Я прокричал твое имя по радио

Чуя фыркает на сообщения Люси и убирает телефон, чтобы выйти из самолета. В Нью-Йорке заметно холоднее, чем в Лос-Анджелесе, хотя город как всегда впечатляет. До выступления еще много времени, поэтому Чуя едет в отель на машине, чтобы обустроиться. Место, где они остановились, экстравагантное, как это обычно бывает с PMR. Телефон Чуи начинает звонить, когда он входит в дверь своего гостиничного номера. Тачихара пытается поговорить с ним в видеочате. Он звонит уже не первый раз. Может, в пятый. Чуя не намеренно его игнорирует, но он знает, что Мичу понадобится нечто большее, чем простое сообщение. Он вздыхает, проводя пальцем по экрану, чтобы ответить на звонок, потому что откладывание разговора не поможет ему уйти от него. Чуя не особо удивляется, увидев на экране четыре лица при подключении. Тачихара, Гин и Каджи сидят на одном из диванов в комнате для тренировок PMR, а Хигучи сидит перед диваном, прислонившись к нему спиной. Однако никто из них не говорит ни слова, все просто выжидающе смотрят на него. Чуя снова вздыхает: — Да, я и Дазай теперь вместе. — Говорил же! — кричит Каджи, начиная кудахтать, в то время как Хигучи говорит: — Боже мой. Тачихара издает громкий стон, а Гин кладет руку ему на плечо и закатывает глаза. — Почему я единственная, кто выглядит хоть немного удивленной? — спрашивает Хигучи, оборачиваясь, чтобы посмотреть на остальных. Каджи все еще смеется, а Тачихара дуется. — Потому что ты была единственной, кто не участвовал в турне «Падающая Камелия», — категорически произносит Гин. — Чуя был воплощением тоски, — говорит Каджи между смехом. Он поворачивается к Гин. — Не то чтобы вы двое очень отличались… Смех Каджи прерывается, когда Гин пинает его, отбрасывая с дивана на Хигучи, которая громко визжит. — Да брось, — говорит Гин Тачихаре, игнорируя пререкания Каджи и Хигучи. — Чуя выглядит пугающе счастливым. — Из-за него меня чуть не отправили в тюрьму в Китае, — говорит Тачихара, упрямо скрещивая руки на груди. — Которые не совсем являются образцом прав человека. И он был таким придурком с твоим братом. — Я знаю, — соглашается Гин, тон которой становится мрачнее. — Но он также был тем, кто меня завербовал, — продолжает она с большей теплотой. — Если бы не он, мы бы даже не узнали друг друга. Тачихара глубоко вздыхает. Он указывает пальцем в сторону Чуи. — Тебе чертовски повезло, что я так тебя люблю, чувак. Если бы я любил тебя хоть немного меньше, я бы не дал этому засранцу второго шанса, — говорит он, сближая большой и указательный пальцы так, чтобы между ними было минимальное расстояние. — Как будто ему важно, что ты думаешь, — фыркает Каджи, наконец высвобождаясь из рук Хигучи и потирая локоть. Хигучи все еще смотрит на него. — Заткнись, — коротко бросает Чуя. — Мне не все равно, — говорит он Тачихаре. — И я ценю это. Спасибо, Мич. — Да-да, — Тачихара пренебрежительно машет рукой и одаривает Чую крошечной улыбкой, прежде чем посмотреть на Каджи. — Почему ты так счастлив? Я думал, ты терпеть не можешь Дазая. — Что? Этот чувак — икона, — говорит Каджи с широкой улыбкой. — Когда я впервые встретил его, он оскорбил меня словом, которое мне пришлось искать в словаре, чтобы понять, что оно означает. Черт, это смешно. — Я все еще думаю, что это странно, — вмешивается Хигучи, качая головой. Каджи открывает рот, чтобы сказать что-то, что, без сомнения, будет грубым, но Тачихара успевает первым. — Мы поддерживаем вас, — резко произносит Тачихара, как будто он не был полностью против этого две секунды назад. Он холодно смотрит на Хигучи. — Да, — кивает Гин. — Хотя, если он когда-нибудь снова причинит тебе боль, ты даже не сможешь найти тело, — небрежно добавляет она. — Это во-вторых, — говорит Тачихара, ухмыляясь и стукаясь с ней кулаками. — И в-третьих, — легко продолжает Каджи. — Мы будем танцевать и мочиться на его могиле. — Конечно, — коротко кивает Хигучи. Она смягчается и дарит Чуе настоящую улыбку. Затем это превращается в ухмылку. — Эй, Чуя, ты знал, что Каджи краснеет, когда ты играешь «Сказки о Малышке Рэд и Лимонном Ублюдке»? — Ичиё, — рявкает Каджи с лицом одновременно разгневанным и испуганным. Чуя разражается смехом, как и все, кроме Каджи (который пристально смотрит на них всех). Это напоминание о том, почему он никогда бы не покинул PMR или этих людей. Чуя с радостью убил бы любого, кто причинил бы вред кому-либо из них. Их дружба состоит из споров, синяков и нерушимой преданности. Чуя не хотел бы, чтобы было по-другому. — Я вижу, что вы все усердно работаете, — говорит голос за кадром. Чуя узнает в этом знакомое презрение Хироцу. — Привет, дедуля, — легкомысленно здоровается Чуя. Пожилой мужчина выходит вперед, чтобы его было видно. — Чуя, — сухо приветствует он. — Я надеюсь, что твои новые отношения принесут удовлетворение и что теперь, когда ты стал старше, вы вдвоем станете меньше ломать гостиничную мебель. — Я бы не стал на это надеяться, — усмехается Тачихара. — Чуя действительно является обладателем рекорда Port Mafia Records по количеству сломанных телефонов. — Эй, он еще ничего не сломал в этом году, — замечает Гин, хотя на ее лице тоже виднеется ухмылка. — Да, но теперь он будет жить с Дазаем, — говорит Каджи, его ухмылка полностью видна. — Он будет ломать что-то раз в две недели, если не чаще. — Я ненавижу вас всех, — Чуя качает головой, улыбаясь так широко, что это почти причиняет боль. — К сожалению, нам придется вернуться к записи, — многозначительно произносит Хироцу, — если мы хотим закончить этот альбом в следующем столетии. — Мы поняли, старина, — говорит Каджи, вздыхая, но поднимаясь на ноги. — До скорого, Малышка Рэд. Остальные тоже прощаются, а затем разговор прекращается, прежде чем Чуя успевает что-нибудь сказать. Он фыркает, откладывает телефон и возвращается к распаковке некоторых вещей. Однако, вскоре ему звонят еще раз. Чуя чувствует проблеск раздражения, но оно превращается в ужас, когда он читает на экране имя Рюноске Акутагавы. Чуя не думает, что Акутагава звонил ему больше нескольких раз за все время, что они знали