Нетерпение и отыгрыш

      Гу Юнь не может без этого. Вот, вроде бы, ему удалось оказаться в весьма спокойной обстановке, без лишних ушей и шума, который тот, впрочем, и не слышал. Он слышал только чужой бесстыжий голос, бесконечно нашептывающий ему что-то на ухо явно не с целью донести что-то особенное. То был совершенно бессмысленный бред, который Маршал Гу слушал только потому, что другого выбора не было: один бесстыжий юноша заканчивал процедуру иглоукалывания, а в ее процессе совершать лишние телодвижения крайне нежелательно даже если его личный врач очень хорошо знал куда и как именно нужно колоть.       И вот, вроде бы, он почти смирился с чужими нашептываниями на самое ухо. Однако в один момент губы юноши мазнули по шее и тогда Гу Юнь уже просто не мог молчать. — Какого черта ты вытворяешь? — с холодной злостью возникал мужчина, все же непроизвольно двинув голову в сторону Чан Гэна. Он видел нечеткие очертания чужого, слегка румяного лица. — Ифу, — голос Янь-вана звучал надломленно, почти жалобно, словно бы он чего-то выпрашивал сейчас.       Гу Юнь устал. Он просто хотел сегодня отдохнуть, пока еще мог. Он вернулся в поместье, дела его еще были не закончены, но он выделил себе время на то, чтобы вздремнуть. И тут пришел он. И услужливо предложил расслабиться с помощью уже знакомой процедуры. И все бы хорошо, но когда маршал соглашался, он рассчитывал на отдых. На отдых без какой-либо дополнительной физической активности после которой он ощущает себя потом так, словно по нему несколько лошадей галопом проехалось. — Я устал и хочу спать. Заканчивай и оставь меня в покое на несколько часов.       Глаза юноши странно заблестели.       Вот этого еще не хватало. — Чан Гэн, успокойся. Я просто хочу спать, вот и все, это никак не связано с чем-то другим.       Гу Юнь предпринял попытку заранее угомонить юношу, однако одним взглядом дело не ограничилось. Он вновь прильнул к его шее. Казалось, он уже получил отказ, но все равно упрямо следовал собственным желаниям. И маршалу ничего не осталось, кроме как резко развернуться и перевернуть неблагодарного сына, вынудив того оказаться прижатым к кровати. — Ифу не хочет меня? — тут же раздался надломленный голос, словно бы юноша находился на грани предстоящей истерики.       «Прямо сейчас я хочу только кровать! И сон!» — мысленно взвыл мужчина. Он превозносил молитвы богам, чтобы те, наконец, смиловались над ним и сделали так, чтобы его нерадивый сынок перестал лезть к нему в самые неподходящие моменты.       Впрочем, других у них и не было. Да и места выбирать не приходилось. А те варианты мест, что казались для Чан Гэна вполне сносными, его ифу без сомнений отвергал и даже не раздумывал над ними.       А тут они в поместье. Там, где его ифу точно смог бы расслабиться. Но даже так он ему отказывал! Как тут не расстроиться?       Чан Гэн даже специально выделил время на то, чтобы этим вечером навестить Гу Юня в поместье, но тот, видимо, его жеста не оценил. А если и оценил, то только ту часть с иглоукалыванием, которая изначально была только предлогом к большему.       Маршал действительно казался уставшим. И не просто казался — он выглядел так, словно бы двое суток сражался без остановки на поле боя. Впрочем, далеко от правды это высказывание не ушло: Гу Юнь в самом деле сражался, но не два дня, а несколько часов, что потрепало его не меньше, чем если бы он сражался и два дня.       Лекарство мужчина не принимал, а иглоукалывание явно было рассчитано только на то, чтобы расслабить затекшие и уставшие мышцы. Впрочем, Чан Гэн хотя бы с этой задачей управился.       Гу Юнь все еще раздумывал с ответом, но, видимо, так долго ждать его Янь-ван намерен не был. Он предпринял попытку сменить позиции обратно, и руки его опасно хрустнули. Маршал прекрасно знал, что юноша, преследуя свои желания, будет готов вывернуться наизнанку, лишь бы если не угодить ифу, то добиться хоть чего-то, что могло бы хоть немного привести его в чувство. Например, чуть более скорого ответа от мужчины, которому пришлось отпустить запястья юноши.       