В каждой шутке есть доля шутки

      Богатырь, вызволивший их всех из плена камня и морской пучины, и не богатырём вовсе оказывается - чудо чудное, да и только. То ли в том, другом мире, и люди другими становятся, то ли не искал, не пробуждал он в себе силушку богатырскую, а только не видать в нем ни следа этой самой силушки. Дорого бы Финист отдал, чтобы не рассказы чужие слушать, а самому посмотреть, как этот нелепый молодец Добрыню победил и от Варвары отбивался. Добрыню он сам, конечно, только со стороны в бою видел, а вот Варвара один чёрт, что ведьма - одолела его, Финиста Ясного сокола, в честном бою, наземь уложила, заковала его, поверженного, в камень.       И не так уж важно ему, сколько силы в том, кто спас их от вечного забвения на дне морском, только лишь всё вертится Иван под боком в нарядах своих иноземных, как вот ему не дивиться. Кажется сначала Финисту, что очень уж тот здесь чужой - потом лишь, присмотревшись, понимает, что не такой уж и чужой, дурной только очень. Кто вот тянет его в дозоры? Что ему там делать, если он и валуна с дороги поднять не может да замахнуться, если ему удар один самого захудалого чудища не нос сломать, а голову снести может? Дозоры – это дело богатырское. Нет же, лезет, никаким словом острым не отвадить - ещё в ответ такое сочинит, что перепалка на весь привал затянуться может. Младшие посмеиваются, старшие обоих их бранят, да только чем дальше в лес, тем больше Финиста несёт - как ему смолчать, глядя на вихры эти, на глаза заспанные, на диковинки разные, что он вместо обычного оружия с собой таскает. Ну точно чудо-юдо.       Может, оттого он и с нечистью так глупо и странно ведёт себя, сколько ни подшучивай, ни брани. Чего их смотреть-высматривать, о чём выспрашивать? Нечисть надо с ног сшибать и обездвиживать, а потом решать быстро, в клетку сажать или лишать головы. Это сейчас они все после долгих лет плена пугливые, с толку сбитые, осторожные. А пройдёт больше времени - снова полезут из лесных чащ на оживлённые дороги, снова будут путников ловить да детишек из деревень воровать. Да только что с Ивана взять - он и за Бабу-Ягу горой, и за Водяного; выжил бы Кощей, так и за него, небось, челом бы бил да о милости за заслуги упрашивал. Никак не поймёт Финист, глупости в нем так много или доброты. Ты сегодня к чудищу добр, а назавтра оно тебя проглотит и не подавится, дальше разбойничать пойдет - грош цена этой доброте.       - Они - что зараза, - пытается донести он до Ивана, кривясь от сладости напитка, который тот ему подал. - А заразу истреблять нужно, выжигать да вырезать.       - Слышь, зараза! - мгновенно вспыхивает тот. - Ты когда простудился, ну, или там когда ногу себе порезал - что, ногу отрубаешь?       - Я рану лечу.       - Вот и лечи, дятел!       Не задаются у них разговоры. В Финиста будто бес порой вселяется, ярит, нашёптывает, колет под ребро. А Иван и без всяких бесов на слова его ярится, щеками вспыхивает, сверкает очами, смотрит так прямо, что Финиста прожигает этими взглядами до самого нутра, прогревает, и никогда у него толком не получается остановиться.       Запал Иван ему в душу, словно проклятие какое. Как к ручью припадаешь порой в великой жажде и думаешь поначалу, что напиться вовсе не сможешь, так пересекается Финист очами своими с глазами Ивана, с которого до перепалок и вовсе станется в его сторону не глядеть - и вот никак этими взглядами напиться не может.       Так и пускай бы не смотрел, пускай оставил бы при себе и диковинки свои, и вихры, и улыбки рассеянные, с какими он порой смотрит на занимающуюся красноту неба в рассветном тумане - так ведь снова колет Финиста, и нет ему покоя даже на заставах. Как ему в город не ездить, как ему на ярмарках оружие не присматривать, как ему чуд не ловить да не возить на потеху - нужно ему в город, да все чаще и чаще. Как ему с Иваном не встретиться на многолюдных улицах? ***       - Камешками, Ванюша, любуешься? – съехидничал Финист, подловив его за уже опустевшим прилавком в первый день ярмарки. Одной рукой сын Ильи Муромца держал стакан с дымящимся напитком, другой тщательно перебирал самоцветные камни. – Или приданое собираешь?       - Ага, приданое, – широко улыбнулся Ваня, очевидно, пребывая в самом благодушном настроении.       