Холодный расчёт

Рассвет застал царя Альфахайма в священной роще саннарлегов. Ещё не успело солнце окрасить небо в тусклые розовые и золотые тона, Вёлунд уже нервно расхаживал среди разнообразных деревьев и проклинал дурных садовников Иггдрасиля, в том числе, и самого себя. Оказалось, что Локи обманул его, а альв рад был обмануться. Под видом нелепой, но простой петли времени скрывался гораздо более грозный противник. И Жрец его столь бесстыдно проморгал, вглядываясь в пышный, прекрасный цветок-обманку, но не заметив губительных корней сорняка, что захватили весь сад и невидимо, неслышно уничтожали его. Каждый саннарлег был захвачен чёрной паутиной, которая оплетала все деревья от корней до самой верхушки. Некогда пышущие здоровьем и силой растения превратились в жалкие, тёмные подобия самих себя. Вёлунд знал эту тварь, но он никогда и не полагал, что доживёт до того мига, когда та вырвется из-под контроля и захватит всё, не оставив и шанса на отступление. Лже-ветвь мироздания, которую не жаль было отсечь, оказалась больным, хрупким суком, что грозился вот-вот переломиться пополам и похоронить под собой не только садовника, но и само древо. Что было в разы отвратительнее: иллюзия становилась реальностью. Бездна не просто была рядом. Они все уже были в Бездне. - Жрец!.. Жрец? – яростный окрик Бейлы сменился недоумённым писком. Юная альв крутилась вокруг своей оси, рассматривая саннарлеги. Её рот недоумённо приоткрылся, а привычные смешинки в глазах сменились незамутнённым ужасом. - Да, Бейла, я тебя слушаю, – тихо отозвался Вёлунд. Его пальцы брезгливо дёрнулись, но всё же коснулись паутины на одном из деревьев и прошли сквозь неё. - Там… это… а-а-а, – альв моргнула, разом позабыв о том, о чём намеревалась сказать. Её взгляд метался по роще. – Это… Я… К вам гость, Жрец. Да, гость. Фрейя пожаловала. А что?.. - Зачем я понадобился царице Ванахайма? – изумлённо вскинул голову Жрец магии, одёрнув руку. – Впрочем, сам сейчас всё и узнаю. Царь Альфахайма хмуро осмотрел деревья и, круто развернувшись, быстрым шагом направился вглубь привычного леса земель альвов, до которого ещё не добралась паутина Бездны. Бейла осталась стоять на своём месте, непонимающе моргая. Прижав ладонь к губам, она сдерживала рвущийся наружу крик отчаяния. Все её друзья, её родители, да и собственный саннарлег плотно были покрыты чёрным коконом. Она осторожно шла вперёд, отмечая, что не осталось ни единого незаражённого древа, но застыла как вкопанная на одинокой прогалине. Опустившись на колени, альв потрогала рыхлую землю и в испуге отшатнулась. Здесь должен был стоять саннарлег Локи. Должен был. Но его не было. Если бы принц Асгарда погиб, то погибло бы и его древо, но осталось стоять молчаливым памятником смерти самому себе. Однако саннарлег будто бы никогда и не существовал. Фрейю Вёлунд заметил ещё издали. Славящаяся своей красотой ванка стояла спиной к альву, держа под узды свою лошадь. От гордой осанки не осталось и следа. Сгорбившаяся растрёпанная девица, которая будто бы одевалась впопыхах, никак не походила на привычную вымуштрованную царицу. Лошадь загнанно дышала и, всхрапнув, встала на дыбы. Ванка испуганно отпрянула от неё. - Доброе утро, Фрейя. Что привело тебя в земли альвов в такой час? – спокойно произнёс Вёлунд, стараясь отрешиться от происходящего с саннарлегами. Получалось откровенно плохо. Обернувшаяся царица моментально отметила хмурую складку меж бровей светлого альва. - Как будто ты не знаешь, альв, – чётко и зло ответила Фрейя. Её голос резко контрастировал с внешностью. Глядя на длинные светлые волосы и яркие голубые глаза чудилось, что и речь её будет столь же