Почему Мастер не хочет спать

Рэйзел вошел в лабораторию Франкенштейна так же неожиданно и просто, как и тогда, в кабинет директора. На этот раз он проспал совсем недолго. - Мастер?! Вы проснулись? Франкенштейн снова опустился на колено перед Мастером, склонил голову, пряча счастливо-тревожную улыбку, еле сдерживая радость и желание просто по-человечески заключить его в объятия. Не слишком ли рано он проснулся? Успел ли восстановить свое здоровье? - Франкенштейн. - Да, Мастер, - Франкенштейн поднял голову и встретил взгляд, по-прежнему смотрящий в бесконечность. Но вместо отрешенности, так часто застывавшей в нем, сейчас читалась теплота надежды. - Сядь на место. Франкенштейн послушно возвратился в рабочее кресло. Тут произошло поистине невероятное, просто невозможное. Его Мастер стал расстегивать пиджак. - М-Мастер??? - ученый едва выдохнул, боясь поверить. Рэйзел аккуратно свернул пиджак и положил на кушетку. Расстегнул верхнюю пуговицу на кипельно-белой рубашке. Франкенштейн покрылся испариной. Рейзел продолжал расстегивать пуговицы. Когда из-под рубашки открылся взгляду мраморный, упругий торс, расстегнул пуговицы на манжетах. Снял рубашку и так же аккуратно свернув, положил рядом с пиджаком. Франкенштейн впивался пальцами в подлокотники, пытаясь не сползти с кресла. Рэйзел коснулся ремня на брюках и внимательно посмотрел в глаза Франкенштейна. Блондина уже била мелкая дрожь. Удовлетворившись реакцией, Рэйзел продолжил. Расстегнул ремень, пуговицу на брюках. Молния разъехалась сама. Одним движением, наклонившись до самого пола, почти не сгибая колен, снял брюки вместе с бельем и обувью, выпрямился. Кадис Этрама Ди Рэйзел, его божество, его Мастер, стоял посреди ярко освещенной лаборатории, полностью обнаженный. Свет отражался от его бледной кожи. Он весь был окружен сиянием. Франкенштейн от такой картины, которую именно ему, и лишь ему, было дозволено узреть, не мог двинуться с места, смотрел, завороженный. Рэйзел ждал, больше ничего не предпринимая. Опомнившись, ученый еле поднялся с кресла, ноги не слушались. Раз таково желание Мастера... Франкенштейн судорожно стал раздеваться, пальцы дрожали. Но, как и Мастер, он все же сумел не разбросать одежду, хоть и кучей, но сложил ее на кресло. Все еще робея, он подошел к Мастеру. Обеими ладонями, едва касаясь кожи, сверху вниз провел по его груди. Такая тонкая, прозрачная кожа, из-под нее просвечивали вены, такая гладкая, такая теплая на ощупь. На щеках Рэя выступил румянец. Осмелев, Франкенштейн рукой зарылся в черный шелк его волос, и прижал его губы своими. Тонкие мягкие губы Рэя раскрылись, выдыхая, и Франкенштейн не упустил момент соприкоснуться языками, все требовательнее углубляя поцелуй. Другой рукой обнял всю его спину — ты мой теперь, навеки, за это благодарен. И почему-то снова удивился, почувствовав ладони Рэя на своих бедрах. Их фаллосы соприкоснулись. Франкенштейн их оба обхватил и начал двигать, ускоряя ритм. Так и стояли, целуясь, прижимаясь друг к другу крепко, не желая разрывать объятий ни на миг, пока их животы и широкая ладонь ученого не оказались залитыми спермой. Рэйзел слегка отстранился, не убирая рук с ягодиц Франкенштейна, снова долгим взглядом посмотрел ему в глаза. И на лице его была улыбка, хозяйская улыбка. В ней Франкенштейн вновь угадал Его желание и страсть. Рейзел взял одной рукой перепачканную ладонь ученого, пальцами другой руки тщательно собрал с нее сперму. Обошел вокруг, встал сзади. Ощупал каждый мускул на плечах и на спине. Слегка толкнул, давая понять, что надо наклониться. Франкенштейн покорно оперся ладонями на кушетку, прекрасно понимая, что его ждет дальше, не желая противиться, отдавая всего себя целиком. Душа же отдана была давно. Настала очередь и тела. От наклона головы светлые локоны скользнули по плечам, оголяя шею. Рэй склонился к ней, умудряясь не задеть больше ничем, только губами, бережно и яростно поцеловал открывшийся участок кожи у самого основания головы. Чем снова вызвал изумление. И вереница поцелуев по выступавшим позвонкам выпрашивала, весьма успешно, трепет. Последний поцелуй — между лопаток. Не дальше. Чистой ладонью скользнул по ягодицам, а еще мокрыми пальцами провел по углублению, нащупывая вход, раздвинул кожу, и сразу двумя пальцами проник. Несколько движений. Франкенштейн снова затрясся мелкой дрожью, сильнее возбуждаясь. Рэй резко вынул пальцы, тот резко выдохнул. Крайне осторожно Рэй стал входить. Сначала лишь головкой. Жар разлился по телу. Тесно. Еще поглубже. Тесно. И до конца. Прижался грудью, задыхаясь, обнимая. Для Франкенштейна такая осторожность была пыткой. Он предпочел бы резко, глубоко, чтобы от боли вспыхнуть, и сгореть от наслаждения. Сейчас же с каждым осторожным толчком возбуждение накатывало, как волна на песок, и в паузы стихало, как при отливе. Привыкнув, Рэй начал двигаться ритмично. И вот теперь партнер смог оценить всю прелесть пытки ожиданьем, аж захлебнулся собственным дыханьем. Не в силах удержать трясущееся тело на вытянутых руках, Франкенштейн сорвался на локти. Закрыл глаза, даже зажмурил, от страстных и неистовых движений, и застонал. Рэй, как всегда, был молчалив, лишь позволяя воздуху неравномерно вырываться из приоткрывшегося рта. Но если бы мог видеть Франкенштейн его лицо! Словно встревоженный ребенок: глаза распахиваются и моргают, и вздрагивают губы, румянец на щеках. Он бы весь этот мир сложил к его ногам, как утешенье. Как хорошо, что он не видит, весь мир не нужен, нужен только ты. Движенья яростней, сильнее напряжение. Желая ярче ощутить финал, Франкенштейн взял член своей ладонью. Заместив этот жест, Рэй отодвинул его руку, и взял своей. Синхронно, плавно, не сгорая — пламенея, взорвались оба. Лишь отдышавшись, Рэй разжал объятья. Ученый, повернувшись, получил свою награду: искры счастья в рубиновых глазах и полуулыбку на губах своего бога: - Я просто... жить хочу... вот и не спится...