Финиста же и благодушие, и настроение немедленно покинули. Взглядом он пробежался по торговым рядам, выискивая Василису. Та обнаружилась совсем недалеко: вместе с другой девицей они настойчиво вращали третью, рассматривая накинутое на неё платье.       Иван проследил направление его взгляда, и тоже в одно мгновение помрачнел. Сощурился на яркое солнце, ссыпал камешки в мешок и, недолго думая, расселся на прилавке и нарочито громко отхлебнул кофе.       - Молодец, - фыркнул Финист, разбивая затянувшееся неловкое молчание. – Много насобирал?       - За своим приданым следи, - пробурчал Ваня, неприязненно косясь свысока.       Конечно, следовало остановиться – возможно, даже до начала разговора, вмиг унесшегося от дурацкой шутки про девичью любовь к побрякушкам в сторону явно скорой свадьбы Ивана и Василисы, о которой не судачил в Белогорье только ленивый да сами Иван с Василисой – но, как известно, все крепки лишь задним умом.       - Так мне не надобно! Я-то богатырь – за меня и так любая пойдёт.       - Ага, держи карман шире!       - Вань, ну ты чего петухом с прилавка разорался, - улыбаясь, напустилась на него подошедшая Василиса. – Здравствуй, Финист.       Финисту Василиса тоже улыбнулась – не открыто, не смущенно, а, как обычно, так лукаво, что враз одновременно захотелось и в ответ ей улыбнуться, и оказаться от неё как можно дальше. С поля боя, понятное дело, он никуда не побежал.       - Я?! – поперхнулся от возмущения Иван. Девушка немедленно всучила ему свежий кулич. – О, как раз капучино ещё не совсем остыл!       - Спор мы ведём, Василисушка. Я Ивану говорю, что за славного богатыря любая девушка с радостью замуж побежит, а он мне и не верит.       Уголки губ Василисы искривились, задрожали – и, наконец, не выдержав, она расхохоталась. Оба молодца сосредоточили на ней взгляды.       - Чем, красавица, я тебя так развеселил?       - Не мне бы ты этот вопрос задал – может, спор и выиграл бы.       - Отчего же не тебе? Ты же и сама сестру за нашего Яшу замуж выдаёшь!       - Выдаю, - снова широко улыбнулась Василиса. – Вот только Яша месяц перед ней гарцевал, чтобы согласия добиться и, как ты говоришь, с радостью бежать жениться.       Иван торжествующе замычал с набитым ртом и отсалютовал девушке стаканом. Василиса взглянула на Финиста и виновато развела плечами.       - Про всех не скажешь зараз – у каждого по-своему выходит.       - Правильно! – отозвался чрезвычайно гордый Иван.       - Но обычно… - настаивал на своем богатырь.       - А толку с твоего «обычно»? – передразнил его Ваня. – Как говорится, какой был смысл рассчитывать вероятность укуса крокодила, если ты стоишь без руки…       - Чего? – хором переспросили оба белогорца.       - Тьфу ты! Припрёт, говорю – и ты будешь бегать и гарцевать!       - Я? Вот уж ещё глупости какие!       - И ты будешь, Вань, - хмыкнула Василиса, спуская его с небес на землю. – Если уж припрёт.       - Я?! Щас!       Она снова задрожала уголками губ.       - Ну вас! Куда столько смеяться! ***       Финист проснулся задолго до рассвета, ощущая в груди и голове тяжесть дурного предчувствия. Снилось ли ему что тёмное или нет, он вспомнить не смог, как ни силился. Ледяная вода смыла с него липкую паутину тревоги и остатки сна; взбодрившиеся тело и разум требовали немедленно найти для них подходящее занятие.       Город еще спал, звёзды только-только начинали блекнуть, предсказывая наступление рассвета. Мерк и идущий на убыль полумесяц. Финист вспомнил, как разбегались на светлом небе луна и солнце, когда он выбирался из воды, и тряхнул головой.       Прохлада быстро проясняла мысли и прогоняла остатки тревоги прочь. Он решил было вернуться, облачиться в доспех и пройтись до леса пешком, как раз управился бы до рассвета, но тут заметил какое-то движение в стороне собранной для богатырских игр площадки.       Уже успевшим привыкнуть к полумраку взором он разглядел неловко покачивающуюся на бревне фигуру, и, широко ухмыльнувшись, направился в её сторону. Сомнений, кого он застанет там в такой час, у Финиста не было. Ступать старался осторожно, сзади и сбоку, чтобы не выдать себя раньше времени и не испортить себе потеху.       - Не терпится удаль показать, Ванюша? – громко поинтересовался Финист, оказавшись к бревну как можно ближе.       