План

— Не хочу я никуда ехать, — Шастун капризно хмурит брови и с лёгким раздражением наблюдает, как от него на полной скорости удаляется спина Арсения. И куда он так спешит? — Да ладно тебе, посидим, пожрём вкусно, — уговаривает Серёжа, шагая по правую руку от Антона. — И выпьем, — откуда-то слева поддакивает Дима, который уже по первой фразе понимает, что Шастуна сегодня на что-либо уговаривать бесполезно, но из-за природного упрямства не сдаётся. Антону их увещания до одного места. Он продолжает смотреть перед собой и гадать, куда намыливается четвёртый член их дружного квартета, ведь именно ему сейчас он и хотел бы на жизнь свою тяжкую пожаловаться. Антон не хочет никуда ехать. Антон устал. Антон хочет в номер. И чтобы от него все отъебались. Причин своего говяного настроения он сам не знает. День как-то с самого утра не задался. То ли Шастун не выспался, то ли Меркурий опять не в тот дом зашёл. Просыпается Антон уже неудовлетворенным жизнью, а к вечеру его настроение только прогрессирует в собственной говяности. К концерту он источает волны негодования во все стороны, а на последних импровизациях расплёскивает недовольство чёрными мазутными лужицами раздражения по всей сцене. Это непрофессионально, да. И несправедливо по отношению к окружающим. Но как-то совершенно насрать. Он хочет, чтобы от него все отстали. И не хочет никуда ехать. Вот совсем. — Я хочу пива, в душ и спать, — чётко формулирует план на вечер Антон. — Ну что ты будешь делать один в номере? — упорствует Дима. — Спать. Вон, Серёге можно при каждом удобном случае спать, а мне — нет? — отбрехивается Шастун. Арсений же всё молчит. Шагает широко и молчит, скотина. Антону хочется догнать его и со всей дури отвесить подзатыльник. Они, конечно, не кидаются друг другу в объятия после каждого концерта. Всё же люди вокруг. Но посмотреть на него этот невозможный мог? Кивнуть там? Улыбнуться? А не нестись в гримёрку так, словно его в жопу ужалили. Не обломился бы уж. Да, Антон ведёт себя весь день, как говно последнее, но… Что там «но» Антон придумать не может. Потому что в целом, да, он ведёт себя как говно на ровном месте, так что на него вполне могут не обращать внимания. На такое-то говно. Антону очень хочется окликнуть и сказать хоть что-нибудь, лишь бы не видеть, как демонстративно его игнорируют. Но он молчит, зная, что всё равно ничего хорошего не скажет. Арс проскакивает мимо открытой двери в гримёрку, даже не притормозив. — Эй! Ты куда? Ссать? — выкрикивает Шастун, чувствуя, что в голосе слишком много от «доебаться» и слишком мало от того, что на самом деле хочется сказать. Арсений останавливается, разворачивается на сто восемьдесят градусов, голову в бок наклоняет и смотрит на него, чуть улыбаясь. Антон эту улыбку любит и ненавидит в равной степени. Любит, потому что это — Арсений, он его целиком любит, всего со всеми замашками, загонами, ужимками и прочей ерундой. А ненавидит, потому что, когда Арс на него вот так смотрит и так улыбается, у Антона как будто все нейронные связи перемешиваются, не давая трезво мыслить, и ему никогда не удаётся понять, что именно в этот конкретный момент улыбка эта может значить. Вот и сейчас он лишь приподнимает брови в надежде на объяснение. Арсений улыбается шире и молча хватает за руку, а затем тащит за собой, игнорируя Серёжино «педики». Он беспардонно заталкивает его в сортир, захлопывает за ними дверь и прижимается к ней же спиной. Антон смотрит на него недоверчиво, потому что если сейчас этот хитрец начнёт, не дай Боже, уговаривать или к совести призывать, то Шастуну даже бежать некуда: путь к отступлению перекрыт. — Чего? — только и успевает он выпалить прежде, чем его за шею одной рукой обхватывают, пододвигают ближе, заставляя чуть пригнуться. Арс целует его, но, видно, в порыве чувств промахивается и попадает куда-то в щёку. Получается чуть влажно и как-то по-нелепому