bad liar

Мики напряглась всем существом, когда увидела приотворенную дверь собственного дома — дверь, которую утром закрывала на замок. Липкое, нехорошее чувство заполнило нутро. Что-то неладное уже случилось. Возможно, ещё утром, когда в мыслях, пока Корделл пытался раздвинуть границы общения, крутилась лишь одна фамилия. Односложная в письме. На практике — сложная в n-ой степени. Трудностей на голову рейнджера вывалилось предостаточно и без того. Вернувшись к машине, Рамирез достала табельное и неспешно пошла обратно: на каждый шаг — ровно два размеренно-напряжённых выдоха. Мысль позвонить Корделлу скакала на задворках, но Мики было не до неё: она слишком хорошо знала этот немой трюк с дверью — фирменная весточка с того света, но дрожь в пальцах не давала покоя. Внутри мог оказаться кто угодно: от призрака до рядового домушника. Дом, застывший в тишине без усердно работающего на кухне Трея, встретил хозяйку тяжёлым дыханием. Спустя пару секунд Мики поняла, что это она дышала так. — Вот мы и встретились, вороненок. Голос, подобный металлу, следующему по наждачной бумаге, заставил сердце, вопреки всем волевым установкам, рухнуть вниз. Палец замер на курке пистолета. В кресле гостиной сидел Мерфи. Он поднял наполненный бурбоном стакан в знак приветствия, щёлкнул выключатель торшера пальцами свободной руки и поморщился слишком уж сильно для живого трупа, когда их озарило ярким светом. Всклоченная чёлка, запекшаяся на лбу кровь и язвительная улыбка, не сулящая ничего хорошего. Было ожидаемо, что воспоминания нахлынут свежим и пугающим потоком стометровой волны. Ожидаемо настолько, что глаза загорели, а внутри стянулся крепкий узел. Она подумала о Харпер и Монти, их известных борцах Гринпис, когда стало совсем уже невмоготу мириться с рашивающейся реальностью, вспомнила, как с остальными выбиралась во всякие злачные места родного города и собирала мусор, выступая принужденным добровольцем, как они смеялись, сортируя груды стекла, пласмасы и бумаги, как грели руки в маленькой кофейне, пока Джаспер и Монти складывали травку между сэндвичами, как Гриффин и Блейк сходились в непримиримых стычках, касаемых мировой политики, истории Древнего Рима и больших голубых китов. Их задротства веселили всех и каждого, а ей порой не было нужно ничего, кроме руки Мерфи, небрежно лежащей на её плече и теребящей кончик её высокого хвоста. Она нервно сглотнула, встречаясь с его тоскующим взглядом и вспоминая, как утром сдавило горло от тугого комка, когда Мишель позволила слабости проесть дыры в нервной системе, а себе — вдохнуть аромат, который всё ещё хранила тёплая ткань. Она закинула толстовку, с дизайнерской, придуманной в полупьяном бреду надписью: «Механик без сердца», в сумку, не постирав, после их ночной вылазки на пустое шоссе близ его дома, в тот забытый святыми старенький пикап, со скрипучими сиденьями, слезшей обшивкой и выцветшей кожей. Воздух был полон искристого напряжения, но с ним он становился приятной, мягкой и обволакивающей дымкой. Там было так много холодного хрустящего неба, сухой разбитой дороги, а ещё горячих и чувственных поцелуев мальчишки, не подходящего ей ни по одному из гороскопов, которые любила зачитывать вслух младшая Блейк. И его толстовки, парной с её, с ответом на утверждение, аксиомой: Сердце механика у меня. Он замер тоже. Зажмурился от вспышки головной боли (или череды тех же воспоминаний, мелькающих по ту сторону век пестрой кинолентой?), выдохнул резко и нервно, втянул спертый воздух обратно и прошептал: «У меня галлюцинации?». Но подарил ей улыбку, не наигранную, не выгравированную выживанием, самую искреннюю, какая имелась в арсенале. — Если ты случайно не принимал вчера травку Джордана, то, думаю, нет, — хмыкнула она, впервые не зная, куда себя деть. Прошло пять лет, пролетели тысячи километров, сменилась одна страна и три штата, а чувство, заполнявшее грудную клетку, чудовищно близко находилось к понятию «дом». Но виду она, разумеется, не подала. — Я реальная. Мерфи, наконец, поднял на неё взгляд, в свете ламп его глаза казались увлажненными, и она позволила себе прикоснуться к нему пальцами, которые как могла напрягала, лишь бы не выдать дрожью себя, и сменила угол наклона его бедовой головы. Этот парень всегда находил неприятности. Если же не находил сам, они находили его. Спустя дни, недели, вечности. — Что с тобой случилось? — В одном из твоих предположений меня задел космический мусор, упавший с пролетающей мимо кометы, и мне