Иван, медленными и мелкими шажками добравшийся почти до конца бревна, вздрогнул и в голос чертыхнулся. Финист был уверен, что молодец свалится сразу же, но тот отчаянно – и, как ни странно, действенно – размахивал руками, точно пытаясь взлететь, и всё ещё удерживал равновесие.       - Чего ты тут забыл?!       Богатырь шагнул ещё ближе. Как и всегда, под рёбра его колол какой-то отчаянный, дурной задор – ему становилось и жарче, и веселее.       - Может, заскучал по тебе да подсобить решил?       Иван аж поперхнулся воздухом для ответной тирады, дёрнулся – и мешком свалился с бревна прямо Финисту в руки. Выдохнул от неожиданности как-то почти испуганно и замер пойманным зверем. Финист инстинктивно перехватил ношу поудобнее.       Изначальная его мысль, верно, заключалась в чём-то другом, но сейчас в голове не осталось вообще никаких мыслей. Слов у него тоже не нашлось – сердце забилось чаще, зашлось, мешая срываться любым словам. Он и сам отчего-то ощутил себя оступившимся, упавшим, в сети пойманным, лишь держал Ивана крепче да вглядывался в его лицо.       Полутьма скрывала и глаза – Финист помнил, что они у Ивана зелёные – и взгляд, зато руку, осторожно легшую на плечи, он почувствовал очень хорошо.       «К чёрту», зажглось в блаженной пустоте его головы. Финист качнулся вперёд, вздрогнув на середине движения, застигнутый врасплох внезапно заоравшим в ночи петухом – Иван на его руках тоже вздрогнул и больно сдавил пальцами плечо.       - Это, - пробормотал он севшим голосом, встряхивая головой. – Опусти меня уже. Я тебе не красна девица.       Финист покорно поставил его на землю, враз чувствуя и прохладу, и раздражение, и досаду.       - Невелико различие, - буркнул он, стараясь оставить за собой последнее слово.       Петух заорал второй раз, подкрепляя недостойное богатыря желание свернуть ему шею.       Иван вспылил.       - Слышь!       - Мог бы и поблагодарить.       - Вот уж спасибо! Да если бы тут не мешался и зубы мне не заговаривал – я бы эту вашу дебильную полосу препятствий враз!..       - Ну вот днём и посмотрим.       - И посмотрим!       Ваня стремительно зашагал прочь, а Финист, вернувшись таки за доспехом, прежде всего стянул кафтан и вылил на себя ещё ведро ледяной воды. Никакой ясности ума это ему не принесло, но сиюминутная досада все же отступила, дав место другой, более глубокой.       Хорошо, конечно, очень хорошо, что он не успел сделать никаких глупостей.       Плохо только то, что знание, как сильно хотелось ему этих глупостей натворить, никуда от него не денется.       Финист умылся напоследок, чувствуя, как горят щёки. ***       В город с Колобком возвращались молча – богатыри пристыжённо помалкивали после яростных атак чуда, Иван потирал ушибленную челюсть. Финист покосился на него и хотел спросить, не лучше было бы ему всё-таки с утра остаться в опочивальне, да сам себя оборвал, обозлился, встряхнул мешок с заворчавшим было Колобком. Колючие шутки про красну девицу Ивана, может, и ярили, но и самому Финисту не доставляли больше никакого удовольствия, впиваясь, кажется, в самое сердце.       Был бы Иван красной девицей, думалось Финисту тоскливо, так стало бы у них всё ясно, как день – он бы, Финист Ясный сокол, давно уже посватался. А так…       - Эй, не дрова несёшь! – оживился, подпрыгнув в мешке, Колобок. – Аккуратнее давай!       - Я тебе сейчас!..       - Да чего ты его трясёшь! – мигом оказался рядом Иван, ускорив шаг.       Финист вспылил окончательно.       - Сам тогда до города его неси, раз умный такой! А упустишь – так и ловить сам будешь!       - И буду, - проворчал Иван, потянувшись к мешку и накрывая крепко сжатую на нём руку Финиста. Пальцы его, уже начинающие грубеть от меча, вздрогнули, метнувшись то на холстину, то вновь на Финистову ладонь, которую тот не спешил разжимать. – Чего? Отдавай уже!       Пальцы у Ивана слегка подрагивали, щёки – отчаянно пунцовели. Финист отпустил мешок – сын Ильи Муромца отдёрнул руку с такой скоростью, будто вырывал её из захлопывающегося капкана. Алели у него даже уши.       - Дятел, - пробурчал Иван, протопав вперед и даже не ошибившись с направлением. В мешке гоготнул неунывающий Колобок.       Финист тяжело вздохнул и двинулся следом.