друг друга. Он глубоко вздыхает и отвечает. — Рю, — начинает он фальшиво оптимистичным голосом, от которого у него все съеживается внутри. — Как дела? — Мне мог бы пригодиться твой совет кое в чем, — говорит Акутагава жестким и раздраженным тоном. Хотя это не из ряда вон выходящее. А вот то, что он просит совета у Чуи, определенно такое. — Ты звонишь не для того, чтобы спросить о Дазае? — спрашивает Чуя, не уверенный, смущен он или испытывает облегчение. — Я не понимаю, почему это имеет для меня значение, — категорически возражает Акутагава. Теперь его голос становится более раздраженным. — Я звоню, чтобы спросить, как справиться с этим кошмаром, Мод Монтгомери. Чуе приходится проглотить фырканье. — В чем проблема? — Ты с ней встречался, — надменно говорит Акутагава. — Я уверен, что ты можешь экстраполировать. — Мой совет тебе не понравится, — мягко произносит Чуя. Они оба ему искренне нравятся, но ему трудно представить, чтобы они сотрудничали. Но это была идея Мори, а он знал, что Мори никогда ошибается. — Меня не волнует, понравится ли мне это, лишь бы он был полезным, — продолжает Акутагава немного усталым голосом. — Обычно легче писать с кем-то, если ты его знаешь, немного понимаешь, — предлагает Чуя. — Мой совет — постарайтесь не писать сейчас, а проведите некоторое время вместе. — Это самая сентиментальная чушь, которую я когда-либо слышал, — прямо говорит Акутагава. — Я предупреждал тебя, — фыркает Чуя, не обиженный и не удивленный его ответом. Акутагава издает разочарованный звук. — Очень хорошо. Не то чтобы я думал, что это сработает. — Удачи, — желает Чуя. Акутагава хмыкает и кладет трубку. Чуя улыбается и качает головой, падая на большую кровать в отеле и откладывая телефон в сторону. Он смотрит на потолок, гадая, сколько времени понадобится Дазаю, чтобы вернуться. Чуя постыдно хочет увидеть его снова. Это как песня, которую он не может выбросить из головы. К счастью, в его дверь постучали, возможно, Оока или кто-то, кого тот послал за ним, чтобы он отправился на место встречи. Чуя, не колеблясь, открывает. Возможно, Дазая здесь нет, но музыка всегда была его любимым развлечением. Хотя Дазай справляется со своими делами в PMR и ADA относительно быстро, сборы и поездка занимают раздражающе много времени. Дазай потратил на билет на самолет больше денег, чем за все эти несколько месяцев, чтобы успеть на самый ранний рейс, и он все еще не добирается до Нью-Йорка до позднего вечера. Часовые пояса могут быть такими неудобными. Дазай решает поехать в отель, а не туда, где играет Чуя. В любом случае, он, вероятно, только что закончил. Также забавно подойти к стойке регистрации и попросить ключ от комнаты Чуи Накахары. У женщины, которая протягивает ему ключ, глаза комично большие. Когда он входит, он впечатлен номером. Его жилье, когда он гастролировал с Куникидой, не было плохим, но они никогда не привлекали такого внимания. С этой высоты город кажется одновременно огромным и маленьким. Дазай плюхается на кровать, на мгновение закрывая глаза. По сути, последние сорок восемь часов он двигался на адреналине. Если бы он ждал кого-то, кроме Чуи, он бы пошел спать прямо сейчас. Но Чуя, несомненно, стоит лишения сна, поэтому Дазай достает телефон и начинает играть в игру «Пицца-магнат», в которой они с Ранпо в последнее время соревнуются. Он уже собирается расширить свою территорию, когда дверь распахивается. Чуя заходит в номер и выглядит усталым. Однако он выпрямляется, когда замечает Дазая. — Если мы хотим быть вместе, ты должен кое-что сделать для меня, — говорит Чуя, подходя к кровати со скрещенными руками. — Что теперь? — ноющим голосом переспрашивает Дазай. Он ожидал, что их воссоединение будет более сердечным. Он был бы не против, чтобы Чуя прыгнул на него. — Тебе нужно извиниться перед Тачихарой за Пекин, — Чуя пристально смотрит на Дазая. — Я не могу слушать это всю оставшуюся жизнь. Дазай на этих словах сел. С одной стороны, он не сожалеет и до сих пор утверждает, что это было очень смешно. Но Чуя только что использовал фразу «всю оставшуюся жизнь», и Дазай немного поражен тем, как сильно он хочет, чтобы это было так. В свете этого извинения перед Тачихарой кажутся тривиальной ценой. — Хорошо, — соглашается он с долгим вздохом. Чуя качает головой, но Дазай замечает тень улыбки на его лице, когда тот поворачивается, чтобы взять что-нибудь из мини-холодильника в комнате. Чуя достает две бутылки с водой и бросает одну Дазаю. Значение этого жеста не ускользнуло от него. Его щеки горят, и он хмурится, когда Чуя смеется над ним. — Как обстоят дела с ADA? — интересуется Чуя, запрыгивая на кровать рядом с ним и садясь, скрестив ноги. Его колено практически лежит на колене Дазая. — Какие-нибудь проблемы? — Нет, — легко произносит Дазай, рассеянно играя с бутылкой воды в руках и наклоняясь ближе. — Ты видел там Кёку? — спрашивает Чуя, делая большой глоток собственной воды. Ему всегда нужно было пить воду после выступления, и это было тогда, когда он был не единственным, кто пел. — Нет, она еще была в школе, — отвечает Дазай, немного растерянный, почему Чуя спрашивает. Затем он смотрит на Чую, приподняв брови. — Ты все еще разговариваешь с Кёкой? — его голос звучит слегка недоверчиво. — Конечно, — кивает Чуя, выглядя столь же удивленным тем, что он не знал. — Все время. Дазай моргает. — Она ни разу не упомянула, что за последние шесть месяцев разговаривала с кем-нибудь из Port Mafia Records, — он не может поверить, что пятнадцатилетняя девочка так легко его обманула. Чуя начинает смеяться, кладя руку Дазаю на плечо, чтобы успокоиться. — Может быть, она все-таки чему-то научилась, работая в PMR. Дазай закатывает глаза. Хотя он слегка впечатлен. Возможно, он недостаточно отдал должное Кёке. Однако даже радость от встречи с Чуей не способна спасти Дазая от усталости. Он бросает бутылку с водой на пол и кладет голову Чуе на плечо. — Скучал по тебе, — тихо говорит он. — Не прошло и дня, — замечает Чуя. Его рука поднимается и слегка пробегает по волосам Дазая. — Я тоже, — добавляет он. Февраль, три недели с момента