душевно. Антон всем телом его к двери придавливает, сам жмётся в ответ и головой бестолковой куда-то в плечо упирается. — Не хочу, — жалуется он. Его только обнимают крепче, ничего не говоря в ответ. Антону в этих объятиях душно и жарко, но как-то до невозможности хорошо. Нежность согревает изнутри, горячим молоком по конечностям растекаясь. Хочется ещё сильнее вжаться, раздавить родную тушку своим весом, заобнимать до смерти. Вмиг все подозрения на Арсеньевский счёт позабыты. Даже стыдно немного становится за свои домыслы. Это же Арс. Он, конечно, иногда превосходит в степени занудства Диму, а из-за его нравоучительного тона они пару раз умудрились поцапаться, но всё же это его Арс. Тёплый, пахучий этим своим одеколоном дурацким, чуть потный после выступления, но всё ещё его, весь. Антон кончиком носа мочку уха задевает и тепло шепчет: — Не хочу, Арс, не хочу никуда ехать. — Не езжай, — соглашаются с ним, слегка поглаживая подушечками пальцев по буйной головушке. Не встретив никаких возражений, Антон их сам себе выстраивает: — Оксана ресторан выбирала, и мы планировали… Но я… Не хочу. — Не хочешь — не надо, — опять с ним не спорят и обжигающе нежно рукой вдоль шеи проводят. — Правда? — Антон всё ещё опасается подвоха. — А тебе письменное разрешение нужно? Могу устроить, — тихо посмеивается Арсений прямо в ухо, отчего становится как-то щекотно и легко на душе. — Дурак, — шепчет Антон. Чмокает в щёку, чуть смущаясь этого жеста, и отстраняется, чтобы спросить: — А ты? Арс вздыхает, кладёт ему руки на плечи, заглядывает в глаза и отвечает вопросом на вопрос: — А ты как хочешь? Но не даёт ответить: — Хочешь — поеду со всеми, водочки выпью, поем вкусно, дам тебе выспаться. А хочешь — поеду с тобой без водочки и без еды, ещё и лягу дрыхнуть на твою кровать. И мы проведём очередной вечер вместе. У нас же их так дохуя бывает, да? Антон ухмыляется. Его до сих пор веселит, как граф неожиданно изволит матюкаться и сарказмом исходить. — Дурак. От улыбки скулы начинает сводить. И в эту улыбку его и целуют, уже не промахиваясь. — Фотографироваться тоже не хочу, — жалуется напоследок Антон. — Не, это работа. Надо. Вот. Вот этот тон нравоучительный. Пока их фотографируют, трогают и обнимают, Шаст то и дело ловит себя на том, что улыбается как-то неуклюже, не к месту и бестолково искренне, чувствуя, что на него смотрят. Взгляды у Арса цепкие, такие сложно не заметить. Цепкие, но короткие, сиюсекундные. Заметить их легко, но поймать сложно. Потому Антону приходится себя одёргивать, чтобы самому лишний раз не повернуться, ибо он знает: обернётся — залипнет, пропадёт. Покидая людей, он слышит, как Серёжа за спиной спрашивает: — А ты не мог с ним это сделать до концерта, а не после? Антон в целом на стороне Серёжи, но знает, что перед концертом бы ничего не вышло, а потому показывает средний палец, чтобы тот лишний раз не выёбывался. В гримёрке ему всучают пиво, усаживают на стул и, кажется, даже впихивают что-то из еды. Все эти действия проходят мимо него. Он сейчас готов на что угодно, лишь бы побыстрее сорваться с места и оказаться где-то не здесь, желательно в номере и с Арсением. Пару раз всё же приходится что-то говорить. — Ты точно не поедешь? — спрашивает Стас, хмуря брови. Антон смотрит ему в лицо и уверенно отвечает: — Меня развезёт и вырубит. Стас многозначительно хмыкает, но ничего не говорит. Он давно выбрал для себя тактику слепого. Иногда Антону кажется, что засосись он с Арсом у него на глазах, тот бы всё равно сделал вид, что они лишь близко друг к другу встали. Антон против такой тактики не возражал, раз Стасу так легче. Потом приходится расстроить Оксану. — Антош, ну ты чего? — Я устал. Та личико в ответ куксит, но на улыбку Антона отвечает своей, а значит, не обижается. Чудо, а не человек. Пока суд да дело, пока все вокруг суетятся да носятся, он не может отвести взгляда от