Adored

Сквозь открытое окно дует легкий ветерок, слышны вопли детей, играющих на соседней улице. Джон Леннон лежит на кровати и делает настолько абсолютное нихрена, что даже самый ленивый пофигист в этом мире задохнулся бы от зависти. Джону, вообще-то, надо усиленно учиться и готовиться, ведь Джону скоро надо поступать в художественный колледж. Об этом, вообще-то, каждый день напоминает Пол, который сам сейчас готовится к школьным итоговым тестам. Леннон отмахивается и настаивает, что там все экзаменаторы в обморок попадают только от одной линии, проведенной им. Пол недоверчиво поднимает брови, но не спорит — все-таки, в искусстве он разбирается хуже Джона. Наверное. Комната у Джона тесная, места в ней совсем немного, и обычно он мало кого к себе пускает. Но Пол, конечно же, исключение. Вот сейчас он, например, сидит за рабочим столом Леннона, чуть прибрав весь тот разнокалиберный хлам, что покоился там с незапамятных времен, и обложившись учебниками. Занимается. Леннону хочется смотреть и смотреть на Маккартни, который сегодня почему-то непривычно тихий и какой-то сдержанный. На то, как он, сосредоточенно сжав губы, пишет очередное сочинение по литературе. Вообще-то, Пол хочет быть учителем. Джон эти его мечты пытается заменить на другие, намного (по мнению Леннона) лучшие, чем вся эта скукотень с профессией учителя — мечты о том, чтобы стать самыми знаменитыми музыкантами в мире. Когда Джона вновь переклинивает, и он начинает восторженно извергаться своими идейными мечтаниями о мировой славе, Пол лишь улыбается и качает головой. Нет, он, конечно, говорит, что где-то в глубине души тоже о таком мечтает, но все же «живет в настоящем мире». В ответ на это Джон обижается и обзывает парня «грязным реалистом», но всегда быстро оттаивает. Пол отрывает взгляд от исписанной тетради и встречается с глазами Джона. Улыбается и, опершись щекой на ладонь, несколько сонно смотрит на Леннона. Солнце внезапно крошечными радугами вспыхивает на кончиках его волос. — Ты вообще осознаешь, насколько ты красивый? — Джон опять начинает лениво разбрасываться комплиментами. Но если вы думаете, что ему все равно на реакцию Пола, то глубоко ошибаетесь. Его глаза ревниво и испытующе щурятся, пока Пол переваривает услышанное. Наконец, он трет левый глаз и прячет смущенную улыбку. Леннон доволен. — А ты вообще собираешься учиться? — У тебя только одно на уме — учиться, — зевает Джон. — Я же чисто по приколу в этот колледж поступаю, меня просто больше никуда не возьмут, с моими-то двойками за итоговые экзамены, — фыркает он, снова надевая непроницаемую маску, сквозь которую не видно ни единой эмоции. В ответ на это Пол дипломатично молчит. Пол знает, что двойки за экзамены у Джона не просто так. Чуть меньше года назад умерла мама Джона, и с тех пор учеба, которая и так уже висела на волоске от топкого болота с двойками, окончательно сорвалась. В первое время учителя делали скидку на его плохие успехи, ведь Леннон, в конце концов, переживает смерть матери, но после полугода невыполненных домашних заданий и сорванных уроков, преподаватели перестали быть настолько чуткими и с удовольствием выставили ему двойки за семестр. Эти учителя не знали, что творилось внутри у Джона на самом деле. И Мими не знала, и не знал никто, кроме… кроме, естественно, Пола. За относительно короткое время Пол услышал от Леннона очень много откровений, размышлений о себе и других, да и просто разных мыслей. Именно тогда началось то самое, что сейчас и происходит между ними, двумя мальчиками. Джону нужна была любовь, а Пол готов был ею делиться. И вскоре это разделение любви переросло из неловких объятий в часы, проведенные лежа в обнимку, в соленые слезы вперемешку с мокрыми поцелуями, в сказанные горячим шепотом признания вкупе с аккуратными касаниями. На самом деле, Джон очень рад, что они с Полом не смущались и не закрывались в себе после всех своих «запретных» дел. Просто однажды, когда прошло уже какое-то время со смерти матери, и Джону стало чуть легче жить на этом