релиза «Арахабаки» — У вас была тема для альбома? В нем так много противоречивых стилей и посланий, — говорит Эмили Дикинсон, репортер, берущая у него интервью. За последние пару недель Чуя дал так много интервью, что все они начали сливаться воедино, но это было одним из наименее утомительных. Дикинсон была доброй, но резкой и, кажется, искренне заинтересованной в понимании его музыкального процесса. — Я знал, что хочу, чтобы это было честно, — отвечает Чуя. — Моей любимой музыкой всегда была та, которая мне так или иначе близка, независимо от того, быстрая это песня или медленная, или какого она жанра. Поэтому я хотел писать музыку, которая демонстрировала бы тот же уровень уязвимости. — Что ж, я думаю, я могу с уверенностью сказать, что вы достигли того, что намеревались сделать, — добродушно говорит Дикинсон. — «Минувшие дни» на данный момент имеют колоссальный успех. Люди уже называют его альбомом года, а на дворе только февраль. — Было очень приятно видеть реакцию на это, — Чуя улыбается. Иногда ему удается быть честным во время таких вещей. — Знаете ли вы о новой традиции ваших фанатов, согласно которой они требуют, чтобы вы играли «Лебединую песню» после прослушивания «Мне не разрешено комментировать текущие юридические споры Port Mafia Records, но…»? — спрашивает Дикинсон с легким удивлением. Дазай записал и выпустил «Лебединую песню» в свободное время, пока Чуя был занят прессой и другими гастрольными делами. Он быстро взлетел на вершину хит-парадов, хотя и не затмил «Минувшие дни». Во всяком случае, это помогло (этот факт — Чуя уверен — не ускользнул от внимания Мори, несмотря на то, что тот никогда об этом не упоминал). Чуя все еще немного чувствует себя сбитым с толку, когда слышит ее, из-за открытости Дазая, да и в целом песня его просто впечатляет. Это противоположность скучному и предсказуемому (Дазай усмехнулся, когда Чуя сказал ему это. Затем он вцепился в Чую, как осьминог). — При условии, что они сначала послушают мою песню, — легко говорит Чуя, пожимая плечами. Диксон немного смеется. — Спасибо, что уделили мне время, — благодарит она, протягивая руку для рукопожатия. — И поздравляю с альбомом. — Вам спасибо, — отвечает Чуя, пожимая ей руку и сохраняя улыбку, пока не выходит из комнаты. Он вздыхает и потягивается, как только оказывается на свободе. До начала запланированного турне ему не приходилось давать столько интервью, но теперь его дни переполнены. Чуя знает, что хорошо, что люди все еще так увлечены им после того, как он так долго не выпускал музыку, но он не думает, что ему когда-нибудь понравятся интервью. С другой стороны, турне было невероятным. Публика была полна энергии, и Чуя никогда не получал от выступления большего удовольствия. Это волнующе, и он впитывает каждую секунду этого. Но он был бы признателен, если бы у него было немного больше свободного времени за пределами сцены. Однако он не ожидал, что на этапе планирования турне с ним поедет кто-то еще. Поэтому он и Дазай стараются извлечь из этого максимум пользы. Чуя больше всего беспокоится, что Дазаю будет скучно. Но тот никогда не жалуется, а просто раздражается, когда Чуя спрашивает его об этом. Чуя находит Дазая сидящим на диване в другой комнате за кулисами и играющим в какую-то игру на своем телефоне. Дазай смотрит в экран с глубокой концентрацией. Он поднимает глаза, когда слышит приближение Чуи. — Чиби, — весело приветствует Дазай. Чуя кисло смотрит на него и опускается на диван рядом с ним. Дазай тут же забрасывает ноги ему на колени. Чуя думает сбросить их, но передумывает. — Теперь твоя очередь, — говорит Дазай, подталкивая его ногой. — Такое ощущение, что всегда моя очередь, — жалуется Чуя. — Где я был? — Я не виноват, что ты сделал больше, чем я, — фыркает Дазай, устраиваясь на подлокотнике дивана. — Я мог бы рассказать тебе еще одну захватывающую историю обо всех книгах, которые я прочитал у Сантоки. — Я до сих пор не могу поверить, что ты жил с полицейским, — Чуя качает головой. — Ты встречался с полицейским, — замечает Дазай. Он был ошеломлен, когда Чуя упомянул об этом в первый раз — главным образом от того, что Мори позволил это. — Прежде всего, она была детективом, — возражает Чуя, указывая пальцем на Дазая. — Во-вторых, я встречался с ней пару месяцев. Ты жил с Танедой много лет. — Он хочет с тобой встретиться, — говорит Дазай с легкой улыбкой. — Пригласить тебя на ужин. — Я должен встретиться с ним. И мне нужно встретиться с Одой. Мне нужно встретиться со всеми твоими маленькими уродами из агентства, — раздраженно перечисляет Чуя. — Я не принуждаю тебя ни с кем встречаться, — отмечает он. — Я уже всех знаю, — Дазай пожимает плечами. — И у меня впереди еще много работы. Все твои друзья уже отомстили мне. — Вендетта, которую ты заслужил, — говорит Чуя без сочувствия. Не то чтобы Дазай на самом деле звучал раздраженно, скорее, он был немного заинтригован загадкой того, как облегчить накопившиеся на него многочисленные обиды. Он уже извинился перед Тачихарой, который сказал Дазаю, что тот может «загладить свою вину». Это зловещая концепция, но Мич отказывается что-либо говорить об этом Чуе. — Ты был в Марселе, — Дазай снова подталкивает Чую ногой. — Каджи еще не добрался туда. — Верно, — соглашается Чуя, беря Дазая за руку и пытаясь устроиться поудобнее. — Эти французские ублюдки начали проявлять ко мне уважение. Не то чтобы я мог точно это сказать, потому что мой французский был дерьмовым. — Мне есть, что тебе сказать, — сообщает Дазай, как только Чуя выходит из ванной. На самом деле он не пытается устроить засаду на Чую, он сделал это просто для того, чтобы больше не дать себе возможности отложить этот разговор. Дазай знает себя и знает свою склонность уклоняться от определенных тем. Он пытается избавиться от этой привычки, по крайней мере, с Чуей. Дазай думал, что после того, как поделился своими шрамами, это будет легко, в прямом и переносном смысле, но это все равно требует некоторых усилий. Это никогда не было вопросом доверия, но, тем не менее, Дазай не думает, что ему когда-нибудь понравится