Арса. Тут, в окружении своих, Антон расслабляется и позволяет себе от души попялиться. Арсений, как обычно, скачет вокруг живчиком. Цапается с Серёжей, шутит с Димой, перекидывается словами со всеми в комнате, отвлекая на себя всё внимание, лишь бы до Шаста никто не решил доебаться. Антон это замечает, понимает и чувствует болезненный укол совести. Потому что он, дурак, говнится на ровном месте, портя настроение сразу нескольким хорошим людям, и вместо того, чтобы получить хоть какое-то там кармическое наказание, получает лишь целый воз заботы с лишком, чего явно не заслуживает. После мельтешения по комнате Арс, наконец, присаживается и тут же оборачивается, чтобы взглядом отыскать, как сейчас Антону кажется, причину всех своих бед и головных болей. Находит, улыбается уголками губ и, подмечая хмурый ебальник, тут же приподнимает брови в немом вопросе. Антон только плечами ведёт, потому что даже на невысказанный вопрос отвечать честно не намерен. Жаловаться на то, что он сегодня слишком много жалуется, — это как-то слишком. Не получив ответа, Арс вскакивает и в два шага оказывается рядом. Антон поднимает глаза вверх, глядя на возвышающего над собой Арсения, и качает головой. Нормально, мол, всё, переживу. Тот ему, конечно, не верит, кладёт руки на плечи и наклоняется к самому уху, касаясь мимоходом щеки тёплым дыханием, шепчет: — Я тут подумал, а насколько сильно ты хочешь спать? Антону требуется меньше секунды, чтобы понять, о чём тот толкует. Но это мгновение замешательства оборачивается глубоким вдохом, которым он чуть не давится на выдохе. Лицо в миг обдает удушливым жаром, будто бы в парилке кто-то без предупреждения целый кувшин на камни вылил, заставляя окружающих потеряться в обжигающем паре. Шастуну даже кажется, что он чувствует, как у него зрачки расширились. Но стоит Арсу разогнуться и руки с плеч убрать, тут же собирает себя в кучу: — Отличное предложение, Арсений Сергеевич, — они чокаются бутылками. — Будет принято к рассмотрению. Отрывая взгляд, прилипший к нахально-довольной морде Попова, Антон замечает, что за ними всё это время наблюдал Дима: — Что, Арс, тоже сливаешься? — Может, тогда ну его? Соберёмся в другой раз, — подхватывает откуда-то сбоку Серёжа.  Прежде чем это предложение успевает услышать ещё хоть кто-нибудь, Дима перехватывает инициативу: — Да ладно тебе, хоть в кои-то веки посидим нормально без этих двоих.  За что получает две благодарные улыбки. Всё же Позов — главное сокровище в жизнях Арса и Шастуна.  Затем Антон окончательно выпадает из реальности. Всё его внимание устремлено только на одного человека в комнате. Не отрываясь, он наблюдает за тем, как тот живёт жизнь, и удивляется тому, как Арс может хоть как-то существовать, потому что он сам, кажется, в конец потерялся. Дорога до гостиницы пролетает мимо глаз незаметно. В машине Антон чувствует, как к нему жмутся бедром. И от этого улыбается, рассматривая, как за окном метель пляшет в оранжевом свете мимо проносящихся фонарей. У гостиницы решает закурить, но внезапно осознаёт, что хочет сейчас только одного: скурить сигарету одной тягой до фильтра, лишь бы побыстрее оказаться в номере. К такому лёгкие явно не готовы, а потому приходится выбросить недокуренный бычок под ноги. В тёмном коридоре его берут за руку и ведут за собой. Большим пальцем он чувствует, как бьётся пульс на запястье у Арса. И это почему-то вызывает в нем невероятный восторг. Это словно служит главным доказательством того, что это всё взаправду. Всё, что происходит с ними, реально, потому что он буквально чувствует, что Арсений живой, настоящий, тёплый и рядом. И это живое настоящее тело он толкает к стене, как только они переступают порог номера, и посылает к чёрту все планы, какие у него были всего пару часов назад. Целует, зажимает, чувствуя, как его притягивают за шею ближе, как тянутся и жмутся навстречу. В маленьком