В полумраке комнаты, освещенной одной только свечой, которую Чан Гэн сам зажег перед тем, как приступить к процедуре, глаза юноши казались подернутыми дымкой безумия. Красный отблеск заставил все в маршале сжаться. — Чан Гэн, — позвал маршал немного строго. Он ожидал, что юноша хоть как-то отреагирует, но тот прижался к нему всем телом и невольно Андинхоу бедром ощутил твердую плоть.       «У него совсем крыша поехала!» — негодовал про себя мужчина, когда его губы заняли жадным поцелуем. Чан Гэн остервенело ворвался языком в его рот и проигнорировал даже то, что на все его манипуляции Гу Юнь ни разу не ответил согласием, лишь бессильно прикусив чужой язык.       Он в самом деле слишком устал и вложил почти все свои последние силы на то, чтобы взять в захват неугомонного сына, который прямо сейчас продолжал свои поползновения в его адрес. — Раз уж все так, то сегодня давай поменяемся. Я не смогу завтра выступить, если ты будешь сверху. — Что?       Чан Гэн, кажется, немного пришел в себя. Взгляд его немного прояснился и он растерянно уставился на мужчину под собой. Красные отблески пропали и теперь юноша напоминал себя обычного: теряющегося перед ним, смущенного и неловкого. Все его смелые движения остановились и он больше не шевелился, боясь сделать лишний вдох.       Его ифу только что предложил что?.. — Вроде бы из нас двоих только я страдаю от дерьмового слуха, но почему-то не слышат именно меня, а не я.       Воспользовавшись чужим замешательством, мужчина развернул мальчишку под себя и пальцем огладил его подбородок. Он чертовски сильно устал и не будет удивлен, если отрубится сразу после процесса. Но он все еще хочет приберечь свою задницу до подходящего момента. По крайней мере до момента, когда ему на следующий же день не придется ехать верхом, ощущая каждым позвонком мимолетное движение лошади. И желательно тогда, когда у него не будет острой необходимости вставать через несколько часов и бегом бежать куда бы то ни было.       Взгляд юноши снизу заблестел. Но вместе с тем он был все еще напряжен из-за того, что должен был оказаться ведомым. Его ифу однажды уже говорил, что отыграется. И он не принял эти слова всерьез, ведь все последующие разы Гу Юнь так же как и раньше оказывался внизу. — Ифу, — дрожащим голосом позвал Янь-ван, а маршал склонился ближе к его лицу и погладил по щеке почти нежно. От этого жеста все внизу живота еще сильнее скрутило. Вряд ли мужчина четко видел его лицо, но даже так он смотрел на него без того холодного осуждения, которое сперва скользнуло в его взгляде.       Гу Юнь считал, что спускает этому мальчишке с рук слишком многое. Но он не мог иначе: он пытался его воспитывать так, как умел, готов был поддержать его в некоторых вещах и не находил сил, чтобы наказать его. Почти не находил. Такое произошло единожды, и то по вине самого Чан Гэна.       Маршал видел как играют блики от огня свечи на лице юноши. Этот свет незатейливо подрагивал на его щеках, иногда дрожа и перемещаясь куда-то в сторону. В комнате был сквозняк из-за открытого окна. Это и служило причиной, по которой огонь свечи не переставал дрожать.       Под тусклым освещением мужчина стал оставлять на чужой груди едва заметную россыпь поцелуев. Один за другим спускались, пока руки параллельно стягивали пояс одежд, распахивали сами одежды, открывая доступ к нежной и чувствительной коже. Чан Гэн, возможно, никогда не признается, но он сам куда чувствительнее, чем его ифу, когда дело касается нежных ласк. Чужое тело дрожит под пальцами мужчины, когда тот языком обводит чужой сосок и после, оглаживает его пальцем. Влажная бусина твердеет, пока мужчина повторяет то же движение, но уже со вторым соском. Он спускается поцелуями до самого низа чужого живота, чуть сильнее распаляя и без того едва удерживаемое Чан Гэном желание. И последний не выдерживает. Он разворачивает мужчину на спину, нависает сверху и впивается в его губы жадным поцелуем.       «Я, конечно, рад, что ты стремишься оприходовать меня, но, может, ты сжалишься надо мной хотя бы сегодня?!» — продолжал мысленно возникать Гу Юнь, но на поцелуй ответил, позволяя юноше стянуть с себя мешающую одежду. — Прости, ифу.       В голосе нет даже тени вины. И от этого в самой глотке у маршала появляется желание прямо сейчас обругать этого юношу, но слова так и остаются там, в то время как чужой горячий рот обхватывает возбужденную плоть. Янь-ван совершенно не церемонился, содрав с треском ткань с чужих ног и рывком опустившись между них. Маршал даже не успел среагировать — до того юноша быстро сделал это.       Чан Гэн едва не давится, но все равно упрямо принимает член, пропускает его в самую глотку, втягивая щеки; размашисто и рвано двигая головой. Гу Юнь не находит в себе сил сдержать грудной стон. Мужчина откидывает назад голову, схватившись за простыни и чуть выгнувшись в спине, из-за чего последняя напомнила о том, что она, между прочим, все еще нуждается в отдыхе. Вдох маршала сорвался и он подавился воздухом, из-за чего на глазах его выступили слезы. Чужой, влажный рот охотно сжимал стеночками горла его орган, да еще и втянутые щеки позволяли ощутить насколько внутри было узко.       Гу Юнь едва не изливается в чужой рот, когда его начинает заметно потряхивать, но Чан Гэн отстраняется и облизывает губы, сжав плоть у основания кольцом пальцев. Желанная разрядка так и не наступает, и мужчина становится раздраженным, сверкая недовольным взглядом в сторону юноши.       Последний сам едва не спустил только от вида ифу: растрепанного, покрасневшего, с выступившими на глазах слезами и донельзя возбужденного, выдернутого из предоргазменного состояния. — Так и будешь бездействовать? — цедит почти сквозь зубы, приподнимаясь на локтях и смотря настолько возмущенно, что у Чан Гэна сердце заходится в бешеном ритме: его ифу настолько милый сейчас, что он не может не улыбнуться. — Чего лыбу давишь? Так и будешь мучать своего ифу, или снизойдешь до хоть каких-нибудь действий?       Грубость в чужом голосе сквозит так, что ее нельзя игнорировать, но Чан Гэн умудряется пропустить ее мимо ушей. Он слышит только немного хриплый тон голоса, в котором есть нотки желания.       «Сначала провоцирует, а потом издевается! Да что ж он за ребенок такой?!»       Называть Чан Гэна ребенком даже мысленно едва ли получилось бы, но маршал имел на то особое право. Для него этот юноша навсегда останется ребенком, пусть даже сейчас он стал значительно выше него самого и даже вырос в плечах.       Ладони Янь-вана спускаются к чужой талии, оглаживают кожу, поднимаясь выше и уже не выдерживающий мужчина поддается в нетерпении бедрами вперед, возбужденным членом задевая чужой. Трение о ткань грубое, почти болезненное, но эффект действие возымело: Чан Гэн впивается в его губы голодным зверем, кусает их, а его рука теперь скользит ниже, опускаясь меж раздвинутых ног. Палец очерчивает сжатое кольцо мышц, которое тут же сокращается, не желая впускать в себя непрошенного гостя. Чан Гэн отрывается от чужих опухших и блестящих из-за слюны губ, тянется второй рукой к своим вещам, с которыми пришел к ифу, чтобы провести иглоукалывание. Он извлекает из едва заметного кармашка небольшой бутылек.       Он изначально шел сюда именно ради этого, так что не было ничего удивительного, что он прихватил с собой смазку.       Гу Юнь вымученно стонет, когда в него толкается один палец, смазанный в масле. Запах последнего заполняет всю комнату и из-за него у мужчины щекочет нос. А вообще, честно говоря, хочется чихнуть, выругаться на столь сильную вонь, развернуться спиной к мальчишке, накрывшись одеялом с головой, и уснуть.       