мягкой, как и она сама. Но голос ванки походил более на суровые снежные ветра около горных пиков, а не на тёплый морской бриз. - Ты напугана, оттого и зла. Могу я узнать, что стало корнем проблемы? – царь Альфахайма скрестил руки на груди. Спорные территории на границах двух царств были давним поводом для раздора правителей этих земель. Ополовиненный Бездной Ванахайм желал расширить свою территорию за счёт куска девственных лесов, принадлежащих альвам. - Сегодня ночью мне явилась Ангрбода, властительница Ётунхайма, – вздёрнула подбородок Фрейя, словно в попытке таким образом уменьшить разницу в росте меж ними. - И это всё? – удивился Вёлунд. – Я не буду слушать вздор великанши. - У ней нет причин мне врать. Ванахайм не имел споров с Ётунхаймом, – осекла его ванка. – И вести она принесла чудовищные. Верь мне, альв: я бы к любой иной твари приползла помощи просить, но не к тебе. Я требую призыва вашей пленницы. Альв глубоко вздохнул, но не сдвинулся с места и даже не подумал хоть как-то ответить Фрейе. Они с иными Жрецами столь долго охотились на порождение мироздания, так трепетно создавали ей безвыходную ловушку, что приказ вздорной ванки звучал для Вёлунда не просто глупо, но и тщетно. Мёртвецам не место средь живых. Смерть есть отражение жизни и обязана оставаться за зеркалом, а не рваться сквозь стекло. - Оно растёт, альв, – Фрейя не сдавалась. – Да ты и сам наслышан. Твой пассаж про иллюзию даже я услыхала, но не тот, к кому ты обратился… – она запнулась и зло топнула ногой. – Дыра становится больше! Она уже не просто наблюдатель, она – хищник. Ангрбода скажет, что дыра гложет миры и быстро захватывает ствол. Её ничто не держит. Понимаешь, глупый Жрец? Ётуны видят её! Видят её рост! Это не ваши шутки с норнами, это рок! - Рагнарёк, – тихо поправил Вёлунд - Рагнарёк, рок богов – какие отличия? – вскрикнула ванка. – Зри в корень, альв, раз ты садовник! Не призовёшь смерть – она придёт к нам сама. Царь Альфахайма молчал, разглядывая шальные листики с деревьев, что застряли в волосах ванки, и отвечать не желал. Ётуны были правы, он и сам это знал, но признать вот так – вслух, не мог. Обращаться к той, которая единственная могла всё прояснить, было боязно. Жрец ещё не забыл тех проклятий, что осыпали его и остальных во время ритуала по пленению царицы мёртвых. «Смерть восстанет в свой последний путь лишь в час Рагнарёка», – ветер Альфахайма доносил до слуха альва слова, сказанные им же самим, много тысяч лет назад. Дикий хохот создания, появившегося из небытия вместе с первыми потоками Хвельгемира, грохот цепей и обещания огненного хлыста до скончания времён вновь всплыли в памяти. Рагнарёк ознаменуется тем, что Хэла пройдёт по Иггдрасилю живая, и закончится вместе с её гибелью. - Думай, альв, – фыркнула Фрейя, вскакивая на строптивую лошадь. – Сутки, вот и всё, что у нас осталось. - Она не пойдёт на мой зов, – быстро ответил Вёлунд. Царица ванов презрительно кривила губы. - Жду тебя около границ Норнхайма, альв. Ты слишком большой трус, чтобы пустить её в свой хлев. Ванка яростно окликнула лошадь и, пришпорив её пятками, ускакала в сторону владений норн. Вёлунд положил руку на центр груди, прислушиваясь к собственному дикому ритму сердца, и, на миг зажмурившись, направился вслед за Фрейей. Ему показалось, что ледяной туман Нифльхайма приветственно обнял его. Рок богов. Рок царей. И видимо он – первый. Троица воинов с небывалой тоской в глазах следила за ползущим по каменному полу Тронного зала солнечным лучом. Огуна, Фандрала и Вольштагга, всклокоченных и до конца неодетых, подняли с постели стражники чертога и наказали предстать пред Всеотцом. Разряженная, несмотря