Ё Хванун — двадцатилетний студент с отделения современного танца, наиболее же известный в университете за выкрашенные в кислотно-розовый волосы и извечную сонливость.
Низкий для парней рост помогал ему скрываться в толпе, любовь к классической одежде не выделяла на фоне сокурсников, а спокойный нрав не позволял вляпываться в передряги. Да даже столь вызывающий цвет шевелюры отчего-то не бросался окружающим в глаза, стоило Ё юркнуть где-нибудь мимо, в очередной раз спеша на пару. Дончжу называл лучшего друга чуть ли не самым скучным человеком на всей Земле, подкалывал его из-за излишне размеренного образа жизни и предрекал старость в тишине и одиночестве, ибо: «Ну кто в здравом уме такую неинтересную зануду полюбит?».
Хванун не обижался, но младшему мстил — по-своему — медленно наслаждаясь его бурным негодованием по поводу и без. Ёнджо же наблюдал за соседями по квартире с лёгкой улыбкой на лице, не осуждая и не влезая в разборки детишек, как мысленно называл.
С друзьями Хванун был знаком если не с пелёнок, то с начальной школы точно. Ёнджо, на правах старшего соседа по улице, везде таскал липучку-Ё за собой, а через пару годков смирился с участью таскать за одним младшим другого: прилипалу-Сона, который очень уж сдружился с Уном, что учился на два класса старше. Годы шли, а троица так и оставалась неразлучной. Все парни обожали пропадать в свободное время на улице, общими усилиями готовиться к экзаменам и делиться друг с другом надеждами и переживаниями. Когда Ёнджо окончил университет искусств по специальности музыкального продюсера, малыш Сон только поступил туда же на актёрское отделение. Но ребята всё так же проводили много времени в обществе друг друга и даже решили поселиться в одной квартире, чтобы меньше платить за аренду. За столько прошедших лет не изменилась, пожалуй, только их дружба.
Едва ли Ким Ёнджо напоминал сейчас того задиру, каким он был во время учёбы в средних классах. Возмужав, парень стал более мягким, но крайне сосредоточенным, если дело касалось музыки. Он тщательно относился к подбору одежды, парфюма, отвечал за полный холодильник (ведь готовка младших оставляла желать лучшего) и всегда уютную домашнюю атмосферу.
Едва ли мелкий Дончжу, который в детстве мечтал стать принцессой, сейчас имел много общего с невинным ребёнком, которого хёны везде водили за собой. Острый на язык юноша, предпочитающий слушать только себя и своё мнение, сохранил с возрастом исключительно любовь к игрушкам и сладостям, совершенно при этом растеряв свои лучшие качества (на самом деле Хванун был слишком возмущён поведением Сона, отчего предпочитал закрывать глаза на все положительные черты его характера).
И уж точно едва ли сам Ё смахивал в свои двадцать на того шебутного брюнета, гонявшего друзей по двору и раздирающего коленки в кровь. По мере взросления он остепенился, стал более серьёзным, но не потерял любви к милым вещам и проявлению заботы, активно увлёкся отработкой своих танцевальных навыков, надеясь однажды стать знаменитым на весь мир танцором.
И, наверное, самым большим изменением в его характере оказалась зародившаяся ненависть, сжигающая дотла, по отношению к этому букетно-конфетному празднику четырнадцатого февраля.
Будучи ещё учеником что средней, что старшей школы, Хванун обожал получать небольшие коробки с шоколадом или другие презенты от девочек из школы на день святого Валентина. Сам парень в отношениях не состоял, да и не особо стремился, но получить к празднику подарок всегда был рад. А потом всё резко изменилось.
По правде говоря, неразлучная троица не всегда была «неразлучной». Случилось как-то на год уехать Ёнджо за границу для практики — ребята общались друг с другом по видеозвонкам, не забывали обмениваться каждодневными сообщениями через мессенджер, но реального Ёнджо всё равно не хватало. Ё чувствовал это всем сердцем, частичку которого будто просто вырвали и увезли в эту треклятую Америку. Хванун и сам не понял, когда общество старшего стало для него такой необходимостью. Он плакал вечерами в подушку после очередного звонка Киму, и успокоением ему служил Дончжу, единственный, кто заметил перемену в улыбчивом товарище.