разоблачать себя. Но для этого ему не обязательно получать от этого удовольствие. К тому же, когда это Чуя, это не кажется таким непреодолимым. Чуя не сдерживался последние пару недель, когда описывал, что делал во время их разлуки, даже когда ему было немного неловко говорить о том, как он разозлился после ухода Дазая. Возможность так разговаривать с Чуей — это не то, что Дазай воспринимает как нечто само собой разумеющееся, особенно после того, как он так долго обходился без нее. Он скучал по этому почти так же сильно, как по совместному созданию музыки. За последние годы у Дазая появилось больше настоящих друзей, чем он даже думал, но ни одна из этих связей, очевидно, не позволяла ему чувствовать себя так комфортно. Так что Дазай будет продолжать заставлять себя раскрывать детали, даже если в этом нет необходимости. Если для этого потребуется без предупреждения наброситься на его парня, пусть будет так. Чуя останавливается в дверном проеме, все еще вытирая волосы полотенцем. Затем он вздыхает, отбрасывая полотенце в сторону и слегка раздраженно глядя на Дазая. — Есть менее резкие способы начать разговор, Скумбрия, — сухо произносит он. — Я думаю, это одна из тех важных вещей, — говорит Дазай, стараясь звучать как можно более нейтрально. Он также сохраняет пустое выражение лица. Чуя сразу же переходит от раздраженного к серьезному виду и садится рядом с Дазаем на кровать. Дазая всегда впечатляло то, как ему удается выглядеть заинтересованным, но в то же время не угрожающим. Это очень характерное для Чуи выражение. Он смотрит Дазаю в глаза и ждет, пока тот заговорит. — На днях я рассказывал тебе о том, как я выбрал себе имя для написания призраков, — говорит Дазай, слегка нахмурившись. Он никогда раньше ни с кем не говорил об этом, кроме Сантоки, и это было другое дело. На самом деле у Дазая нет ярлыка для того, кем для него является этот человек, и он сказал ему больше инстинктивно, чем как-либо еще. Тема настоящего имени Дазая сложна, потому что она связана с его семьей, и хотя он редко думает о них, невозможно избежать явного отвращения, которое он испытывает к ним, когда говорит об этом. Также есть тот факт, что Чуя рассказал ему о своем вымышленном имени, когда они были подростками. Но в те дни Дазай активно старался не слишком увлекаться Чуей (хотя и не очень успешно). Теперь, когда он с радостью сдал эту битву, он мог сделать то же самое. Но вполне возможно, что Чуя слегка возмутится сокрытием до этого момента. — Я забыл упомянуть, что Осаму Дазай — это не мое имя при рождении, — спокойно произносит Дазай через мгновение, пытаясь скрыть, что его руки немного ерзают. — Что мое настоящее имя было Осаму Цусима. Он наблюдает за лицом Чуи, пока тот обрабатывает информацию, его брови сужаются и слегка хмурятся. Хотя он не выглядит злым, скорее, он выглядит немного растерянным. Вместо того, чтобы успокоить нервы Дазая, это только усугубляет их. Когда Чуя наконец заговорил, его сердцебиение немного участилось. — Значит ли это, что мне нужно перестать называть тебя Дазаем? — спрашивает Чуя настороженным голосом. — Потому что сейчас будет чертовски странно переключаться, но я сделаю это, если ты этого хочешь. Дазай резко рассмеялся, практически прижимая Чую к кровати. — Нет, с Дазаем все в порядке, — беспечно бросает он. — Это важное решение, — говорит Элиза, теребя соломинку в своем ванильном молочном коктейле. — Выбор колледжа — это инвестиция в твое будущее. — Ты это из какой-то чертовой брошюры взяла? — спрашивает Чуя, закатывая глаза. Он допил только половину своего шоколадного коктейля. Они сидят на балконе их с Дазаем гостиничного номера в Гринсборо, Северной Каролине. Элиза и Люси пришли вместе посмотреть представление. Элиза была в восторге от этого несколько недель, она постоянно писала Чуе сообщения (Чуя серьезно задается вопросом, так ли хорошо ей удается скрываться, пока она пишет сообщения в классе, или ее учителям просто насрать). Она также писала ему сообщения о колледже. Элиза уже некоторое время бьется над выбором университета. Это не похоже на нее — быть такой нерешительной. Обычно в этом они с Мори похожи, они делают свой выбор и никогда не оглядываются назад. Но каждый раз, когда Чуя говорит с ней об этом, она выглядит крайне неуверенно. Это беспокоило, но Чуя не смог добиться от нее реального ответа по телефону. После того, как Элиза и Люси прибыли и они немного наверстали упущенное, Чуя не слишком небрежно попросил Элизу купить с ним коктейлей, чтобы он мог загнать ее в угол и поговорить об этом (он оставил Дазая с Люси и надеется, что они будут, по крайней мере, невраждебны). — Заткнись, — коротко бросает Элиза. — Элиза, — говорит Чуя, пристально глядя на нее. — Хватит нести чушь. В чем настоящая проблема? Элиза тяжело вздыхает: — Все сложно. Чуя не утруждает себя ответом на это, просто пьет молочный коктейль и ждет, пока она заговорит. По натуре он не очень терпеливый человек, но с годами он познал силу молчания. — Хорошо, возможно, у меня есть идея, куда бы я хотела пойти, — наконец выдает Элиза, откладывая коктейль и скрещивая руки на груди. — Но Мори не совсем тонко намекнул, что он бы предпочел, чтобы я выбрала колледж в Лос-Анджелесе. — С каких это пор ты делаешь то, что говорит тебе Мори? — спрашивает Чуя, поднимая бровь. Элиза отводит взгляд от него и смотрит на город внизу, на ее лице появляется поразительно меланхоличное выражение. — Все, кого я люблю, живут в Лос-Анджелесе, — тихо произносит она. — Как я могу оставить их всех? — Нет ничего плохого в желании быть рядом с людьми, которых ты любишь, — говорит Чуя, тоже понижая тон. — Но любовь не связана с физической близостью, — Элиза снова смотрит на него, и Чуя улыбается ей. — За последние годы мы много раз жили на разных континентах, стала ли ты меньше заботиться обо мне из-за этого? — Я все еще скучала по тебе, — буркает Элиза не менее угрюмо. — И на этот раз это будешь не только ты. — Это правда, но на этот раз это будешь ты, преследующая свои амбиции, — улыбка Чуи становится шире. — Мне будет не хватать тебя рядом, но