свете, Маккартни просто улучил момент, положил голову Джону на плечо и спросил: «Джон, скажи мне, что происходит между нами?». Леннон отвел взгляд, помолчал с минуту, не противясь, однако, близости с Полом. Перевел взгляд обратно на него. «Я не знаю, Пол. Похоже, любовь какая-то». Эта «любовь какая-то» оказалась нужнее всего, что когда-либо было в их коротких жизнях. А самое интересное, что они оба абсолютно спокойно приняли тот факт, что теперь, оказываются, любят друг друга. Мол, бывает. Ничего страшного, ничего необычного. — Ты не хочешь поесть? Мы обедали часа четыре назад, — замечает Джон, нарушая тишину. Пол пожимает плечом. — Я не очень голоден, — как будто на автомате отвечает он, сосредоточенно терзая зубами кончик пластмассовой ручки, очевидно обдумывая очередное сложное предложение. — Ну, я тебе принесу кое-что, — настаивает Джон, делая попытку встать с кровати. Попытка почти удачная, но лень основательно так сковывает тело. — Неси, — вздыхает Маккартни. Леннон все-таки одерживает победу в борьбе с ленью и встает наконец с кровати. Когда он спускается вниз, на кухню, и берет из буфета вазочку с карамельками, на его лице появляется улыбка. Пол влюблен в сладкое, а Джон влюблен в ту маленькую искорку восторга, которая неизменно появляется в глазах Макки, стоит только ему заметить конфету в радиусе метра от себя. Джон снова видит эту искорку, когда поднимается обратно в комнату. Пол поворачивает голову и радостно, словно совсем маленький ребенок, улыбается. Вазочка со стуком опускается рядом с учебником по литературе, а Джон заваливается обратно на кровать, не сводя взгляда с Пола. Леннон знает, что у Маккартни в семье с деньгами напряженка, и отцу двух мальчишек едва хватает бюджета только на то, чтобы обеспечить трехразовое питание, какие уж там сладости. Джон рад делиться с Полом, с него ведь не убудет, а Макка без сладостей вот вообще жить не может. Пол выуживает конфету в красной обертке — вишневую. Заталкивает ее в рот и блаженно мычит, а Леннона внезапно охватывает совершенно детская зависть — тоже конфетку хочется! — Поли, я тоже хочу! — подает голос он. — Лови, — хмыкает Пол, щелчком отправляя Джону лимонную конфету. Тот ловко ее хватает, вертит с мгновение в руке, но тут же становится к ней безразличен. — Так неинтересно, — хитро улыбается он. — А как интерешно? — шепелявит Пол, гоняя карамельку во рту. — А вот так, — Джон уверенно встает с кровати, приближаясь к столу. Наклоняется к сидящему (тот уже понятливо поворачивает голову в его сторону) и целует по-французски. Пол от неожиданности вскидывает брови, когда чувствует, что язык Леннона по-хозяйски шарится у него во рту, цепляется за конфету, мажет по внутренней стороне щеки и возвращается восвояси с добычей, оставляя лишь приторный вишневый привкус. — Эй! — возмущается Маккартни, но Джон вовремя разворачивает хрусткую обертку и пальцем отправляет лимонную конфету Полу в рот. — Придурок, я же не люблю лимонные, — в полу-обидчивой манере ноет Маккартни. — А я не люблю вишневые, — чмокает Джон. — Но зато люблю тебя. Полу остается только сдержанно улыбнуться, разжевывая кислую конфету. Он тоже любит Джона, но немного стесняется об этом говорить. Он знает, что Джон и так поймет. Следующие полчаса проходят в молчании — Пол дописывает сочинение и ест конфеты, а Леннон пытается не заснуть. Наконец, Маккартни со вздохом облегчения закрывает тетрадку и потягивается. — Закончил? — спрашивает Джон, подавляя зевок. — Угу, — устало соглашается Пол. Джон замечает одну странность — он сам сейчас буквально загибается от майской духоты, даже в футболке ему очень жарко, а Пол… Пол сидит в свитере, но очевидно, что ему совсем не комфортно. И как только Джон не заметил раньше? — Пол, тебе же жарко, наверное, — неловко подает голос он. — Может, переоденешься в какую-нибудь мою футболку? Пол вздрагивает, словно бы от удара током, горбится и отрицательно мотает головой. Реакция у него странная, наводящая на ужасающие Джона мысли. Ему не хочется их озвучивать, но страх за Пола