Тот год Хванун взаправду помнит смутно. То ли дело было в невероятной занятости, которая обычно обрушивается на новоиспечённых студентов, то ли в отсутствии родных объятий Ёнджо и его успокаивающего запаха. Конечно, Ун ждал. И дождался.
Только Сон заметил, как изменилось общение двух его хёнов после прошедшей разлуки. И до этого тактильный Хванун теперь не упускал ни единой возможности прильнуть к Киму — кстати, именно Ё был инициатором приобретения общего жилья — во время посиделок в гостиной и общего просмотра фильмов, таскал большие футболки Рейвена (как парень подписывался под всеми своими музыкальными творениями), которые были большими исключительно из-за хрупкого телосложения розовоголового, и засыпал в объятиях старшего после очередного загруженного дня.
Хванун дышал Ёнджо и не верил, что полюбит кого-нибудь так же сильно. Он не знал, когда именно стал видеть в хёне кого-то больше, чем друга, но однозначно давал себе отчёт в том, что ни за что не позволит своим чувствам оборвать их дружбу навеки. Потому что во что-во что, а во взаимную любовь от Ёнджо-хёна Хванун был готов поверить в самую последнюю очередь.
С тех пор замечательный день признаний в любви превратился для Уна в сущий кошмар. Он ненавидел всё, что с ним связано, заставляя Ёнджо смеяться от недопонимания ситуации, а Дончжу грустно вздыхать в сторонке и скрывать личное беспокойство за очередным подколом. Хванун хотел бы продолжать подавлять свою любовь к Рейвену, относясь к нему так, словно никакая влюблённость не ударяла младшего по голове, и тихо ненавидеть всенародный праздник. Однако, как предрекала Судьба-шутница, в жизни самого обыкновенного студента наступали перемены. И не ясно, в хорошую ли или плохую сторону.
Ровно за неделю до злосчастного праздника Хванун начинает обнаруживать в своём шкафчике неожиданные послания. С каждым новым днём подарки становятся всё значительнее, пока контрольное смс с незнакомого номера не добивает розоволосого прямо накануне дня святого Валентина:
«Следующий мой подарок — я».
— Я не понимаю, — Хванун, пользуясь отсутствием Ёнджо дома, лежал на коленях у медленно расчёсывающего его волосы Дончжу и негодовал, — как
всё это могло попасть в мой шкафчик? Этот романтик или везунчик, или сталкер. Мне не по себе.
— Я думал, ты не любишь четырнадцатое число, — лениво тянет Сон, легко оттягивая чуть жёсткие от краски пряди. Ему не очень интересно который вечер подряд слушать причитания Ё, но на правах хорошего друга (в которого Ё как минимум не влюблён) он просто не может остаться в стороне.
— В том-то и дело, что не люблю. Но этот чёртов любовник завалил меня подарками и всякими милыми открытками, вот, послушай, что я обнаружил в своём шкафчике в понедельник, — Хванун резко вскакивает и уносится в свою комнату, жестом указывая Дончжу идти следом. Весь рабочий стол старшего неожиданно оказывается заваленным всякими милыми записочками, а по разным углам находятся рассованные куда ни попадя приятности. — Это последняя (
«оставшаяся?!», — негодует Сон) из семи подаренных плиток моего любимого шоколада, а записка была приклеена к ним же: «Твои танцы вдохновляют меня. Меня вдохновляет даже просто твоё существование». А это? Этого ленивца мне подбросили или в среду, или в четверг, сейчас даже не вспомню. И к нему ведь тоже в комплекте шла записка.
Дончжу наблюдает за роющемся в оказавшемся большим количестве бумажек хёном и не может сдержать усмешки. Этот хён слишком забавный. Он раздувает проблему из ничего, а всё потому, что если бы ему было противно такого рода внимание к своей персоне, он бы давно избавился от всех подаренных ему игрушек, сладостей и украшений. И уж точно от этого огромного количества рукописных открыток.