коридорчике номера стоит такая темень, что даже лиц друг друга не видно. Антону приходится действовать наощупь и по памяти. Находя губами губы, он вспоминает, что Арсений всегда улыбается прежде чем поцеловать его. Проводя большими пальцами по скулам, вспоминает расположение каждой родинки на щеках. Чувствуя колючую щетину над верхней губой, вспоминает, как сегодня утром шутил, что Арсу, как настоящему графу, стоит отрастить усы и бакенбарды. Даже не видя его, он видит его. Куртки мешают. В них определенно жарко, а еще они будто бы создают дополнительное пространство между ними. Не дождавшись, пока Антон освободит вторую руку от рукава, Арс притягивает за петли джинс ближе и целует в шею, заставив откинуть голову назад. Антон шумно вдыхает, чувствуя, как бока сжимают под футболкой. Он всё ещё не научился с этим справляться. С тем, что может быть так охуенно хорошо, так невыносимо, всеобъемлюще хорошо. Он всё ещё немного боится того, что между ними. Такого большого, огромного и неконтролируемого, а потому теряется в собственных ощущениях. Они так долго ходили вокруг да около. Годы потратили на какие-то полунамеки, недомолвки и страх. Столько времени ждали и боялись. Сейчас Антон понимает, что начал влюбляться ещё до первого пилота, много лет назад. Тогда он соорудил себе отличный, милый мирок, в котором списывал всё, что угодно на то, что таких, как Арсений, он просто никогда не встречал. Жить в этом мире было удобно, уютно и безопасно, пока тот не стал вдруг тесным. Мир этот стал сжиматься, в нём становилось трудно дышать, а он всё сжимался и сжимался, пока не развалился к чертям. Но даже после этого прошло пару лет прежде, чем они решились сделать хоть что-то.  Поэтому да, для Антона это всё ещё в новинку, он всё ещё действует вслепую, надеясь на авось, до конца не осознавая во что они влипли-то. У них и секса как такового не было ещё. Только вечные зажимания по углам, да дрочка по праздникам. Арс, видно, врубил всё свойственное ему благородство, дабы честь Шастуновскую не запятнать. И ни словом, ни действием никуда ничего не двигал. Антону же, может, хотелось, но как сдвинуть ситуацию с мёртвой точки своими силами он не знал, а сказать прямо не решался, даже изнывая и изгибаясь под Поповым на очередной полуторке. Кроме того, рядом с Арсом было совсем не страшно, хорошо и даже правильно, но стоило оказаться в одиночестве, перед светящимся белым, выжигающим все размытые желания и догадки, экраном, который выливал на него тонну информации, становилось, мягко говоря, не по себе. Потому что то, что он, как взрослый человек, нашёл в поиске ответов в интернете, не вызывало никакого желания, кроме как помыться несколько раз под душем и забыть обо всем. Статьи с сухими фактами, советами, инструкциями и примерами, форумы со странными людьми и мнениями, сайты с обсуждениями — всё это никак не вязалось с тем настоящим, приятным, томимым и искренним, что происходило наедине с Арсением. И сейчас в темноте Антону вновь хочется чего-то большего. Большего, чем он сам готов дать и большего, чем он может попросить. Из-за этого хочется прикусить губы до крови и завыть от бессилия. Но вместо этого, он лишь приоткрывает рот и чуть слышно стонет, когда Арс, не догадываясь о беспокойных мыслишках в чужой головушке, прикусывает мочку уха. А затем зачем-то включает свет. Резко и без предупреждения. — Блядь, мне сейчас сетчатку чуть не выжгло, — Антон щурится. Он уже привык к темноте. Промаргивается, вдруг осознавая, что помимо включённого света в окружающей действительности, ещё кое-что изменилось. Руки Арсения с тела пропали и сам он зачем-то отошёл на полшага назад. — Эй, — он тянется рукой, но Арс ловко уворачивается и за его спиной открывает дверь в ванную. — Иди в душ. Антон ошалело оглядывается. Сначала смотрит на открытую дверь, потом на Арсения и снова на дверь, чувствуя, как живот каменеет от