я и все, кто любит тебя, хотим, чтобы ты добивалась того, чего хочешь, — его улыбка кривится. — Даже Мори. — Думаешь, ему будет одиноко? — спрашивает Элиза, выглядя обеспокоенной уже этим. Чуя моргает. Обычно он не думает о боссе, как о человеке, который испытывает такие вещи, как одиночество. — Ну, я присмотрю за ним, — предлагает он. Элиза не выглядит успокоенной. — Вы близки, Чуя. Но не настолько. — Я имел в виду, что буду следить за признаками одиночества и скажу тебе, чтобы ты позвонила ему, когда замечу их, — поясняет Чуя с легким смешком. У него нет желания когда-либо обсуждать тему одиночества с самим Мори. Элиза тоже немного фыркает: — Это может сработать. — Я уверен, что он бросит все, что делает, как только ты ему позвонишь, — делится Чуя с широкой ухмылкой. — К тому же, если ты когда-нибудь действительно затоскуешь по дому, все, что тебе нужно будет сделать, это сказать слово, и самолет PMR будет там. — Ты высказал свою точку зрения, — фыркает Элиза, закатывая глаза, но тоже улыбаясь. — Возможно, мне понадобится твоя помощь, чтобы сообщить эту новость Мори. — Все для моей лучшей девочки, — легко соглашается Чуя, скрывая ужас, который он испытывает при этой перспективе. Ну, по крайней мере, он сможет сделать это из другого штата, если до этого дойдет. Он меняет тему, чтобы больше не думать об этом. — Так куда ты хочешь поступить? — Йель, — говорит Элиза, и ее тон становится взволнованным. Она снова хватает молочный коктейль и теперь пьет его, а не играет с ним. У Элизы определенно достаточно хорошие оценки, чтобы поступить в Йель, даже если бы Мори не был ее опекуном. Прежде чем пойти в элитную частную среднюю школу, она несколько лет училась у престижных репетиторов. Элиза уже много лет без особых усилий была лучшей в классе. — Претенциозно, — слегка насмехается Чуя. Она просто закатывает глаза. — На какую специальность? — Я еще точно не решила, — Элиза пожимает плечами. — Я думала о медицине, о том, чтобы стать врачом, как мой отец. Или детский психиатр, помогающий детям с травмами, — она ухмыляется Чуе. — Там всегда есть работа. — Идешь по стопам Мори? — спрашивает Чуя, улыбаясь и поднимая брови. — Он будет так гордиться. — Если ты расскажешь ему, ты пожалеешь об этом, — предупреждает Элиза. Она допивает остатки своего молочного коктейля. — Давай вернемся внутрь и убедимся, что Люси не пыталась убить твоего парня. Чуя смеется, встает и идет к двери. Он ерошит волосы Элизы, как раньше, хотя теперь ему приходится тянуться, чтобы сделать это. Она хмурится и отбрасывает его руку, распахивая дверь и входя внутрь. «Когда я могу так звать его через космос — я принадлежу ему», — раздается голос Люси, играющий из ее телефона. Она держит его перед собой, чтобы Дазай мог слушать. «Он меня не любит, никогда не полюбит, но я принадлежу ему». — Вы с Акутагавой это написали? — интересуется Дазай во время песни, явно не веря своим ушам. Люси выключает песню с коротким смешком. — Они написали это после того вечера, когда вместе гуляли и ужасно напились, — говорит Элиза, сама немного смеясь. Она садится рядом с Люси на диванчик, и девочки обмениваются довольными взглядами. — Это была идея Чуи, — Люси ухмыляется Чуе, когда он подходит и садится на другой диван рядом с Дазаем. — Я сказал познакомиться поближе, — Чуя закатывает глаза. — Не напиваться. — Семантика, — Люси пренебрежительно машет рукой. — Он раскрыл то, что не хотел, чтобы другие знали. Я тоже. Шантаж помогает объединить людей. — Чуя, ты знал, что Люси читает? — спрашивает Дазай, в волнении тыкая в него пальцем. — Ботанка, — автоматически говорит Чуя, насмехаясь над Люси и отталкивая от себя палец Дазая. — Извините, что я застряла в приюте без особых возможностей для развлечений, — сардонически произносит Люси. — Разве ты не могла вместо этого привести Кёку? — спрашивает Чуя у Элизы, которая, похоже, развлекается, наблюдая за ними. Вся прошлая тяжесть полностью испарилась. — Кёке нужно было подготовиться к большому тесту по химии, — Элиза слегка пожимает плечами. — Она жаловалась, что ее окружают музыкальные гении, но никто не может помочь ей со стехиометрией. — Я вообще-то знаю песню о науке! — весело говорит Дазай. Он улыбается Чуе. — Ты помнишь ее, не так ли, Чиби? Я учил тебя этому перед экзаменом GED! — Спой одну строчку, и сегодня ты будешь спать на улице, — угрожает Чуя. Ему потребовались недели, чтобы выкинуть эту мерзость из головы. — Кто-нибудь когда-нибудь говорил вам двоим, что вы вызываете тошноту? — интересуется Люси, закатывая глаза. Чуя бросает в нее подушку, не переставая пристально смотреть на Дазая. — Единственная музыка, которую мне интересно создавать после этого, — решительно поет Дазай, наполовину обращаясь к толпе, наполовину к Чуе, — это если я смогу создавать ее вместе с тобой. — И не то чтобы это соревнование, но я определенно полюбил тебя первым, — с размахом заканчивает Дазай, вынужденный сдерживать смех, пока публика поет эту строчку вместе с ним. Чуя закатывает глаза. Дазай начал исполнять «Лебединую песню» на концертах Чуи вскоре после того, как официально выпустил песню. К этому моменту его беспокойство по поводу исполнения этой песни практически исчезло, и ее исполнение дает множество преимуществ. Это увеличивает продажи и, что более важно, позволяет Дазаю проводить некоторое время на сцене с Чуей. Дазай сомневается, что ему когда-нибудь надоест слушать, как Чуя поет «Минувшие дни», но иногда ему хочется, чтобы они дошли до той части, где снова смогут выступать вместе. Во время турне они исполнили несколько дуэтов, в основном старую классику или изредка песню Двойного Черного (но никогда не «Порчу», которую, если Дазай добьется своего, они никогда больше не будут исполнять). Но главная мотивация Дазая исполнить «Лебединую песню» заключается в том, что она дает редкую возможность взволновать Чую. Забавно наблюдать, как он пытается сохранять спокойствие и невозмутимость во время песни. Это также расплата за то, как часто Чуя в последнее время без особых усилий приводит в замешательство самого Дазая. Дазаю следовало