Маршал все еще лелеет надежду на то, что над ним смилуются, но она пропадает, когда второй палец проникает внутрь и растягивает его дальше, настойчивее. В движениях Чан Гэна грубость и неконтролируемое желание просто бросить все как есть и толкнуться, порвав чужое нутро собственным членом. Но его отрезвляет мысль о том, что его ифу — его маленькому ифу — может быть больно. А Чан Гэн не желает причинять ему боль. От одной мысли об этом его сердце сжимается, а желание убить каждого, кто хоть как-то навредит маршалу, заполняет каждую клеточку его тела. — Мягче, — просит немного недовольно Гу Юнь. Ему действительно становится больно, когда пальцы слишком сильно давят, чуть ли не разрывая нежные, отвыкшие от растяжения мышцы.       Янь-ван, опомнившись, в безмолвном извинении оставляет несколько поцелуев на чужой шее, замедляя движения пальцев.       Чан Гэн слишком много думает даже сейчас. В такие моменты ему еще сложнее сдерживать поток своих безумных мыслей, а Кость Нечистоты напоминает о себе переливающимся красным огнем в его глазах.       Самый надежный вариант — привести его в чувство мягким, но искренним напоминанием. И Гу Юнь именно так и поступает. Он, сбито дыша, произносит чужое имя полушепотом, ибо голос его срывается из-за клокочущего желания. Его собственная плоть иногда дергается, выделяя порцию мутноватого предъэякулята, а мысли становятся сбивчивыми, из-за чего он даже на секунду забывает для чего именно звал юношу. — Я люблю тебя.       Чан Гэн, услышав это, останавливает движение пальцев и все его существо наполняется жадным желанием обладать, подтвердить для себя чужие слова, выгравировать в памяти образ его ифу, который в самом деле получает наслаждение благодаря ему. Чужая фраза только подстегнула его на еще более настойчивые действия, словно дав ему зеленый свет на абсолютно любые махинации.       Гу Юнь ожидал обратного эффекта, но так тоже неплохо.       Юноша целует требовательно, добавляя третий палец. Тот с трудом входит в маршала, вызывая у последнего грудной, немного болезненный стон, тонущий в поцелуе глухим мычанием. Впрочем, мужчина к боли привык, однако в таких вещах он все еще надеялся на проявление нежности, а не животного желания. — Ифу, — сбито зовет, оторвавшись от губ. — Ифу, — повторяет, словно мантру, склоняя голову и упираясь лбом в чужое плечо. Алые всполохи во взгляде становятся все более отчетливыми и Чан Гэн старается собраться с силами, чтобы хоть немного прийти в себя, однако его член болезненно трется о ткань штанов, а голова идет кругом от ощущения слегка дрожащего тела под собой. Движения пальцев останавливаются, из-за чего мужчина под ним ерзает, морща нос от не самых приятных ощущений. — Хватит называть меня так в постели.       Строгий тон отрезвляет как глоток свежего воздуха. Кажется, даже открытое окно не дает столь необходимого кислорода, потому что то, в чем нуждается Чан Гэн сейчас больше жизни — не воздух, а мужчина перед ним. Его голос, в котором читаются нотки недовольства и нетерпения, его сбивчатое дыхание и грудные хрипы, которые вырываются непроизвольно, тихо, из-за чего он сам, кажется, не слышит их. Но юноша слышит, и из-за этого ему еще сложнее дышать. — Может, сделаешь что-нибудь? Неблагодарный, я тут, значит, со всей душой к тебе, а ты ничего не делаешь! — продолжает болтать, чтобы хоть немного угомонить недовольство и разочарование в груди. Внизу его живота — предвкушение, тянущее, заставляющее его уже самостоятельно провоцировать юношу на действия.       Чан Гэн заметил одну закономерность: всякий раз, находясь на грани или будучи слишком возбужденным, его ифу не может молчать. Он скажет любой бред, лишь бы вылить в словах все свои ощущения и чувства.       Янь-ван, наконец, вновь двигает пальцами, толкает их глубже, сгибая внутри, из-за чего мужчину под ним чуть ли не подбрасывает. Тот, сведя брови к переносице, стерпел столь агрессивное обращение со своей хризантемой, однако так или иначе это не значит, что он не пожелает отыграться за кощунство своего сына.       