пугающего предположения. Нет, нет, нет, не сейчас. К этому же как-то готовиться надо. Он читал. И вообще. Это все не так. Мысли в голове у Шастуна сейчас напоминают набор междометий и матюков с редкими упоминаниями сил всевышних, а способность говорить он и вовсе теряет. Только смотрит вокруг широко распахнутыми глазами, чувствуя, как к горлу тошнота от страха подкатывает. Вновь переведя взгляд на Арсения, он наталкивается на взгляд, полный недоумения и нескрываемого ахуя: — Ты ж хотел. Антон лишь кивает в ответ, не в силах справиться с собственным шоком. Диалог тупой выходит. Просто за какой-то гранью абсурда. — Ты после концерта. Сходи в душ, — повторяет Арс, явно не понимая, почему это простое предложение вызывает столь странную реакцию.  И зачем-то добавляет: — Пожалуйста. Антон снова кивает. До него медленно начинает доходить, что вполне возможно, есть такая вероятность, что он что-то понял не так. И кажется, в планах Попова на сегодняшний вечер не было пункта: выебать Шастуна, раз уж возможность привалила. Всё ещё с рассеянным выражением лица Арс медленно подступает ближе и аккуратно целует перепуганную моську в подбородок: — Ты в порядке?  — Ага, — обретает способность к речи Антон.  — Пойдёшь в душ?  — А ты?  — А я никуда не денусь. Или ты думаешь, что я тут без тебя решу всё бросить и свалить обратно в Омск? Антон, наконец, находит в себе силы, чтобы посмотреть в глаза любимому балбесу, который стоит совсем рядом и нерешительно улыбается. Кажется, тоже немного напуганный. И понимает, что они оба тут балбесы. Даже не так. Конченые придурки. Оба. Вот видимо на этом и сошлись.  — Хорошо, — целует в ответ, чувствуя, как его потихоньку начинает отпускать, и хватается за ручку двери. В душе Антон даже умудряется оценить комичность ситуации, хмыкнув пару раз себе под нос и окончательно убеждаясь, что им всё же стоит поговорить об этом. Но не сегодня. Точно не сегодня. Сегодня нестерпимо хочется продолжить то, что они начали до того, как ему велели отправиться в душ. Потому водные процедуры протекают в круто ускоренном режиме.  Выйдя из ванной комнаты, он обнаруживает Арса чуть ли не на том же самом месте, где только что оставлял. Тот стоит, прижавшись спиной к стене, а как только Шаст делает шаг через порог, притягивает к себе. — Иди сюда. Арс вновь обхватывает руками шею, тянет к себе, подаваясь всем телом вперёд. Антон же забирается руками под чужую футболку. Ему это нужно. Прикоснуться, почувствовать, как чужое тело двигается, живёт под пальцами. Ведь именно этим он собирался заняться, когда его совершенно бессмысленно остановили. Проводит раскрытыми ладонями по спине, чувствуя, как от этих прикосновений Арсений изгибается, прижимаясь ещё сильнее. Так сильно, что Антон чувствует упирающийся в него стояк. И вновь подставляет шею для поцелуев, лишь бы вдохнуть лишний раз полной грудью, отдышаться, провести руками ещё раз, но на этот раз вниз, и запустить пальцы под джинсы. — Стой, — Арс вновь останавливается. Антон в ответ недовольно фыркает, но ему не дают лишний раз повозмущаться. Арс выпутывается из объятий и подталкивает к кровати, надавливая на плечи, чтобы тот сел. Антон послушно садится и ухмыляется, вспоминая, как однажды Арс прошептал ему на ухо: — Меня бесит, что ты выше. Я привык быть всегда самым высоким, а к тебе тянуться приходится. Он его тогда в каком-то закутке зажал, чтобы мимоходом лишний раз прикоснуться, почувствовать и побежать дальше. Поэтому-то Антон и позволяет немного самодовольно ухмыльнуться, разглядывая Арсения снизу вверх. Ухмылка исчезает с лица, когда тот подходит ближе и берёт его за подбородок, приподнимая лицо. Потому что от этого движения всё внутри у Антона обрывается. На мгновение он становится абсолютно пустым, полым изнутри, а потом чувствует жар, который заполняет свободное пространство, медленно растекаясь по всему телу. Это даже не