на ранний час в пух и прах, Сиф нервно сжимала кулаки, расхаживая прямо перед лестницей, ведущей к трону. Лицо её было мрачней любого мора. Фандрал широко зевнул и тут же получил пощёчину от асиньи. - За что? – недоумённо вскрикнул он. – Будто бы мне мало того, что меня растолкали во время чудесного сна, так ещё и дерутся зазря! - Где вы были этой ночью? – прошипела не хуже Локи Сиф и, застыв на месте, обхватила себя руками, словно ей стало холодно. - Спали, – пробурчал Вольштагг. – Хватили лишнего в таверне, да так, что аж тревогу не услышали. Сиф, какая дрянь тебя сегодня покусала? И где царь? - Разговаривает с Хеймдалем и Раннвейг, – быстро ответила асинья. – Тор пропал. - Может, просто ты храпишь, а Тор пошёл отдохнуть в таверну? – хохотнул Фандрал, но его смех резко оборвался, стоило Сиф лишь взглянуть на него. – Сиф, ты пугаешь. - Если бы пропал один Тор, никто бы бучу не подымал. Он захватил с собою братца, – рыкнула дева, резко оправляя непривычную ей длинную юбку. - Тору нужен был напарник? Пить в одиночестве – удел отчаянных, – Огун массировал ноющий после резкой побудки лоб. Он опустил глаза и изумлённо моргнул: впопыхах воин надел разные сапоги и даже не заметил этого. - Врать в лицо союзнице по боям – удел подлых. – Движения Сиф были нервными, рваными. Она то суетливо поправляла косу, то одёргивала платье, то обхватывала себя руками и расхаживала из стороны в сторону, словно не зная, чем себя занять. Огун недовольно поджал губы. Он клялся служить и помогать Тору, а не Сиф. И сколько бы боёв они не прошли вместе, дева обязана была понимать одно: верность престолонаследнику и помощь принцу – дело чести. Локи спас ему жизнь во время налёта Малекита. И не Сиф говорить в таком случае о подлости. - Ты не беременна часом? – Вольштагг скрестил руки на груди, переходя в наступление. – Характер у тебя, прости, и так не мил, а сейчас ты болей походишь на демона, нежели на асинью. Ты как себя чувствуешь? Желудок наружу не просится? Сиф натянуто улыбнулась: - Могу устроить так, что твой запросится. Разделывать туши я ещё не разучилась. - Говорю же: характер – дрянь. В воздухе повисло невысказанное: «Неудивительно, что Тор при первой возможности сбежал». Фандрал нахмурился, когда лучи рассвета скользнули по его носу, и сделал шаг назад, прячась в тень. Сиф бешено рыкнула, но ничего не сказала на ремарку Вольштагга, завидев бредущего к трону волка. Зверь улёгся на ступени и зло сверкнул глазами. Асинья предусмотрительно отошла. Под руку с Фригг в зал вошёл Один. Казалось, что за эту ночь царская чета постарела на доброе тысячелетие. Впервые в своей жизни Огун видел мать Тора и Локи столь злой. В тот миг не казалось досужим домыслом, что когда-то давно Фригг самолично убила Гулльвейг. Троица воинов испуганно переглянулась. Угроза Сиф выпотрошить их ныне чудилась детским лепетом. Один даже не стал подыматься на трон. Внимательно осмотрев здоровым глазом друзей Тора и Локи, он произнёс: - Ваша преданность похвальна, но глупа. Вы можете быть свободны. Совсем. Ваш принц решил убить себя сам. Идите. Сиф показалось, что она в одно мгновение забыла, как дышать. Она сделала неуверенный шаг назад, поближе к оцепеневшей от слов Всеотца троице, словно таким образом пыталась закрыть их от хмурого лика царя. Асинья слышала, как за спиной рвано выдохнул Огун: в отличие от Фандрала и Вольштагга, ему некуда было идти, а для такого полукровки, как он, изгнание из дворца означало невозможность найти хоть какое-то дело – ни один из асов не решится связываться с изгоем чертога. - Мой царь. – Они – её друзья. Сиф нервно передёрнула плечами и упрямо вскинула подбородок. – Мой