— «Я не смог удержаться. Этот ленивец выглядит точь-в-точь как ты. Я люблю наблюдать за тем, как ты спишь. И ненавижу видеть синяки под твоими глазами и пустоту в глазах из-за недосыпа». Ну что это такое, а? Попахивает криминальщиной! Какой нормальный человек будет узнавать о понравившемся парне из универа буквально всё…
— Эй, а ты уверен, что этот человек не кто-то из твоего окружения? Нормальные люди не кажутся столь внимательными, — Дончжу кое-как поддерживает нить разговора, всё ещё не понимая, на кого или что сейчас злится его хён.
— Я сейчас вообще ни в чём не уверен. Перед сессией я и правда мало спал, оттого клевал носом на многих теоретических парах. Может, тот, кто хочет признаться мне в… ну, сам понял,
в этом, учится со мной на одном отделении? — Хванун в ужасе расширяет глаза. Сон хорошо знал, что со своего факультета юноша ни с кем дружбы не водил, а многие его и вовсе за стерву и категоричного соперника принимали, из-за чего старались избегать. Неожиданно будет, если тайным поклонником окажется его же сокурсник.
— Единственное, что ты можешь сейчас сделать, это забить и пойти спать. Завтра так и так всё прояснится. Не морочь голову бессмысленными вещами; кошмары сниться будут — а чувак в записке верно указал на то, что твои синяки под глазами ужасны.
— Эй, Сон Дончжу! — Ё наблюдает, как блондин ретируется из его комнаты, предварительно не преминув высунуть язык и состроить больно коварную гримасу, и опустошённый оседает на пол. Хванун готов просидеть с выражением ужаса на лице хоть до самого утра, ведь сна ни в одном глазу, а накатывающая паника по силе соизмерима с цунами.
Тихое постукивание в дверь не позволяет погрузиться в невесёлые мысли с головой. Стоящий на пороге Ёнджо с пакетом токпокки и двумя банками газировки вызывает улыбку на замученном лице. «Хён», — тянет младший и льнёт к нему, обхватывая руками вокруг тонкой талии и утыкаясь носом в плечо, вдыхая любимый запах яблока с корицей. Сам Хванун корицу не любит, но пропитанный её Ёнджо кажется Уну до боли правильным и родным.
Ун любит обнимать Ёнджо, вдыхать запах такой нелюбимой корицы, а потом есть вместе с другом принесённые токпокки и говорить обо всё на свете. Ун любит Ёнджо, и терпеть не может день святого Валентина, который неминуемо настанет через какие-то жалкие часы.
***
Но наступивший понедельник не отличается ни от одного ему предшествовавшего ровным счётом ничем. Три пары не раскрашиваются неожиданным и смущающим признанием сокурсника, в шкафчике больше не появляется никакого намёка на существование некого поклонника, а незнакомый номер, с которого вчера под вечер и прилетела та странная смс-ка, что сконфузила Хвануна, молчит, будто никогда и не существовал.
Ё даже начинает верить, что всё это было удачно спланированным розыгрышем, сутью которого было высмеивание трепетно нуждающейся в любви молодёжи. Вперемешку с некоторым облегчением он ощущает и лёгкое разочарование, что грузом ложится на плечи, не покидая вплоть до окончания учебного дня.
Вокруг парня столько любви витает, что, кажется, воздух впитал все её ароматы. Вон тот старшекурсник подарил знакомой Дончжу огромного плюшевого медведя в качестве признания в симпатии, а вон та девчонка уже второй год подряд терпит неудачу, когда собирается подарить предмету воздыхания коробку самодельного шоколада. Хванун чувствует себя лишним на вечеринке влюблённых, коих оказывается больше половины университета, ему не терпится вернуться домой, залезть под одеяло и впервые за неделю нормально выспаться.