пересиливает. — Пол, покажи мне руки, — голос предательски душит волнение. Джон проходил через это сам, и ему отчаянно не хочется верить, что Пол тоже делал с собой… это. Маккартни вновь мотает головой, не соглашаясь. Джон слышит всхлип. — Пожалуйста, Поли, покажи мне руки, — тихо настаивает Леннон. Он изо всех сил старается быть осторожным, ведь в таком состоянии человек ранимее всего. Джон подходит к Полу и опускается на колени рядом с его стулом. — Пожалуйста. Ты же можешь мне доверять, можешь, правда… Пол стыдливо отводит взгляд и протягивает правую руку Джону. Тот бережно и медленно закатывает рукав, потому что боится сделать больнее. На бледной коже красновато-розовыми царапинками выделяются четыре следа — не так ужасно, как ожидал Джон, но все равно жутко — так обычно выглядят глубокие следы от ногтей. — Ты можешь рассказать мне, что случилось? — почти шепчет Джон, с мольбой заглядывая Полу в глаза и касаясь пальцев его левой руки. Какое-то время Пол молчит. — Вчера отец снова на меня кричал, — слова буквально пропитаны болью и обидой. — Из-за того, что у меня вышли плохие оценки по биологии и физике. Я просто… я не мог ничего… и поэтому… — он начинает часто-часто дышать и заикаться. — Тшш, тебе не нужно оправдываться, ты не виноват, все в порядке, — горячо уверяет его Леннон. У Пола дрожит нижняя губа, краснеют нос и щеки. — Не плачь, только не плачь… Полу, оказывается, тяжело. Джон в который раз клянет себя за такую бесчувственность и полное отсутствие интуиции. С другой стороны, Пол так искусно умеет прятать эмоции за милой улыбкой… но это уже проблемы Джона — ему нужно учиться распознавать такие моменты у Маккартни. — Прости меня, что не заметил сразу, — шепчет Джон, кладя подбородок на колено Полу. Он ведь правда весь день был какой-то сам не свой. С несколько минут они сидят так, не говоря ни слова. Пол глотает слезы, а Джон преданно смотрит ему в глаза снизу вверх. — Ну что, давай, переоденешься, и решим эту маленькую проблему? — нарушает тишину Леннон, пытаясь казаться бодрым. Сейчас это необходимо. Необходимо вселить в Пола веру в то, что он в безопасности, в то, что он под защитой. Пол переодевается в мятую белую футболку Джона, пока тот что-то ищет в ванной. Возвращается он оттуда наперевес с перекисью водорода, ватой и какой-то серой баночкой. — Санитар из меня не очень, но что есть — то есть, — хмыкает Джон, усаживаясь на кровать рядом с Полом. Тот тоже слабо улыбается, робко выставляя вперед руку. — Будет щипать, — предостерегает Леннон, как будто Маккартни не знает, как действует перекись водорода. Смоченная ватка проходится по коже, а Пол тихо шипит. После, Джон открывает крышку у серой баночки. Это детский крем, которым Мими смазывала частые причины его постыдных («…ты же мужчина, мужчины не плачут!») детских слез — солнечные ожоги и болячки на содранных коленях. Сейчас Джон вырос, и травмы у него выросли — такие не заживают от крема. Но если этот крем заживлял самые глубокие раны детства, то у него получится заживить и взрослую травму — вернее, внешние ее последствия. В придачу с щемящей сердце заботой, он точно поможет. Вообще, Джон не привык быть тем, кто помогает. В их с Полом тандеме только он играл роль того, кого нужно жалеть. Эгоистично, Джон и сам знает. Но сейчас он растет и понимает, что далеко не всегда мир крутится вокруг него одного. Иногда миру надо покрутиться вокруг Пола, или кого-нибудь другого. Хотя последний вариант Джон все еще не очень приемлет. В любом случае, Леннону приходится учиться не только просить любовь и заботу, но и самому ими делиться. И сейчас, когда в его руках лежит Пол, который его на пару лет младше, который доселе играл в его жизни роль только утешителя и совершенно не давал знать о том, что ему самому нужна помощь, именно сейчас Джон понимает, что жизнь — для всех — штука не всегда простая и не всегда смешная. Если смеяться — вместе, то страдать — тоже. Джон касается губами «пострадавшей» руки Пола, крепче прижимая его к себе. Он пахнет детством и спокойствием.