сильно досталось от этого удара. Она сдержала глупую улыбку, прикусив зубами нижнюю губу, и ушла за аптечкой. Спустя время, шорох пола под ногами и третьего стакана в его руке, девушка стала слегка смачивать лоб парня мокрой тряпкой, чтобы стереть запекшуюся кровь и обработать рану. — Это та версия, которая звучит лучше настоящей? — Да. Это геройская, та нелепая. — Герои долго не живут, не будь героем, — в её голосе чётко читалась мольба, ей несвойственная, но необходимая сейчас, потому что Рейвен знала его, как облупленного. На самом деле, мальчишка, которому на всё было наплевать, как все считали, как показывал он, не был таким. Они с Беллами вдвоём ополчились против всего мира, заигрались в засранцев, которыми никогда не являлись, посчитав, что если мир делает тебе больно, стоит ответить тем же, только во второй степени. — А у злодеев всегда отвратительный финал. Так как же быть, Мишель Рамирез? — Откуда ты?.. — Рейвен выдохнула. Конечно, он знал всю подноготную, что успела накопиться за эти годы лепки чужой личности. — Как вообще здесь оказался? — Миссис Рейес хоть и готова сжить меня со свету, но всё ещё владеет нужной информацией. — Ты был у моей матери?! — Совсем спятила? Конечно, нет, — он улыбнулся, довольный, как Чешир, — скажи мне, ты специально окружаешь себя заносчивыми женщинами, которые не в ладах с самими собой, или это только Гриффин касается? — Как ты уговорил Кларк? — Видишь ли, Блейк всё ещё мой лучший друг. У нас было что сказать друг другу. А ты стёрла себя. Где ещё искать девчонок, что убегают от прошлого? У их лучших подружек. — Как ты умудрился пересечь океан и не попасть под гильотину имени Макрири? — задалась Рейес искренним вопросом. — Не одна ты меняешь паспорта, как перчатки. А ещё города и дома. Кстати, о последнем. Здесь точно живут двое. Счастлива? Рейвен замялась. Слишком много личного было в этой вопросительной интонации. Слишком много когда-то было между ними. — Не лги, — смекнул Джон, что она вот-вот соврёт, и дёрнул напряжёнными плечами. — Я, конечно, понимаю, что теперь не вхожу в круг твоих доверенных лиц, но мне не нужна ложь. Не хочешь говорить правду, просто промолчи. Дело было это не в этом, но она закрыла рот, в последний момент ухватив почти сорвавшееся: «Там бы я не нашла тебя. Счастье с тобой. Потому что была ходячим клеймом. Калекой. Обузой. Риском, что нас найдут.» Продолжая перевязывать ему голову, она вспомнила, как зарывалась пальцами в эти волосы, когда он целовал её шею, — and in our time that you wasted — когда поясница больно ударялась об глупые, совсем ненужные в том проклятом пикапе подлокотники, — all of our bridges burned down, — как ей кто-то настойчиво звонил, но телефон лежал в рюкзаке. А сумки они скинули чуть дальше машины. На рингтоне пели Maroon 5, и тот момент ещё долго проигрывался у неё в голове, в комнате, на улице, когда она летела на красный в дождь на своём барохлящем байке, не разбирая дороги, как от удара слетела с него, как чувствовала острую боль в ноге, как потом в палате сидела бледная Кларк и пыталась утешить её, неумело, но так искренне, что у Рейес признание переламывало рёбра в крошево. Может, это было вовсе не признание, а последствия страшной аварии, разделившей жизнь на пресловутое «до» и «после». You turned out the lights. Джон судорожно вздохнул и, закрывшись, дал ей знать, что выторговал местечко на нулевом уровне, где-то в гетто Чикаго, пошутил, что к этому шёл всю жизнь, мазнул её плечом и подошёл ближе. Черкая горячим дыханием по щеке. Now I'm paralyzed. Он развернул перед ней главную страницу паспорта, где значилось «Гарри Мерфи». Всё ещё Гарри, как ей и передавал Беллами позапрошлым летом. — Ты придурок, Мерфи. Почему фамилию не сменил?! Это ведь всё равно, что повесить на себя табличку: «Эй, Макрири, смотри! Я тот парень, которого ты ищешь и хочешь забить досмерти!» — Тебе не кажется, что не хватает лаконичности? Как правило, кричащие вывески имеют краткие фразы. — Не беси меня. Я спрошу ещё раз, — Рейвен вгляделась в глаза напротив, но ширма из демонстративной весёлости перекрывала суть. — Почему ты здесь? — Я присматриваю за тобой, вороненок. Как и твои любимые птицы¹. Держи, — он взял её за руку, погладив по тыльной стороне большим пальцем, и, сморгнув, оставил цепочку с чёрной вороной. — Что это? — прошептала она. — Напоминание о том, кто ты на самом деле… Рейвен закрыла глаза. Как же она скучала. — …и кем мы были друг другу. Ещё увидимся, механик без сердца.