Дончжу оказывается занят в драм-кружке, спроваживает хёна домой в гордом одиночестве и напоминает заскочить в магазин за ужином, поскольку Рейвен должен был уехать к брату в другой город на празднование дня рождения (вот же человеку повезло — даже если нет второй половинки, в этот отвратительный день четырнадцатого февраля все всё равно будут обращать на тебя внимание и поздравлять). Ё плетётся домой на ватных ногах, голодный, уставший и разбитый.
Он ожидает увидеть темноту в помещении, услышать гуляющий по полу ветер и окунуться по самое не хочу в одиночество в молчаливой квартире, которая, отчего-то, встречает его
таким знакомым запахом яблок с корицей и чуть заметным свечением из комнаты Ёнджо. Хвануну даже представляется на секунду, что старший просто забыл выключить монитор компьютера, когда уезжал, потому он направляется в комнату, пропитанную чужим тёплом и нежными объятиями.
— Ты припозднился, — юноша замирает на входе, не решаясь переступить порог навстречу сидящему в рабочем кресле Киму. Свечение, как показалось на первый взгляд, исходило не от монитора, а от любимой ароматической свечи старшего, стоящей на прикроватной тумбочке.
— Ёнджо-хён, ты же должен быть в Ильсане… — единственное, что может прошептать Хванун, с неподдельным восхищением наблюдающий за пляшущим пламенем в чужих глазах.
— Должен. Но я здесь, — Ёнджо следит за каждой сменяющейся эмоцией на лице младшего. Он говорит спокойно, расставляет акценты, заставляя прислушиваться и таять от столь любимого голоса, — С тобой.
Ё Хванун не любит плакать. Но сейчас бегущие по щекам горячие дорожки кажутся как никогда ранее правильными. Хванун впервые за долгое время даёт возможность своим эмоциям выйти на волю. Он так не хотел, не хотел рушить их дружбу своими ненужными чувствами. Но сейчас попросту не может сдержаться.
— Я люблю тебя, хён, — шепчет юноша, ступая наконец в комнату и медленно преодолевая разделяющее их расстояние, — прости меня… Но я очень сильно люблю тебя.
Хванун останавливается, лишь когда его коленки упираются в чужие ноги. Он боится поднять голову, боится обнять, как сделал бы это в любой другой день, он продолжает бесшумно плакать, избавляясь от всей той боли, что он испытал за сегодня.
Ёнджо, кажется, не до конца понимает значения чужих слов, иначе отчего тянет на колени, обнимает со спины и устраивает подбородок на чужом хрупком плече. Они сидят так до тех пор, пока Хванун не перестаёт плакать. Младший уверен, что пришло время встать и объясниться — наконец быть честным с тем, с кем не был уже очень долгое время, — но Ёнджо хватку не разжимает, только льнёт сильнее и шепчет такое нежное «люблю», попутно оставляя цепочку из лёгких поцелуев на хвануновой шее.
Сердце пропускает удар. Потом ещё. И ещё. Начинает биться с удвоенной скоростью. Щёки юноши заливает румянец, а воздуха как-то резко перестаёт хватать.
— Хён! — ему удаётся-таки выпутаться из кольца чужих рук и подскочить, встав аккурат напротив и смотря сверху-вниз. Хванун отказывается верить в происходящее. Больше смахивает на галлюцинации на фоне болезни. Неужели, мальчишка заболел и сам того не заметил? Да, Хванун и правда был болен. Уже как второй год он страдал от страшной болезни под названием «любовь», — Что ты такое говоришь? Ты… Я… Я хотел сказать, что…
— Тише, — Рейвен не даёт закончить, вставая с кресла и теперь уже возвышаясь над Уном, — Хванун-а. Не надо. Послушай, что я хочу тебе сказать. Я люблю тебя, Ё Хванун. Я люблю тебя так, как не любил никого в своей жизни. Ты тот, кто дарит мне улыбку и тепло. Ты тот, ради кого я отправил подарок младшему брату по почте и остался в Сеуле, лишь бы вместе с тобой провести этот праздник. Ун-и, ты… — Ёнджо медлит секунду, нервно сглатывая и окончательно собираясь с мыслями, — принимаешь ли ты мои чувства?