бы выразить свою привязанность к кому-то менее дьявольски убедительному. — Ты закончил? — спрашивает Чуя, пока Дазай кланяется и машет ликующей публике. — Ну-ну, не ревнуй, — легкомысленно бросает Дазай, наполовину ухмыляясь Чуе. Он подходит к его месту за фортепиано. Чуя встречает его на полпути, выглядя скорее удивленным, чем раздраженным. — Хочешь спеть еще одну песню? — небрежно спрашивает он. Дазай изо всех сил старается не реагировать. Каждый раз, когда они пели вместе, Чуя сначала спрашивал, хочет ли он этого. — О чем ты думал? — спрашивает он столь же беспечным тоном. — Увидишь, — говорит Чуя с лукавым взглядом. Он кивает в сторону своей группы, и Дазай замирает, узнав жизнерадостную мелодию всего через несколько секунд. Он слушал ее столько раз в своей жизни, что никогда не сможет ее забыть. Он понятия не имеет, когда у Чуи было время обучать этому всю свою группу. Он и Дазай проводят вместе почти все свое очень ограниченное свободное время. — Это пятница, — радостно поет Чуя, противно подпрыгивая под музыку. — И это была адская неделя. Дазай почти слишком широко улыбается, чтобы спеть следующую строчку. — Похоже, что я застрял в полосе неудач, — поет он с таким же энтузиазмом. Во время следующих строк они смотрят друг на друга, покачиваясь, как дураки, и выкрикивают: «Но сегодня та ночь, когда мы все изменим. Нет ничего, что могло бы меня удержать.» Они изо всех сил исполняют припев, практически выкрикивая слова, танцуя хореографию, которую выучили в шестнадцать лет. Ни один из них не колеблется, делая следующий шаг. Так что выключи свет и включи музыку, Расскажи всем своим друзьям, расскажи всем, Танцуй, пока твои ноги не покроются синяками. Мы продолжим идти, пока не увидим солнце. — Потому что жизнь стала лучше, — громко поет Дазай, драматично размахивая рукой. — Жизнь стала лучше, — эхом отзывается Чуя, самозабвенно повторяя фразу. — Жизнь лучше, лучше, лучше, — поют они вместе, указывая в воздух с каждым «лучше» и подпрыгивая вверх и вниз. — Жизнь станет лучше с небольшой вечеринкой, — поет Чуя тихим голосом, подмигивая толпе. Публика воет от смеха, но Дазаю кажется, что он смеется сильнее всех. Он продолжает думать про себя: «Я не могу быть счастливее». Но ему продолжают доказывать, что он неправ. Предоставьте Чуе возможность всегда бросать вызов его ожиданиям. Оставшуюся часть номера они поют, почти как соревнование: кто сделает большую глупость. В какой-то момент Дазай катается по сцене, а Чуя подпрыгивает в воздухе. Это самое нелепое представление, которое когда-либо видел Дазай, и самое веселое. Когда они заканчивают, они оба запыхались, принимают драматические позы и улыбаются друг другу. Толпа искренне подбадривает их, и даже группа Чуи выглядит ошеломленной. — Я не могу поверить, что ты сделал это со мной публично, — говорит Дазай с выключенным микрофоном, пока остальные продолжают кричать. Его тон все еще звучит запыхавшимся и явно восторженным. — Да ладно, Скумбрия, — самодовольно фыркает Чуя, тоже явно запыхавшись. — Это твоя любимая песня. Дазай, не раздумывая, хватает его и решительно целует на глазах у всех, с такой силой, что почти поднимает Чую в воздух. Это только начинает становиться неприличным, когда Дазай отстраняется, а Чуя заметно краснеет. — Я верну тебе это, — легкомысленно предупреждает Дазай, собираясь с силами и начиная уходить со сцены. — С нетерпением жду этого, — легко парирует Чуя. Он выглядит невероятно довольным собой. — Желаю приятного окончания шоу, детка, — громко кричит Дазай, снова включая микрофон. — Следи за своими высокими нотами! Начало марта, полтора месяца со дня выхода «Арахабаки» Чуе требуется некоторое время, чтобы понять, что происходит, когда Дазай трясет его в попытке разбудить. Чуя тяжело дышит, когда приходит в себя, но затем все щелкает, когда он видит несчастное выражение лица Дазая. Такое ощущение, будто прошла почти целая жизнь с тех пор, как они были в такой ситуации. Но хотя Чуе снятся кошмары все реже, они не ушли из его жизни полностью. Чуя немного сомневается, что это когда-нибудь произойдет. Принять свою человечность — это одно, а его яркие воспоминания об аварии — совсем другое. Он не знает, как можно забыть что-то подобное. — Я наивно надеялся, что у тебя их больше нет, — тихо произносит Дазай, нежно убирая волосы Чуи с его лица. — Прости, — говорит Чуя немного грубым голосом. — Пожалуйста, никогда больше не извиняйся передо мной за это, — Дазай яростно качает головой. Он приближается к Чуе, глядя ему в глаза. — Когда мы были моложе, мне никогда не удавалось хорошо сформулировать, что они заставляли меня чувствовать. Я не знал, как подобрать слова, чтобы объяснить, как сильно мне хотелось как-то избавить тебя от этой боли. — Ты не можешь забрать чужую боль, Дазай, — говорит ему Чуя, слегка улыбаясь. Хотя это очень характерно для Дазая. — Я, черт возьми, могу попробовать, — возражает Дазай несколько сердитым голосом. — Это моя боль, идиот, — тепло произносит Чуя. — И я бы не хотел, чтобы ты забирал ее, даже если бы это было возможно, — тогда ты бы просто застрял с ней, — он хватает одну руку Дазая и переплетает их пальцы. — Я бы предпочел, чтобы ты просто помог мне пережить это, как ты всегда и делал. — Этого все еще недостаточно, — печально говорит Дазай, глядя на их сцепленные руки. — В моей жизни нет ничего, что я бы изменил, — продолжает Чуя без намека на сомнение в своих словах. — Ничего из того, через что мне пришлось пройти. Потому что все это привело к тому, кто я сейчас. И я этим доволен, — уверенно говорит он, слегка пожимая плечами. — Думаю, если бы я попытался написать песню обо всем, что мне в тебе нравится, этой песни хватило бы на целый альбом, — без стыда признается Дазай, глядя на него с нескрываемым восхищением. Чуя фыркает. — Хорошо, что с этого момента мы будем писать дуэтом, чтобы нам не пришлось насылать это чудовище на весь мир. — Неужели тебя убило бы быть немного романтичным хоть раз в жизни? — спрашивает Дазай, хмурясь и бросая на него невпечатленный взгляд. Он пытается отвести руку назад. — Я написал