царь, не слишком ли… - Сиф, – ледяной тон Фригг ощущался хуже удара под дых. – Иди к себе. Во взгляде царицы светилось: «Это семейное дело». Сиф опустила голову, уставившись на швы между каменными плитами пола, и с трудом сдерживала слёзы. Она не семья, она просто жена Тора. Фригг прекрасно знала, что сердце её сына осталось в Мидгарде, и замечательно дала это понять. В голову закралась предательская мысль, насколько Локи был прав тогда на свадьбе. Не меч и ножны, а меч и молот – вот каков её союз с Тором. Один любит Фригг, и это абсолютно взаимно. Сиф любит Тора, а для него свадьба лишь повод, чтобы родители отвязались, да о Джейн не было так больно думать. Дева усмехнулась сквозь слёзы. Её муж сбегал от человека на поиски Локи, а от неё он сбежал уже с самим Локи. Никто и никогда в этом проклятом царстве не сможет заменить Тору брата. И Локи знал, у кого ему просить помощи в Асгарде. Как бы они не грызлись, как бы не клялись в обоюдном неприятии, итог один – они братья настолько, что скорее сами друг друга убьют, чем позволят сделать подобное кому-то иному. - Простите, – прошептала Сиф воинам и стремительно вышла из зала, путаясь в юбках. Едва она оказалась за закрытыми дверями, асинья подхватила подол и, будто вновь превратившись в маленькую девочку, бегом устремилась в свои покои. У неё есть деньги и есть разрушенный дом в предгорье. Огун слишком горд, чтобы принять подачку, но согласится помочь с восстановлением сгоревшего во время нападения демонов здания. В конце концов, никто не говорил, что она не может помочь своим друзьям. Едва за воинами закрылась дверь, Фригг присела прямо на ступеньки, ведущие к трону, будто разом потеряв всё своё ледяное спокойствие. Один остался стоять, но его взгляд был направлен в окно, на дальние горы, за которыми скрывалась Валгалла. - Я одного не понимаю, – покачала головой царица. – Раннвейг говорит, что она влила в Локи успокоительное и он едва соображал, когда Тор пришёл. Это было около трёх ночи, а сбежали они на восходе, в пять. Как за пару часов он умудрился оправиться? - Ётун, – абсолютно старческим, скрипящим голосом произнёс Один и тяжело вздохнул. – Он ётун, вот почему. Во всяком случае, я рад, что он на Раннвейг не ополчился. Локи себе не враг. Никогда не был. О чём он думал? О чём Тор думал? - Я не знаю, о чём они думали, зато знаю, чем они думали! – Фригг хлопнула ладонью по колену. - Я надеялся, что у меня будет поболей времени. С ситуацией в Мидгарде у меня было три дня, чтобы придумать план поведения, а тут… сколько? Полчаса? Час? Он же не соображал ничего, когда здесь объявился вчера! Я надеялся, что он начнёт думать, но не в подобном же ключе! – От резкого удара Гунгниром о пол волк тоненько заскулил, но тут же умолк под грозным взглядом Всеотца. – Вместо псины стоило послать ворона, тогда бы я хоть видел и слышал, что они творят. - Ты никогда не мог предсказать действия Локи, никто не мог, – вздохнула асинья. – Тор был предсказуемым. Не понимаю, что на него нашло. - Спасать всех и вся – вот что! – рявкнул Один, но тут же осёкся, с мольбой взглянув на вздрогнувшую от резкого окрика жену. – Его Джейн погибла, погибли люди, которых он знал. Это было предсказуемо. Я думал, что ненависть Локи пересилит остальное. Фригг улыбнулась краешками губ. - Было бы так, если Локи было всё равно, как он столь усердно пытался нам показать. Он любит брата, по-своему, не спорю, но любит. Ты речь его помнишь на свадьбе? Его разозлило то, что Тор не оправдал его ожиданий. Старший брат, защитник, светлый и праведный воин, вдруг поступает, как он считает, бесчестно. Ему было больно, муж мой. Больно, потому что Тор для