Хванун бы и готов сказать что-то поперёк, готов завыть от страха, но сейчас не видит в этом ни единого смысла. Все терзающие его последние месяцы страхи наконец отступают прочь, давая волю чувствам. Он встаёт на носочки и аккуратно касается чужих губ своими, чуть ощутимо, будто и не целуя совсем. Тогда Ёнджо наклоняется к его губам сам, целуя осторожно, стараясь не спугнуть. И впервые за последнее столь долгое время Хванун чувствует себя счастливым. Он обхватывает старшего, разрывая наполненной любовью поцелуй, под руками и зарывается волосами в мягкий свитер, который сам же и подарил Киму на какой-то из прошлых рождественских праздников.
Ёнджо обнимает в ответ, пряча улыбку в чужих патлах. Он готов вечность простоять так с Ё, ощущая его сердцебиение и лёгкое дыхание через одежду. Он и сам не знает, когда влюбился в младшего. Просто однажды, уже после своего возвращения, он понял, что что-то изменилось. Неожиданно для себя Ким осознал, что хотел бы всегда иметь возможность обнимать этого изящного юношу, кормить его токпокки и укладывать спать (ведь сам Хванун порой засыпал с таким трудом). Он не был готов обменять Хвануна ни на кого другого, прекрасно осознавая, что аналога его мальчику не найти в целом свете. Ёнджо просто не хотел искать и любить кого-то ещё.
— Хён… — тихий шёпот вырывает старшего из потока мыслей, — а что будет с нашей дружбой?
— Ун-и, — Рейвен ведёт носом по чужой макушке, вдыхая приятный аромат шампуня и обдумывая вопрос, — ты мой друг. Ты мой младший. Всегда им был и навсегда им останешься. Что бы ни случилось.
***
Блондин лениво плёлся по набережной, отсчитывая минуты, когда уже можно будет пойти домой. По его подсчётам, двум голубкам не потребуется более часа, чтобы окончательно разобраться со всеми накопившимися недопониманиями, а там и Сону можно заявиться с эгоистичными просьбами и совершенно нетактичными подколами.
Ветер играет в его отросших патлах, заставляя немного щуриться. Обычно в такую погоду Дончжу не тянет на размышления о жизни, но в этот вечер он просто не может не пофилософствовать. Он вспоминает, как гениальный план родился в его светлой голове и на какие жертвы пришлось пойти парню, дабы привести его в действие. Сколько денег копить, скольких знакомых просить написать эти дурацкие записочки за него, скольких людей обойти, чтобы наконец дать Хванун-хёну выплеснуть накопившиеся эмоции.
Дончжу никогда не считал себя альтруистом. Более того, всё его окружение видело в мальчишке только эгоцентричного подростка, отчего и притворяться сильно не приходилось. Но друзей своих Сон любил и переживал за них, как за себя на вступительных не переживал.
До последнего не хотелось верить, что всё прошло удачно, поскольку лично результата парень ещё не видел, но отчего-то в душе теплилось чувство успешно проделанной работы. По правде говоря, многих усилий и не стоил конечный результат. Дончжу хорошо подмечал все изменения, творящиеся вокруг. Он как никто иной знал и видел, что не только Хванун страдает от чувства неразделённой любви, но и кое-кто ещё, проживающий с ними по одному адресу. Оставалось только идеально рассчитать время, чтобы двое влюблённых наконец признались друг другу.
От размышлений парнишку отвлекает вибрирующий в кармане брюк сотовый, оповещающий о прибытии одного крайне важного сообщения. Сообщения от того, кто также сыграл свою немаловажную роль в этом подставном спектакле. Дончжу с тёплой улыбкой смотрит на экран телефона, отмечает, что хорошо было бы проведать хёна в обозримом будущем, и, довольный собой, направляется в сторону дома.
«Ким-раб-Гонхак»
21:38: mission complete, ваше высочество.