тебе чертову песню о любви, — напоминает ему Чуя, не выпуская Дазая из своей хватки. Его голос смягчается. — И романтика — это одно, но она никогда не была для меня так важна, как все остальное, чем ты для меня являешься, — он сжимает руку Дазая, безмятежно улыбаясь ему. — Я люблю тебя не из-за какой-то романтической чепухи; я люблю тебя, потому что ты тот человек, с которым я хочу быть рядом, что бы ни случилось. Я люблю тебя, потому что даже когда я злился на тебя, я все равно доверял тебе больше, чем кому-либо другому в этом мире. Я люблю тебя, потому что ты вытаскиваешь мое дерьмо на поверхность и заставляешь меня стараться быть лучше, лучшим музыкантом. Я люблю тебя, потому что моя музыка становится лучшей, когда я пишу ее вместе с тобой. Я люблю тебя, потому что… Ну, я, наверное, мог бы заполнить больше, чем альбом, — заканчивает Чуя с легким смешком. Его смех стихает, когда он смотрит на Дазая. — Ты плачешь? — недоверчиво переспрашивает он. Чуя не может припомнить, чтобы когда-либо видел, как Дазай плачет. — Заткнись, — твердо говорит Дазай и отворачивается, не в силах скрыть яркий блеск в глазах. — Дазай, — Чуя использует свободную руку, чтобы попытаться заставить его снова встретиться с ним лицом. Когда он это делает, Дазай смотрит на него с серьезным выражением лица. — "Любовь" даже не является достаточно адекватным словом, чтобы описать то, что я чувствую к тебе, Чуя Накахара, — говорит он пылко, голосом немного надтреснутым, но решительным. Черт, теперь Чуя чувствует, как у него начинают слезиться глаза. — А как насчет партнера? — дрожащим голосом предлагает Чуя. — Да, — шепчет Дазай, наклоняясь вперед и соединяя их лбы, — это идеально подходит.   Дазай наблюдает, как Чуя готовится к новому дню, слегка нахмурившись, сидя в одном из роскошных кресел в их гостиничном номере. Он пытался игнорировать это, но кое-что тяготило его с тех пор, как неделю назад Чуе приснился кошмар. Это заставило Дазая осознать, что, несмотря на то, что с момента воссоединения они разговаривали почти постоянно, есть тема, которую они особо не затрагивали. Дазай разрывается между желанием быть рядом с Чуей и нежеланием допытываться. Чуя никогда не спрашивал Дазая о темах, о которых он избегал говорить. Но Чуя также никогда не винил Дазая за то, что тот его о чем-то спрашивал, и если он не хотел о чем-то говорить, он никогда не говорил об этом иначе, как прямо. Во время турне у них возникло несколько разногласий, самое большое из которых произошло, когда Дазай огрызнулся на Чую, чтобы тот перестал спрашивать его, скучно ли ему. У них была та еще громкая ссора. Дазай закончил это криком, что он просто хочет быть там, где находится Чуя. Было бы неловко, если бы Чуя не обнял его так крепко, что это было немного больно. С тех пор Чуя больше не спрашивал его, скучно ли ему. Дазай все еще размышляет, что делать, когда Чуя встает перед ним и испытующе смотрит на него. — В чем дело? — прямо спрашивает он. — Ни в чем, — возражает Дазай, и это одновременно и правда, и неправда. Чуя прищуривает глаза: — В чем дело? Дазай облегченно вздыхает. Ему всегда очень плохо удавалось обмануть Чую, а теперь пройти мимо него практически невозможно. Это одинаково раздражает и является полезным. — Мы никогда не говорим о твоей матери, — осторожно начинает Дазай, пытаясь дать понять, что ему неважно, будут они это обсуждать или нет. Чуя слегка вздрагивает, его руки ерзают по бокам. — И? — И ничего, — решительно говорит Дазай. — Забудь, что я поднял эту тему. Однако Чуя не успокаивается. Он смотрит в пол с мрачным выражением лица. — Дело не в том, что я не хочу говорить о ней, — произносит он через мгновение тоном, который трудно разобрать. — Я просто не знаю, что сказать, — он смотрит вверх, кусая губу. — Я не прощаю ее за то, что она сделала со мной, но иногда мне интересно, могло ли все сложиться иначе. — Как иначе? — интересуется Дазай, стараясь сохранить бесстрастный тон. — Артур однажды сказал, что хотел бы, чтобы я узнал другие ее стороны, — говорит Чуя, голосом одновременно задумчивым и разочарованным. Дазай думает, что он продолжит говорить, но этого не происходит. Чуя просто молчит и плавает в своих мыслях. Дазай неуверенно тянется, чтобы взять его за руку и притянуть ближе. Чуя не сопротивляется, делает шаг вперед и пытается втиснуться вместе с ним в кресло. Требуется некоторое время, чтобы перестроиться так, чтобы локоть Чуи не впивался ему в живот. Как только они это сделали, Чуя наполовину сидит у него на коленях, выражение лица все еще немного тяжелое. Дазай вздыхает и откидывает голову на спинку кресла. — Возможно, — медленно говорит он, — за годы, прошедшие с тех пор, как я покинул PMR, я провел годовщину смерти твоей матери, посещая ее могилу и рассказывая ей, какой она ужасный человек. — Ты что? — спрашивает Чуя, в недоумении глядя на Дазая. — Ну, серьезные обвинения в осквернении — не повод для насмешек, — продолжает Дазай, пожимая плечами и перемещая их обоих, когда двигается. — И когда я ушел, мне значительно сократили зарплату, поэтому мне пришлось довольствоваться словесными оскорблениями. — Почему? — Чуя выглядит еще более растерянным. — Она причинила тебе боль, — просто отвечает Дазай. — Я ненавижу ее. Чуя долго смотрит на него, и Дазай начинает немного волноваться. Затем Чуя резко произносит: — Переезжай ко мне. Когда мы вернемся в Лос-Анджелес. Теперь Дазай смотрит на него в замешательстве: — Что? — Я должен был спросить тебя, когда нам были чертовы шестнадцать, — говорит Чуя, почти смеясь. Он широко улыбается Дазаю. — Переезжай ко мне, - на этот раз это скорее требование. — Ладно, — легкомысленно соглашается Дазай. — Хотя нам придется поискать места, куда пускают собак. Чуя, кажется, разрывается между тем, чтобы ударить его и поцеловать. Дазай принимает решение за него, хватая его за лицо и крепко сжимая их губы, ухмыляясь в поцелуй. Каким-то образом ему продолжают вручать все, что он когда-либо хотел, но он не собирается жаловаться (Чуя, вероятно, действительно ударил бы его, если бы он это сделал). 