Пальцы покидают его неожиданно. Уже привыкший к теплу внутри себя, мужчина пытается сфокусировать взгляд на юноше напротив, но он не видит ничего, кроме алых огоньков в чужих глазах и смазанного очертания его действий: он стягивает с себя одежду, невольно что-то рвет, отбрасывая в сторону словно мусор, после чего нависает над до сих пор силящимся разглядеть его мужчиной. Последний не выдерживает, вытягивает руки, укладывая их на чужие щеки и притягивая чужое лицо к собственному, чтобы всмотреться в его черты. Глаза юноши широко раскрываются под внимательным взглядом Гу Юня. Маршал, не увидев больше намека на Кость Нечистоты, успокоился, и просто поцеловал Чан Гэна в лоб. Чужое лицо на секунду покрылось краской. — Ифу… — Я уже говорил, — смирившись с участью игнорируемого, мужчина прикрыл глаза, приобнимая Янь-вана за шею. Он немного прогибается в спине, принимая более удобное положение. — Не называй меня так. — Ифу, — словно назло повторяет. Если бы глаза Гу Юня были открыты — он бы закатил их. Отучить этого мальчишку от столь поганой привычки вряд ли что-то сможет. А когда его просишь нормально — он только специально дразнится.       Смирившись со своей горькой участью, мужчина уже решил никак не реагировать на чужое обращение.       Неожиданно чужая, влажная плоть головкой уперлась в него. Чан Гэн не спешил толкаться внутрь, словно бы опасаясь сделать больно, однако причина явно была в другом. — Ифу, посмотри на меня.       И без того пылающие от возбуждения щеки стали еще ярче. И Гу Юнь благодарил всевозможных богов, так и не выполнивших его прошлые мольбы, что его лица не было сейчас так хорошо видно из-за скудности освещения. — Просто войди. — Ифу.       Маршал сдается, вскидывая голову и смотря в чужие глаза, повиснув при этом на его шее на вытянутых руках. Стоило ему это сделать — в него тут же одним сильным толчком вошли наполовину. Чуть не задохнувшись, мужчина открыл рот, желая возмутиться, но его заткнули поцелуем.       Вся нижняя часть тела словно бы онемела и вместе с тем ее пронзило острой ноющей болью. Несмотря на подготовку и то, что вошел член без особых препятствий, он все еще имел существенное отличие от пальцев. Он не только доставал дальше, но и пульсировал внутри. Сложно было представить, каково же приходилось сейчас самому юноше, чье тело пробрало дрожью из-за ощущения того, как нутро мужчины сжималось, не желая пускать его дальше.       Заставить себя расслабиться сложно. В таком положении уж точно. Но Гу Юнь умудряется чудом прийти в себя и сосредоточиться исключительно на том, чтобы пропустить в себя всего Чан Гэна. Тот, поняв его действия, толкнулся, стоило стеночкам внутри немного расслабиться и перестать сжимать его так сильно.       Маршал закинул ноги на чужую поясницу, скрестив их за ней, а сам откинулся на подушку, закрыв глаза и спрятав лицо в сгибе руки. — Ифу? — Я в порядке.       Гу Юнь пытался угомонить свое тело, которое слишком остро воспринимало такого рода близость. В конце концов одно дело — получать стрелой в плечо или ногу, а другое — когда тебе в задницу толкают член: горячий, большой и пульсирующий, растягивающий нежные стенки внутри.       Просто стрелу в плече пережить без труда вполне реально, но вот с членом такая тема не прокатит.       Чан Гэн делает пробный толчок, вызывая тихое аханье у маршала. Тот сжимается, но старается расслабиться. Из-за длительного перерыва ему слишком тяжело принимать в себя его по-новой. Но следующий толчок подбрасывает его на месте и вызывает несдержанный, громкий стон. Гу Юнь сжимает зубы, чувствуя приливающее наслаждение, затмевающее дискомфорт от проникновения. Последнее ощущается уже не так остро: смекнувший Чан Гэн толкался в одном и том же направлении, головкой каждый раз попадая по комочку нервов внутри. Рука мужчины сама тянется вниз, однако ее перехватывают, отводя наверх вместе со второй и прижимая к кровати прямо над головой. — Опусти, — цедит, пятками надавливая на чужую поясницу и вынуждая сделать глубокий толчок внутрь и при этом остаться там. Чан Гэн хочет двигаться, но хватка у дрожащих ног крепкая, почти стальная. Самому Гу Юню тоже тяжело: головка упирается прямо в самое чувствительное место, посылая разряды по всему телу и заставляя то неметь и почти лихорадочно дрожать.       