В унисон

Прохладная ночь на излете мая врывалась в распахнутое окно облаком сирени. Почти удушающе-благоуханным, лилово-грозовым, росистым. Покоцать бы её к чертовой матери — а вроде и жалко — красивая. Жила курил в окно на кухне, набросив на плечи серёгину домашнюю рубашку. Заношенную, пахнущую родным. Давил бычки в стеклянной крышке от трехлитровой банки. Не уснуть снова, каждый раз в начале лета одно и то же: Серёге все нипочем, знай дает храпака, а Мите муторного ни с чего. До утра ворочается, бродит. Небо серело выцветшей тряпкой, занимался влажный, непропечённый рассвет. Послышались шаги. Сонный растрепанный Серёга в трусах и майке зашел на кухню. Взял с плиты холодный чайник, отпил прямо из носика. — Сигареткой угости, Мить, — хрипло сказал спросонья. Жила подтолкнул по подоконнику полупустую пачку «Явы». — Опять не спишь? — Серёжа сощурился от дыма, попавшего в глаз. — Угу, — тоскливо протянул Жила. Жилин курил рядом, соприкасаясь плечом. Рука подрагивала: мерзнет. Жила приобнял брата, чтобы согреть. Серёга докурил и щелчком выбросил окурок в окно, проигнорировав крышечку от банки, приспособленную под пепельницу. — Пойдем? — Жилин потянул Митю на себя за бок. Внизу живота у того привычно потеплело. Так всё и началось когда-то — с бессонных митиных ночей на границе весны и лета. Это никогда не казалось странным и неправильным — ну вот самому же не зашквар, все так делают? Они друг друга толком отдельными людьми и не ощущали никогда. Не то что бы испытывали особую любовь — это как любить свою ногу, или ухо, или глаз. Глупо как-то, а попробуй отними — и ты инвалид. Они всегда были сообщающимися сосудами, и митина бессонница естественным образом перетекала в серёгины пальцы, скользящие уверенно, даже грубовато. В губы, накрывающие безыскусно-жадно. В хриплое дыхание на загривке. Рубашка легла на спинку стула. Очередной бессонный май мерно катился по позвонками сережиными губами. Сережиными руками скользил по ребрам и худому животу. С кем только у Жилы не было связей — и с мужчинами, и с женщинами, и страсть была, и влюбленность до трясущихся рук, но ни с кем не было так. Так просто, так открыто. Так понятно. Серёга зябко натянул на них тонкое шерстяное одеяло (мерзляк), обнял Митю со спины, вдыхая запах волос и притираясь бедрами к его ягодицам. Митя вывернулся к нему лицом, неловко стукнувшись с ним коленями, скользнул рукой под майку и огладил Серёгу по спине. Прижал его к себе и, чуть прихватив зубами губу, замер, чувствуя, как за грудиной у того колотится сердце. Вильнул бедрами навстречу, потираясь членом о член через тонкую ткань белья. Серёга застонал, и Митя скользнул языком к нему в рот. Поцеловал глубоко, неторопливо. Оба знали сейчас — у другого в голове крутится то, что и смысла нет произносить: я скучал, вот ты живешь там своей жизнью, путаешься непонятно с кем, а я здесь, я всегда здесь был и буду, дурак ты дураком, давай ещё, вот так, да-да-да-да… Жила оторвался и сполз ниже, под одеяло. Задрал серёжину майку, провел пальцами по темной дорожке мягких волос ниже пупка, зацепил резинку трусов. Он не торопился. Поцеловал в низ живота, щекотнув усами. Серёже явно хотелось быстрее: он рванул трусы вниз и сразу же мягко впутал пальцы в вихры на митином затылке, подталкивая ниже. Жила усмехнулся, сполз еще немного. Обхватил ладонью основание серёгиного члена, оттянул нежную кожу и горячо выдохнул на головку. От первого серёгиного стона аж живот свело. — Ну, Мить, давай уже! — жалобно простонал Жилин. Жила, всё ещё не торопясь, провел языком по всей длине члена, вобрал в рот головку, от чего Серёга снова застонал. Покачивая головой, Жила насадился сразу на всю длину члена, уткнувшись носом в лобок. Жилин с новым стоном двинул бедрами, придерживая брата за затылок. Серёга размеренно толкался в его рот: Жила легко пропускал член до горла. Так, как у Мити, не получалось ни у кого. Влажно, идеально плотно, очень глубоко. Одной рукой Жила несильно сжал серёгины яйца, другой — обхватил себя через трусы, потому что от его стонов стало совсем тяжело. Серёга держался изо всех сил, чтобы не ускориться — только обхватывал голову Жилы ладонями да жмурился до огненных пятен на изнанке век. Серёга остановился и потянул Митю за плечи на себя. Растрепанный, с покрасневшими губами тот вылез из-под одеяла и поцеловал Серёгу жадно, до стука зубов. «На спину ложись, Мить». Жилин стянул с себя майку и скинул с них одеяло — холодно ему уже не было. Он спустился ниже, прикусил