, плакала, почти смеялась, но голос её всегда был наполнен нежностью.       «Моя любовь…»       Жжение становилось нестерпимым, будто с воздухом в лёгкие попал кислотный пар виверны, но Дауд молчал. Кого любила Луун'рааль? Кто оставил такой глубокий след в её сердце, что даже после смерти давал о себе знать?       Иногда он думал и о другом: его здесь нет. Невоплощённый призрак из прошлой жизни не убережёт Луун'рааль от напастей на её трудном пути; он может лишь назойливо маячить где-то вдалеке и таять, стоит протянуть ему израненную руку. Верный тамплиер же всегда рядом — и если будет в том нужда, останется и умрёт окончательно, лишь бы его госпожа смогла сбежать.       Хотя порой Дауду казалось, что в нём уцелело слишком много живого.       «Я скучаю по тебе. Поговори со мной».       Баньши и тамплиер шли по цветущим равнинам Империи, пылающим плато Легионов и морозным лесам Горных Кланов, оставляя после себя безжизненную пустошь. Луун'рааль знала, что за аляповатым фасадом скрыта истинная, неброская красота, — и почему только живые так боялись её видеть? Но ничего: Мортис отмерила своим детям достаточно терпения. Стоило Луун'рааль провести ладонью по ровному снежному покрову, как тот таял, обнажая погребённые под ним кости — не затихшие раны, утраченные воспоминания и тайны, которые теперь назойливо стучали в двери. Даже тонкий аромат первоцвета не мог перебить горьковатую сладость гниения: от самого корня вверх по стеблю ползла липкая чернота, окутывая листья и иссушая бутоны.       «Я помню это место».       Дауд по-прежнему шёл впереди, зорко следя за окрестностями. Но порой его взгляд поднимался к ночному небу, и в бледном лике луны он видел свою баньши, такую же недосягаемую и прекрасную, бредущую среди застывших скорбéй Мортис по тёмному Невендаару. Из пустых глазниц богини больше не потекут слёзы — её боль станет отголоском в сознании каждого, кто призван служить ей, и будет звучать, пока не свершится месть. Дауд не понимал, по воле Мортис или по собственному желанию он сопровождал Луун'рааль: защищал от голодных волков, которые не брезговали даже нежитью, вёл в обход орочьих засад у рудников, неловко успокаивал после редких, но опасных стычек с гномами. А может, его желание и было её волей?       Луун'рааль говорила дальше — о любви, о Мортис, о красоте этого мира. И, наверное, даже ждала ответа.       А Дауд молчал.