Чан Гэн сжимает челюсть и все же поддается чуть назад, тут же совершая мощный толчок, из-за которого чужая хватка слабнет, а ноги начинают разъезжаться. Маршал бы возмутился, если бы его не предало тело, разомлевшее от разливающегося наслаждения, которое словно бы скучивалось в тугой комок внизу живота. И это ощущение не так давно уже было с ним, но Чан Гэн отогнал его, так и не доведя до конца.       Янь-ван сбивается на дикий темп, совершенно не щадит мужчину под собой в чем тот особо и не нуждается. Его все устраивает. Мощные толчки посылают заряды по всему его телу и то больше не отзывается этой нещадной болью в каждой клеточке. — Чан Гэн, — зовет, словно через толщу воды. До его слуха доносятся приглушенные звуки шлепков кожи о кожу и рык прямо над ухом. — Ифу, — зовет точно так же, ощущая, как нутро стискивает его плотнее, затрудняя проникновение.       Гу Юнь совершенно бесстыдно выгибается до хруста в спине, которая завтра определенно напомнит о себе. Но пока он только испытал то, как по телу разлилась приятная слабость.       Однако долго это не продлилось. Пока мужчина пытался отдышаться, он ощутил как в него снова упирается ничуть не опавший член. — Какого-, — уже хочет возмутиться, но останавливается, чувствуя, как чужие руки отпускают его запястья, спускаясь к бедрам. — Ну уж нет! — тут же возникает мужчина, разворачивая юношу и вынуждая лечь вниз. Все внизу неприятно липкое и Гу Юнь отчетливо ощущает как чужое вперемешку с собственным семя стекает вниз по груди и животу. Решив, что простыни ничего не потеряют, испачкавшись чуть сильнее, чем сейчас, маршал стирает с живота сперму и устраивается между чужих ног. Чан Гэн тут же предпринимает попытку сесть, но оказывается прижат обратно. — О, не ты ли еще недостаточно насладился процессом? Позволь ифу позаботиться о тебе.       До последнего юноша надеялся, что он не окажется в такой позиции. Тем более он не знает как ему поступать, оказавшись снизу. — Ифу, — почти хнычет Чан Гэн. Он уже даже готов позабыть о своем возбуждении и стыдливо сбежать. Он готов хоть голым выскочить из-под мужчины. Неизвестность так или иначе пугала его, из-за чего он упирался ладонями в чужую грудь, взглядом умоляя его просто лечь спать как он и хотел изначально.       Но вот только Гу Юнь не видит этого. Для него юноша сейчас даже на таком расстоянии расплывается безобразным пятном и тому способствует тусклое освещение. Он не видит чужого страха или беспокойства, только мягко ладонями оглаживает грудь, спускаясь к бокам и бедрам. Отложенный в сторону бутылек с маслом оказывается в его руках и пахучая жидкость густо и обильно льется ему на ладонь и пальцы, излишками стекая на чужой член и живот, над которыми мужчина и держал ладонь. — Ифу, — в голосе сквозит страх и только сейчас, когда голос юноши прозвучал особенно звонко, громко и тонко, Гу Юнь склоняется ближе к его лицу, отмечая там страх и напряжение.       Мужчина целует его осторожно, нежно, подушечками пальцев оглаживая вход и смазывая его. Юноша под ним дрожит, силясь сдвинуть ноги, но сталкивается с препятствием в качестве чужих, втиснутых меж его ног бедер. Чужой член проехался по собственному, из-за чего Чан Гэн промычал в поцелуй. И тогда, сообразив как немного расслабить юношу, Гу Юнь отстраняется от его губ. Он одной рукой оглаживает сжимающееся колечко мышц, а второй массирует твердый член который из-за чужих махинаций становится еще тверже. Янь-ван тихо стонет, в самом деле немного расслабляясь. И в этот самый момент в него входит длинный, изящный палец. — Ифу, ифу, хватит, пожалуйста, — просит, поддаваясь назад, чтобы избежать проникновения, но его бедро прижимают к кровати и не позволяют сдвинуться.       