желание, не похоть, это что-то, чему, по мнению Антона, ещё названия не придумали умы человеческие. И этим чем-то он задыхается, приоткрывая рот. Арс проводит большим пальцем по нижней губе с каким-то то ли довольством, то ли любопытством, разглядывая лицо с широко открытыми глазами и распахнутым ртом. Антон смотрит на него в ответ и понимает, что не в силах пошевелиться, замерев в ожидании чего-то, но чего не знает сам. Не отпуская подбородок, Арс коленом раздвигает его ноги, а сам одним движением оказывается сверху. Он не садится, а пропихивает голени под бёдра Шастуна. Таким образом всё ещё находясь над ним и стоя коленями на кровати, он удерживает равновесие за счёт самого Антона и медленно целует в губы, передвигая ладонь на шею. Антон чуть не падает на спину, приходится ухватиться за чужие бедра. Чтобы сейчас достать до губ Арса, необходимо запрокидывать голову, тянуться. А тот, наслаждаясь данной ситуацией, выпрямляется полностью, не давая этого сделать. — Эй, — возмущается Антон, глядя недовольно исподлобья. В ответ ему хитро улыбаются. Арсений стягивает через голову футболку. И Антон нахрен забывает, что вообще-то только что был чем-то недоволен. Проводит ладонями вверх, успевая по дороге ущипнуть зад, кладёт их на голые бока, сжимая их. Целует шею, ключицы, грудь. Большая, горячая ладонь ложится на затылок, направляя. Антон поглядывает вверх украдкой, наблюдая, как там реагируют на то, что он творит, и довольно замечает, что Арс прикрывает глаза, дышит рвано. Затем кладёт руку на ширинку, чувствуя под ладонью через одежду напряженный член, и от этого перехватывает дух как в первый раз. Но Попов почему-то отводит бёдра назад, наклоняется и шепчет: — Ты в курсе, что у нас в кои-то веки просто уйма времени? А затем отталкивает его, роняя на кровать. Наваливаясь сверху, он целует, прикусывая нижнюю губу, и придерживает Антона, не давая к себе прикоснуться. Шастун сжимает руки в кулаки и стонет тихо, почти жалобно. У них уйма времени, да. Но с Арсом, вот беда, он вечно чувствует себя подростком на пике гормонального бума. Хочется всего и сразу, желательно прямо сейчас. И пока Арсений неторопливо стягивает с него футболку, изучая губами и руками то, что скрывалось под ней, Антон исходит желанием. Члену в джинсах так тесно, а любое случайное прикосновения вызывает какую-то почти нездоровую дрожь в теле. Ему до какой-то грани болезненного возбуждения хочется, чтобы к нему уже прикоснулись по-настоящему. Зажмуривая глаза, он сжимает кулаки все сильнее, кусает губы, потому что эти ощущения помогают хоть немного отвлечься, помогают остаться в себе и не начать… Что? Скулить и тереться, наверное. За этим занятием Антон не замечает, что руки-то ему давно отпустили, а Арс каким-то образом оказался на коленях перед кроватью. Открыть глаза заставляет обжигающее дыхание и ощущение чужих губ. Все это он чувствует через два слоя одежды, распахивает глаза и приподнимается на руках, чтобы увидеть, как Арс проводит приоткрытым ртом вдоль очертания его члена, оставляя на джинсах небольшое пятнышко слюны. От этого восхитительно блядского зрелища мышцы живота у Антона сводит судорогой, и он почти инстинктивно подаётся вперёд. — Что ты делаешь? Арсений замирает и наклоняет голову, глядя прямо на Антона. Выражение лица буквально кричит: А на что по-твоему похоже? Макраме вышиваю, очевидно. Антон прекрасно понимает, что вопрос так-то идиотский, да и против ничего не имеет. Но в голове зудящим насекомым возникает одна мерзейшая мысль. И, не сдержавшись, он спрашивает: — Ты уже когда-нибудь…? Успев раз двадцать пожалеть на слове «уже», Антон не договаривает, проглатывая «сосал», хотя и без последнего слова ясно, что он там имеет в виду. Антон прекрасно знает, что он в жизни Арсения не первый мужик. Они однажды затрагивали эту тему. Никакой конкретики, просто пара фраз. Антон не знает, был ли там