митин сосок, одновременно оглаживая его член и затем цепляясь за резинку трусов. Жила освободился от белья, и Серёга устроился между его ног. Облизнув губы, посмотрел ему в глаза и поцеловал Жилу в бедро. Митя выдохнул и одними губами сказал «давай». Серёга коротко, дразня, лизнул головку члена, широко провел языком по яичкам, подпихнул под бедро и нырнул ещё ниже. Он влажно и легко обхаживал языком вход, так что Жила тихо матерился сквозь зубы и только шире разводил ноги. В Серёже, как всегда, противоборствовали два желания — скрутить в бараний рог и вытрахать всю душу или вдоволь насладиться тем, как Митя извивается под его языком и молит. Сегодня он бы с радостью насладился — будь у него достаточно терпения, но, видимо, не выйдет. Серёжа нашарил в сбитых простынях баночку вазелина, щедро набрал на пальцы, толкнулся внутрь сразу двумя. Жила судорожно вдохнул, хватаясь за свой член. Серёга толкнулся глубже, пошевелил пальцами и услышал в ответ просящий стон. Чуть повернув запястье, подушечками пальцев нащупал простату, отчего Митя выгнулся и застонал громче. Третий палец вошел туже. — Сереж, не тяни, — на этот раз взмолился Жила. Серёге нравилось видеть его таким. Разрумяненным, с налипшей на лоб челкой, с красными припухшими губами. Просящим. Потому что просил он его — хоть о чём-то — только в постели, отпуская лишь здесь свое баранье упрямство. И дело даже не в чёртовом соперничестве, от которого никуда не деться, а в доверии, что ли. Открытости? Жилин сел рывком, дрожащими руками нашарил снова баночку вазелина и торопливо смазал себя. — Сейчас, Мить, сейчас… — он навис над Жилой, тяжело дыша. Серёга приставил головку члена ко входу и мягко, но уверенно надавил. Толкаясь бедрами, вошел поглубже и застонал задушенно, глядя брату в глаза. Замер, давая Мите привыкнуть. Разглядывая его лицо — полубезумный блеск глаз под дрожащей тенью ресниц, красные приоткрытые губы, пятна румянца на щеках. Разглядывая так, будто не видел это миллион раз. Подался назад, толкнулся на пробу — и мигом вспомнил, почему с Митей всё было так по-другому. Ему казалось, что он чувствует не только то, как туго и жарко внутри Мити, но и ощущает эхо его удовольствия от того, как внутри плотно скользит член, с каждой фрикцией проезжаясь по простате. Они считывали друг друга так безошибочно, что каждый вздох говорил больше, чем сотни слов. Их ощущения наслаивались, резонируя и усиливаясь, и не было в этом никакой магии, а только безупречное знание друг друга. Жила алчно подмахивал бедрами, в такт двигая рукой по своему члену. Обхватывал ногами Серёгу, пятками толкая в поясницу, чтобы тот брал глубже. То до побелевших костяшек цеплялся рукой за его предплечье, то притягивал к себе за затылок чтобы глубоко и резко поцеловать, чувствительно прикусывая губы. Хотелось, конечно, перевернуть Митю на живот, вздернуть под бедра и вколачиваться сзади, вцепившись в волосы на затылке, смотря, как судорожно он сводит лопатки. Но видеть лихорадочный румянец и в блаженстве заломленные брови — было еще лучше. Серёга остановился на миг, чтобы чуть отклониться, закинуть себе на плечи митины ноги и тут же склониться обратно, вбиваясь в него всё сильнее. — Блядь, Серёга, — простонал Жила, запрокинув голову, — я так… кончу скоро… — Кончай, — жарко прошептал в ответ Серёга и обхватил митин член поверх его ладони, ускоряя темп. Жила заскулил, сжался на его члене и зашелся крупной дрожью, кончая себе на живот. Серёжа толкнулся ещё несколько раз — быстро, хаотично, чувствуя, как от желания кончить сводит пресс — и вышел из Жилы. Краешком ускользающего сознания Митя уловил серёжин протяжный стон и горячие капли, падающие на его живот. Жилин обессилено рухнул на кровать, облизывая пересохшие губы, но всё равно не глядя нашарил свою майку и аккуратно вытер митин живот. Митя смотрел сумрачным, расфокусированным взглядом, и грудь его часто вздымалась. Он протянул руку — погладить Серёжу по виску, по щеке. — Ну, расслабился? — Серёга улыбнулся, комкая майку и закидывая куда-то к изножью кровати. Митя закивал довольно: — Я сейчас пойду на свою кровать, дай очухаться только. Серёга кивнул и с легкой усмешкой погладил Жилу по бедру. Митя после этого всегда мгновенно засыпал в серёжиной кровати, мирно посапывая. По странной привычке Жилин старался поймать митин ритм дыхания — так всегда засыпалось быстрее и легче. Серёжа чуть потянул на себя за угол подушку и устроился поудобнее, чувствуя, как легко им дышится в унисон.