него до сих пор олицетворение, пусть и глуповатое, всего хорошего и верного. - Локи сам знает о смысле своих речей? – скептично хмыкнул Один. Царица пожала плечами, поглаживая волка между ушей, и осторожно взглянула на дверь Тронного зала, словно надеялась, что её сыновья вот-вот вернутся. Локи один раз уже прошёл Бездну. Что мешает ему и Тора провести той же тропой? Было невыносимо осознавать: сама-то она с младшим сыном не увиделась после его возвращения в Асгард. Её дети уже взрослые, но по-прежнему такие дети. Фригг отчаянно хотела верить, что они поступили так, потому что не было иного выбора, но столь же отчаянной была её обида и боль. Локи посчитал людей выше своей семьи? - Локи верит в то, что, если Мидгард погибнет, умрёт и он, – на грани слышимости ответил Один. – Он говорил мне, что Гею убили именно поэтому. Она сдала своё царство ётунам. А я не стал его разуверять. Посчитал: так безопаснее. Для Тора, для Асгарда, для Мидгарда, для спокойствия жителей всего Иггдрасиля, которые могли пострадать, если Локи вновь вожжа ударит. Лицо царя осунулось. Он тяжело сел рядом с женой и взял её за руку, прислонившись к ладони губами. Фригг молча смотрела на дверь. И надеялась. В Свартальфахайме всегда стояла ночь. Угасающая звезда давала мало света и тепла, зато сам мир тёмных альвов был раскалён, а гравитация была столь сильна, что единственный дождь, который знали жители этого неприветливого места, был дождь из осколков стекла, которые подобно каплям воды в облаках Высшего и Срединного миров, образовывались из спёкшегося на высоте песка. Но ни единая душа никогда не слышала жалоб от детей Свартальфахайма. То ли благодаря, то ли вопреки суровым условиям они славили свой мир на весь Иггдрасиль, производя поистине шедевры оружейного дела, которые практически невозможно было сломать. Тёмные альвы выживали и процветали, несмотря на вздорное поведение их родной планеты и затухающую звезду. Правитель Свартальфахайма Аэлтри, избранный своими подданными на ближайшие пару веков, в жизни мира по сути ничего не решал. Каждая семья, каждая особь выживала согласно своим убеждениям, но никто и никогда не мыслил про то, чтобы убить своего собрата. Делом Аэлтри было лишь следить за Эфиром – за Тёмной материей, что подарила им их затухающая звезда – который и обеспечивал возможность проживания альвов в пределах одного материка, окружённого со всех сторон кипящим лавовым морем, где мастера и закаливали клинки. Эфир укрывал материк от многих бед и считался вечным источником покоя, однако тем самым часом, когда Аэлтри в очередной раз пришёл проверить Тёмную материю, миф о бесконечности потерпел крах. Эфир хранился в центре материка без охраны. Не нашлось бы того безумца, который бы вздумал украсть его и обречь остальных альвов на гибель. Тёмная материя выглядела как маленький, тусклый, серо-красный огонёк от потухающего вулкана на кончике фитиля свечи, но по мощности с ней мог сравниться разве что Тессеракт или Мьёльнир, если бы асы хоть раз поинтересовались, как правильно использовать бесценные артефакты. Тёмные альвы оберегали свои тайны, но за достойную плату они всегда были готовы раскрыть наивным жителям иных миров их же собственные секреты. Муж леди Сиф дорого заплатил за толику Эфира, чтобы его юную жену не размазало по планете во время её дела. К сожалению, для закалки орудий огонь Суртра оказался непригоден, что отметили мастера оружейных дел на одной из толстых каменных стен, окружавших периметр вокруг Тёмной материи. Не нашлось ни единой возможности наделить клинки и острия теми же свойствами. Кое-что даже тёмным альвам было неподвластно, это они охотно признавали. Аэлтри