один определённый мужик или, может, несколько. Не знает он, что Арса связывало с этим человеком или людьми, и что там именно было. Не знает, а потому не ревнует. Невозможно ревновать к размытому нечто без имени и даже точного количества. Он не ревнует. И вопрос этот задаёт не чтобы задеть или обидеть. Просто временами Антона охватывало какое-то гаденькое чувство досады. Оттого, что у Арса это всё не впервые. Оттого, что Антон, переживающий самые волнительные первые разы, не может этим с ним поделиться. Потому что у Арса это всё, получается, было. И Антон очередной, а не первый. И за эти мысли ему безусловно стыдно, но каждый раз он не может сдержаться, чтобы не спросить, а затем не услышать то, что он и так знает. Но сейчас он кажется впервые рискует по-настоящему задеть своим любопытством, а потому резко садится и тянется руками к родному лицу. — Арс… Арсений хватает его за руки, не давая до себя дотронуться. И Антон действительно верит, что ему-таки удалось задеть чужое самолюбие. — Да, — говорит тот, сжимая пальцами запястья, — я уже это делал. Антон открывает рот, чтобы что-то сказать, но Арсений еле заметно качает головой, а затем опускает глаза вниз, медленно разворачивает руки Антона ладонями вверх, так чтобы они соприкасались рёбрами, а сам придерживает снизу. И снова поднимает глаза: — А вот этого я ещё никогда не делал. После этих слов нагибается и, легко касаясь губами, целует середину правой ладони. И от этого почти невесомого прикосновения Антона перетряхивает, словно от удара током. Он в каком-то замедленном режиме видит, как дернулись собственные пальцы. Арс в ответ только щекой к ним мимолетно прижимается и целует ещё раз и ещё. Выцеловывает медленно одну ладонь, а затем вторую, мягко касаясь губами. И только закончив с ними, переходит на запястья. Антона от этого действия переполняет чувство безграничной нежности, которая звоном отзывается в каждой точке тела. Нежности, которой оказывается так много, что это почти больно. От которой дрожат пальцы и руки. Которой, кажется, можно захлебнуться. До этого момента он и вовсе не верил, что он или кто-нибудь другой может испытывать столь сильное чувство по отношению к другому человеку. Щемящее чувство невысказанной привязанности заполняет грудь и оседает там. Оставив последний поцелуй на левом запястье, Арс отпускает чужие руки и поднимает голову. — Всё в порядке? Антон бессильно кивает в ответ. Потому что не может найти ни единого слова, чтобы описать то, что сейчас пережил. — Тогда ляг и дай мне закончить. Послушно ложась на спину, Антон бессильно перебирает пальцами, все ещё ощущая чужие губы на ладонях. Коснувшись спиной кровати, он ощущает, как возбуждение, которое так-то никуда не делось, лишь на миг отступив перед чувством куда более сильным, накрывает с новой силой. Арс мягко целует живот, справляясь с ширинкой и заставляя Антона чуть ёрзать от нетерпения. Затем приходится приподняться, дабы дать возможность стянуть с себя джинсы и трусы одним движением. Антон ничего не видит, кроме белого безразличного потолка гостиничного номера, но слышит, как Арсений сплевывает на руку, а затем чувствует, как рука обхватывает томимый возбуждением член. Он проводит ею пару раз, заставляя Антона в который раз за сегодня до боли прикусить губы. А затем он чувствует горячий, влажный язык, который медленно скользит от мошонки вверх и замирает в районе уздечки. Арс обхватывает губами головку и проводит ими вокруг, от чего Антон зажимает самому себе рот ладонью, глуша обрывистый стон. Арс начинает медленно, слегка двигает головой, помогая себе рукой. Во рту у него оказывается тесно, влажно и до охуевания хорошо. Шастун с силой сжимает покрывало в кулак. Попов примеряется, никуда не спеша, берёт за щеку, вызывая тем самым звонкий всхлип и несформулированную до конца просьбу: — Ещё.  