29 апреля, три месяца с момента релиза «Арахабаки» Есть несколько вещей, которые Дазай искренне прощает PMR. Самолет – одна из них. Было трудно привыкнуть к полету вместе с другими людьми, когда он и Куникида отправились в совместное турне (Куникида называл его избалованным, когда он жаловался на это). Но теперь, когда Дазай с Чуей, ему больше не нужны судороги в ногах и несвежий арахис, пока он в воздухе. Сейчас он бездельничает в одном из удобных кресел у окна, вытянув ноги на коленях Чуи и свесив их в проход. — Мы почти на месте? — коротко спрашивает Чуя. Он никогда не был в восторге от полетов. — Ты слышал пилота, — говорит Дазай, пожимая плечами. — Мы делаем объезд, чтобы избежать непогоды. — Не могу поверить, что мне придется провести свой день рождения, застряв в чертовом самолете, — раздраженно бормочет Чуя. Дазай садится, широко улыбаясь Чуе. — "Уличный боец"? Чуя поднимает брови и с легкой ухмылкой достает телефон. — О, ты в деле. Дазай предложил это, чтобы отвлечь Чую, но он с ужасом узнал, что Чуя с годами стал еще лучше в игре. Дазай почти уничтожен. Чуя выглядит довольным, виртуально швыряя Дазая на землю. Такое ощущение, что они только начали играть, когда пилот объявляет, что они приземляются. — Я хочу матч-реванш, — говорит Дазай, стараясь не показаться раздражительным, но на самом деле у него ничего не получается. — Может быть, тебе не стоит тратить так много времени на эту дурацкую игру с пиццей, — Чуя хихикает. Дазай бросает на него грязный взгляд. Ранпо только что снова расширил свою империю, Дазай едва успевает за ним. Будет сложно вписать в свой график совершенствование в "Уличном бойце". Но Дазай имел дело с более серьезными проблемами. — Эй, — весело говорит Дазай, пока они хватают свои вещи, — я слышал, в Солт-Лейк-Сити есть ресторан, где подают крылышки в тележках. — Люди в Юте такие чертовски странные, — Чуя слегка фыркает. Телефон Чуи выключается, но он игнорирует его. Весь день ему постоянно звонили и писали. Дазай был одновременно удивлен и не удивлен, когда впервые узнал, что Чуя согласился дать концерт в свой день рождения. Чуя имел привычку быть странно самоотверженным, когда дело касалось подобных вещей. Его друзья-рептилии, казалось, расстроились из-за этого больше, чем он, и возмущались тем, что их ежегодное путешествие испорчено. Дазай хранил молчание по этому поводу. У него есть свои планы на сегодняшний день, о которых Чуя, кажется, знает. Он наблюдает за ним весь день, словно ожидая, что Дазай что-нибудь выкинет. Дазаю несколько раз приходилось сдерживать себя от смеха по этому поводу. — Это не может быть хуже, чем твой праздничный ужин в Пекине, — говорит Дазай, выходя из самолета на теплый воздух и солнечный свет. Звуки и запахи дома окружают его, когда он оборачивается, чтобы увидеть реакцию Чуи. — Мы в Лос-Анджелесе, — тупо произносит Чуя, останавливаясь в проеме самолетной двери и оглядываясь по сторонам, как будто не совсем веря в то, что видит. Он моргает еще пару раз, затем смотрит на Дазая, выражение его лица все еще потерянное. — Извини, это заняло некоторое время, — легкомысленно говорит Дазай, сдерживая улыбку. — Но мы наконец-то можем отметить твой день рождения в Лос-Анджелесе. — Какого черта, — переспрашивает Чуя, не отходя от двери. Он выглядит разрывающимся между множеством разных эмоций. — У меня сегодня концерт. — О, я перенес его сто лет назад, — Дазай пренебрежительно машет рукой. Он действительно старается больше не лгать Чуе, но считает, что это достойное исключение. — Ты что? — Чуя наконец начинает спускаться по лестнице со все еще немного ошеломленным выражением лица. — Ты даже в PMR больше не работаешь! — Мори был в долгу передо мной, — сообщает Дазай, пожимая плечами. Мори согласился, приложив на удивление мало усилий. Дазай полагает, что мог бы попросить большего. Хотя он не может думать ни о чем другом, чего действительно хочет. — Ты абсолютная угроза, — говорит Чуя тоном одновременно яростным и счастливым. Он широко улыбается и угрожающе указывает на Дазая. — Я верну тебе долг в июне, клянусь чертовым Богом. — Чоп-чоп, маленькая собачка, — Дазай хлопает в ладоши. — Пойдем на пляж, — он начинает уходить. Однако Чуя останавливает его, хватая за плечи и дергая вниз, чтобы поцеловать — медленная, сладкая и захватывающая демонстрация привязанности. — Спасибо, — выдыхает он ему в губы. — Чертов ты кусок дерьма, Скумбрия. — С днем ​​рождения, Слизняк, — тихо говорит Дазай, проводя рукой по волосам Чуи. — Да, да, — раздраженно фыркает Чуя. Его улыбка ничуть не уменьшилась, и когда он отпускает плечи Дазая, он немного сияет. Чуя быстро хватает Дазая за одну руку и тащит его к ожидающей машине (благодаря некоторой скооперированности с Коё). Дазай никогда раньше не был в пляжном домике, принадлежащем PMR, но Чуя заходит туда так, как будто это место принадлежит ему. Он смеется, ведя их на кухню. — Последний раз я был здесь с Каджи, — сообщает Чуя, улыбаясь и качая головой. — Я ударил его по лицу, а потом мы провели остаток выходных, напиваясь. Чуя быстро переодевается в джинсы и футболку, а затем жалуется, что Дазай задерживается. Он почти вырывает руку Дазая из сустава, таща его на пляж. Чуя тут же плюхается на песок, выглядя совершенно умиротворенным. Для апреля хорошая погода, даже Дазаю не холодно. Он садится рядом с Чуей, вытягивая ноги и опираясь на руки. Чуя изменил местоположение и положил голову на бедра Дазая. Дазай хмурится, глядя на него за то, что он осыпал его песком. Чуя закатывает глаза и тянется к одной из рук Дазая, берет ее в свою и кладет себе на грудь. Некоторое время они лежали там, греясь на солнышке. В умиротворенный тишине, если не считать шума ветра и волн. Дазай часто думал, что если бы ему пришлось проживать один-единственный момент всю оставшуюся жизнь, то это было бы в караоке-баре в Йокогаме в пятнадцатилетнем возрасте. Но то, что происходит сейчас, может сместить бар с места. — Боже, здесь чертовски тихо, — внезапно заявляет Чуя. Он поворачивается и смотрит на Дазая, его широкая улыбка не соответствует его резкому тону. — Включи музыку.