грузно поднялся по лестнице, ведущей к свече спокойствия. Несмотря на маленький рост, чуть выше цверга, из-за силы тяжести ходить было трудно, в отличие от того же Асгарда, где любому тёмному альву чудилось, что стоит едва оттолкнуться ногами и можно взлететь. Но альв остаётся альвом даже в иных мирах. В конце концов, все они возвращаются домой. Однако той бесконечной ночью Аэлтри было тяжелее обычного: что-то незримо изменилось в окружающем пространстве. На тёмном небе из-за близости лавового моря никогда не было видно ни единой звезды. Альвы, увлекающиеся изобретательством, создавали оптические приборы и знали, что рядом со Свартальфахаймом пролегает Бездна. Не возле, но рядом и просто сосуществует, никому в особенности не мешая. Это их светлые собратья могли устраивать шум из ничего, тёмные альвы пожимали плечами: что есть, то есть. Создание ничуть не хуже и ничуть не лучше, чем их светило или их планета. Не уничтожает их, а просто не замечает. Пустых истерик они также не принимали. Однако всё изменилось. Нет, серо-красный огонёк по-прежнему горел и защищал материк, но Аэлтри, который наблюдал Эфир вот уже второй долгий цикл вокруг звезды, сразу отметил незначительные изменения в нём. Огонь подымался вверх, постепенно обращаясь в едва заметный дым, а после развеивался, накрывая землю куполом, но сегодня дым подымался выше. Это было подозрительно. Чем больше радиус, тем тоньше защита – Эфир не может эффективно растягиваться на бесконечные просторы. Аэлтри проследил глазами за стадией «дыма». Тёмная материя слегка отклонилась от обычного своего угла, искривилась. Неправильно. Что-то происходило, и это не радовало. Аэлтри любил науку о ночном небе и прекрасно знал, в чью сторону отклонился Эфир. Необходимо созвать граждан. Вероятно, то, что асы и альвы зовут Бездной, оказалось не таким уж и безобидным. Цверг по имени Грерр являлся полноправным королём Нидавеллира. Пусть и на всех встречах с иными расами его представлял брат-близнец Тогг – как будто те выскочки смогли бы отличить одного цверга от другого – Грерр был властителем в истинном понимании этого слова. Ещё его прадед основал город в глубине скал, найдя там первую пещеру с растениями, водой и, что было самым важным, воздухом. Поговаривали, что Брокк, прадед Грерра, ещё был способен отличить на свету лопату от женщины, но всё же цверги больше полагались на иные органы чувств, которые, хвала Фафниру и детям его, были у них прекрасно развиты. Грерр, как и прочие его собратья, любил природу и в этом мог дать фору даже великанам-светлячкам, как звали здесь жителей Альфахайма. Чрезвычайно редкие пещеры с растительностью оберегались ими лучше, нежели драконы защищали свои сокровища. Впрочем, не только светлые альвы удостаивались презрения жителей Нидавеллира. Цверги считали ущербными всех, кто от них отличался, хотя изредка им всё же приходилось целоваться в дёсны с гигантами иных миров ради собственного спокойствия. Во Вселенной не существовало ничего, чего бы здоровый и половозрелый житель подземелий, имеющий хоть малую толику мозгов, не сделал ради собственного комфорта. И драконов приручат, чтоб иные народцы не лезли, и асов накормят от пуза так, чтоб больше соваться и не думали… Перемирье – перемирьем, а есть цверговские харчи – это верх невоспитанности. Однако соотносящихся с ними ростом тёмных альвов жители Нидавеллира тоже не особо почитали. - Мал того, что, как дуралеи, окопались в компостной куче, – говорил отец Грерра Эйтри, – так ещё и конкуренты. Стекла-то у них навалом и попрочнее, чем наше. Хотя именно факт более прочного стекла и стал фундаментом их сотрудничества. Альвам оно было