После этого рука с члена пропадает. Арс обхватывает ствол губами плотнее и начинает двигаться быстрее, глубже. Пустота комнаты заполняется характерными звуками и судорожными полувсхлипами, полустонами Шастуна. Не выдерживая, он толкается бёдрами вперёд, явно перебарщивая с амплитудой.  Кашляя, Арс выпускает член изо рта со влажным звуком.  — Бля, прости, — еле выдавливает из себя Антон. Ему и правда жаль, но, честное слово, ему сейчас чертовски хочется, чтобы тот поскорее продолжил.  — Посмотри на меня.  — Что?  — Посмотри на меня, — в голосе ничего от просьбы, одно лишь требование. Антону только и остаётся, что на трясущихся руках приподнять собственную тушку и сесть. То, что он видит, заставляет глупо замереть с приоткрытым ртом. Арс сидит между его ног с раскрасневшимися губами, едва касаясь щекой напряженного члена, смотрит горящим возбуждённым взглядом в обрамлении влажных ресниц. Удостоверившись, что на него смотрят, медленно трется щекой, оставляя на ней мокрый след, затем открывает рот и проводит языком, не отрывая взгляда. Антон, завороженный данным действием, кладёт руку на другую щеку и большим пальцем вытирает выступившую недавно слезу.  Продолжая неотрывно наблюдать за ним, Арс передвигает руку с щеки на свой затылок и снова берёт в рот, вызывая этим уже полноценный, глубокий стон.  Антон чувствует, как головка проскальзывает вдоль ребристого неба, как губы проходятся вдоль члена, и чуть надавливает рукой, скорее направляя. Арс двигает головой, подчиняясь. С каждым движением опускаясь все ниже, пока не замирает, почти достигнув губами основания, на пару секунд. Антон сжимает руку на затылке, ему сейчас так хочется вновь толкнуться вперёд, но, понимая, что ничем хорошим это может не закончится, он сдерживается. — Блядь, да.  Арсений рывком убирает голову. От члена, едва покинувшего рот, тянется слюна, которую он одним движением пальцем смахивает с губ, а затем облизывается тяжело дыша, пытаясь восстановить дыхание. Антон понимает, что ему сейчас просто жизненно необходимо поцеловать эти блядские мокрые губы. Он тянет Попова на себя. — Иди сюда. Арс вновь оказывается сверху и, пока Антон его целует, прижимая к себе за шею, обхватывает ладонью член. В ответ Шастун громко стонет прямо ему в губы. Кажется, в определённый момент даже его имя выстанывает, но с чужим языком во рту выходит это так себе. Он чувствует, что ему совсем немного не хватает до разрядки. И на каком-то интуитивном уровне толкает руками Арса в плечи, вниз. Тот особо не возражает и опускается, приоткрывая рот. Антон же в каком-то ошалелом нетерпении скидывает руку и сам берется за член, направляет его в рот, с трудом замечая какую-то странно довольную улыбку Арсения. Тот вновь берёт головку в рот и крепко обхватывает губами, не мешая Антону в его действиях. Тот же всего парой движений доводит себя до оргазма, кончая с хриплым стоном. И лишь почувствовав долгожданное облегчение, запоздало вспоминает, что прежде чем кончать кому-то в рот, необходимо, наверное, спросить. Но Арс не выглядит особенно раздосадованным, поднимая на него лицо, лишь вытирает большим пальцем уголки губ. — Бросал бы ты курить, Шастун. Курение, знаешь, убивает. Антон, глядя на все это разрывается между желанием рассмеяться и уебать этого засранца чем-то тяжёлым. Выбирает первое. Арс же ложится сбоку, спокойно дожидаясь, пока это чудо успокоится, а затем спрашивает: — Понравилось? — Очень, — честно отвечает Шаст и, притягивая к себе, целует, а рукой скользит вдоль чужого тела, стремясь наконец доставить удовольствия. — Не надо, — шепчет Арсений, а затем неожиданно вскакивает с кровати, не давая высказать удивление. — Ты куда? — В душ. Антон от столь неожиданного поворота событий дар речи-то теряет. В смысле, блядь, в душ? Почти дойдя до двери, Арс оборачивается: — Ты идёшь? — Чего? — Ну, спать я тебе всё равно не дам, компенсируешь это в своем плане дважды выполненным пунктом душа.