ни к чему, а цвергам нравились кажущиеся хрупкими поделки, которые даже кувалдой с трудом можно разбить. Однако, как уже говорилось, любили жители сего мира природу. Даже асов некоторых жалели во время пира из-за перемирия, потому что больно хорошие саженцы привёз, сказав, что они прекрасно какую-то там дрянь в воздухе перерабатывают. Что там куст производил, и что там перерабатывал, ни один цверг не понимал, но понимал одно: дышать с таким растением становилось легче. Правда, при их большой численности на малом пространстве начинала кружиться голова и хотелось петь. А петь цверги не умели и не любили. Скрипучие голоса от работы с горными породами – не лучшая услада для ушей. Но аса запомнили внешне – больно уж отличался от прочих – и подарок ему сделали. Ни один приличный цверг не останется в долгу пред дуралеями из большого града с заманиловкой для драконов в центре! Послали писчий набор. И рыбы, чтоб вновь про сования в пещеры совсем забыл. Желательно навечно. Грерр загрубевшими от работы с породами и камнями пальцами привычно, однако крайне осторожно ощупывал растения своего сада, что был гордостью всей столицы. Ради сада, когда все цверги ложились спать, даже специальные кристаллы подвешивались, потому что растения без призрачного света отчего-то чахли. Пусть Грерр и считал такую природу весьма странной, но не противился ей. Кто – он, а кто – природа! Король Нидавеллира грязно выругался, коснувшись первого растения, и тут же извинился. Растения, как и прочие живые твари, любили ласку. Но пожухлая листва растения, чуткого к перепадам всего в мире, не обрадовала его. - Кристаллы, что ль, подохли? – изумился Грерр и дотронулся до следующего жителя своего сада. И вновь выругался. В этот раз на асгардском, потому что считал: растения знали его язык, но асовский им нужен не был. Извиняться решительно отказался. Цветок был своим, нидавеллирским, который от света кристаллов внезапно разросся, однако капризностью не отличался. Тем не менее, он пожух. Но Грерр отпустил лепесток и коснулся иного растения. Те же самые ощущения. - Где этот бездельник Тогг?! – заорал во всё горло царь Нидавеллира. – У нас компост! Находящийся на ином конце гор Нидавеллира Тогг не ответил и даже не помышлял о том, что брат-близнец нуждается в нём. Крепко сжимая толстыми пальцами кирку, он с яростью крошил растения, которые проникли к ним из Леса Ночных Кошмаров. Это было не просто плохо, а устрашающе ужасно. Верхние гиганты всё-таки довели их привычный мирок до незаконного уровня компостности! Двое выглядящих чрезвычайно молодо асов весело распевали песни своей юности и звонко чокались друг с другом кубками с вином, чтобы, выплеснув более половины содержимого, дружно и громко расхохотаться. По всему ущелью разносился их смех, но он не пугал ни единую птицу, ни единого зверя, потому что здесь зверьё вряд ли когда водилось. Приземистый и более полный ас внезапно вырвался вперёд и, балансируя на одной ноге, изображал нечто столь смешное, что его компаньон с буйной рыжей вьющейся гривой волос буквально согнулся пополам. - Да, Ваше Величество, конечно, он ас, вы только посмотрите на эти глазёнки! – пьяно тараторил один, делая вид, что кланяется. – Разумеется, Гулльвейг, кто ж ещё? Мой царь, да он вылитый ваш отец!.. Без шуток, Ормульв, я тогда думал, что меня разорвёт от ужаса, а Один-то! Один! Я бы заподозрил, что дело нечисто, когда он примерным сыночком начал притворяться. - Это мы с ним с малолетства сюсюкались и знали его выкрутасы, – отрезал рыжий компаньон. – Ингемар, ты что? Бор же так и думал, что мне ногу ледышкой проткнуло! - Это была наша самая большая афера. Иногда даже скучаю по тем денькам, – расплылся в мечтательной улыбке Ингемар. – Но всё ж, я рад, что умер. Я, пожалуй, ныне моложе собственного внука выгляжу. Ты не хромаешь, я не храплю, потому что не сплю, а ещё твои волосы не напоминают старую выцветшую швабру. Новую – да, старую – нет. - Ну, я хотя бы на бочку на ножках не похож, – самодовольно похлопал себя по животу Ормульв. – Один, к слову, так и не понял, что ты тоже знал про Локи. - Идио-о-от! – прокричал дед Вольштагга небу. – Ты так орал, когда оболтус тебе ногу льдом прожарил, что тебя только глухой бы не услышал. Ещё скажи «спасибо», что я первый увидел синего ребёнка, подумал, что мне снится… - А остальным сказал, что мы с Одином развлекаемся, – съязвил лекарь. - Мало времени! Что ещё я мог сказать кроме того, что вы врукопашную сошлись? – недоумённо моргнул Ингемар. Они медленно, по зигзагу продвигались к Зачарованной пропасти. И пусть ни одна живая душа их не могла увидеть, даже видящим недоступны миры мёртвых, им было приятно просто посмотреть на острые пики Асгардских гор, выдумывая, как сложилась жизнь тех, кого они знали, после их отчаливания. Сперва Ормульв не понимал столь резкого интереса к происходящим событиям за пустыней и горами, но потом привык и сам втянулся в эту колею. Скучающие и мающиеся бездельем и выпивкой воины имели лишь одно развлечение: придумывать жизни своим знакомым. Вот так, между вином и фантазиями, в ожидании неизвестно чего и происходила посмертная жизнь в Валгалле. Ормульв и Ингемар, несмотря на все преимущества, хором и единогласно могли заявить любому, что жить гораздо интереснее. Пусть иногда больно, пусть иногда тяжело, но эта тяжесть ни в какое сравнение не шла с тягомотиной однообразного вечного дня станицы павших воинов. - Полагаю, что Тор женился, – крякнул Ингемар, потрясая пустым кубком, который в тот же миг наполнился вином. – Вот хоть бы раз медовуху или эль всучили! Живём, как эти… как их? Ну, в Мидгарде, остолопы, что ограничивают себя? - Аскеты? - Не-а, монахи! Помню прекрасно их, – скривился дед Вольштагга. – То бичуют себя, то лбы расшибают, то замуровываются, то детей в походы за непонятно чем посылают какие-то проступки отрабатывать… А потом ещё и нас варварами называют! - Про Тора я думаю также, – кивнул Ормульв, вспоминая про своего брата, который остался в самом городе воинов. – Вопрос на ком? - Один спятил и решил женить сыночка против воли? И это говорит старик, который платьями баловался ради того, чтоб охламон мог жениться… Один всё ещё идиот, это несомненно. Фригг терпит, незнамо отчего, я б сбежал. Мой внук командует войсками, а Локи… чудит, наверное. Ормульв улыбнулся и кивнул, соглашаясь без спора. Впрочем, сейчас игра была более шуточная, нежели обычная. В Валгалле и до драк могло доходить, когда начинался спор о нынешней стоимости эля в таверне у Гуды. Два старых друга обошли очередной горный хребет, невидимый с иной стороны моста, который коридором вёл из города павших воинов и вышли к Зачарованной пропасти, да так и застыли на месте. - Это нормально? – тихо спросил Ормульв, указывая на разлом в земле. Из пропасти к небу подымался туман, окутывая противоположный берег пустыни. - Нет, – покачал головой Ингемар. Всякое очарование вина было враз позабыто. Два аса хмуро посмотрели друг на друга и перевели взгляд на клубящийся туман. - Нагльфар, – медленно произнёс Ингемар, делая шаг вперёд. – Это Нагльфар. - Рагнарёк, – констатировал Ормульв. Его глаза смотрели точно на горный пояс Асгарда, а лицо впервые за всё время после смерти было непривычно хмурым и обеспокоенным. Тени восстают. Бывший лекарь опустил голову. Что же они там без него наворотили?