Чан Гэну не больно. Он ощущает только что-то непривычное, растягивающее его. И этот слабый дискомфорт не способен причинить даже толику боли, однако он все равно судорожно просит остановиться.       Вопреки неуслышанным просьбам, Гу Юнь продолжает. Он, почувствовав, что тело напряглось еще сильнее, продолжал одной рукой поглаживать нежные стенки изнутри, а второй держать юношу, однако теперь он склонился над чужим членом и провел языком по всей длине. Чан Гэн рвано простонал, вздрогнув. Он не мог поддаться или отстраниться и ему приходилось только принимать то, что ему дают. Отталкивать маршала вот так было бы крайне грубо.       Он в самом деле мог с самого начала просто сбежать. Еще до того, как Гу Юнь достал масло. Однако внутри теплилось странное предвкушение и желание узнать что же именно ощущает ифу, когда его вот так распирает его членом.       Длинные волосы щекотали кожу на его бедрах, пачкаясь в масле. Мужчина поморщил нос от выраженного запаха, но отказаться от смазки не мог. Он не хотел делать больно юноше.       Губами обхватив головку чужого члена, Гу Юнь опустил голову, проталкивая плоть в горло наполовину. Солоноватый привкус смазки осел на языке вместе с привкусом чужого семени. Чан Гэн простонал, и в этот же момент в него толкнулся второй палец. Теперь оба двигались тягуче-медленно, постепенно растягивая.       Сказать «больно» язык не повернулся. Ему было и так хорошо и так непривычно, что он совершенно растерялся в ощущениях и словах. Он просто не знал, какое именно слово подошло бы для описания его состояния. Безумие? Нет уж, это ощущение ему знакомо не понаслышке. А другие слова словно бы вылетели из его головы.       Растяжка не особо болезненная даже на три пальца. Да, неприятно, иногда тянет премерзко, но Чан Гэн молчит. Ровно до тех пор, пока он не подскакивает на месте так, что даже ладонь маршала на бедре его не удерживает.       На губах маршала расцветает хищная улыбка и он пальцами нащупывает внутри комочек нервов. У него было достаточно времени, чтобы найти его, и он со своей задачей справился на ура.       Он не видел выражения лица Чан Гэна, но если бы увидел, то непременно бы тронулся умом. Тот уже не сопротивлялся, только охотно раздвигал ноги, откинув назад голову и сжав многострадальное постельное белье пальцами до его треска. Ткань, вроде бы, ничем не провинилась, но за эту ночь она страдает уже не первый раз сначала от небрежного отношения к ней вроде вытирания ею следов любви, а теперь еще и от неконтролируемой физической силы молодого человека. — Ифу, — голос Чан Гэна хрипит, его подбрасывает на месте всякий раз, когда пальцы касаются чего-то внутри. Он уже даже, кажется, ног не чувствует, только может опускать бедра в нетерпении. Он хочет больше. Кажется, даже больше, чем ему могут дать.       Мужчина видит движение чужих губ и это «ифу» он по ним считывать научился очень давно. Только не с такого расстояния, когда он у его раздвинутых ног. Лицо так далеко, что можно различить едва заметное движение челюсти, но даже так маршал готов поклясться, что именно это слово сейчас срывается с его губ.       Гу Юнь как через толщу воды слышит отдаленно голос юноши: хриплый, полный мольбы. И мужчина уверен, что его собственные стоны порой звучат примерно так же, однако сейчас он не может в полной мере насладиться своим положением: его слух и зрение не возвращены посредством выпитого лекарства. И он может только представлять как выглядит под ним Чан Гэн.       Вытащив пальцы, мужчина нависает над чужим телом, смотрит на лицо юноши и вглядывается в его черты: подернутые дымкой безумного вожделения глаза, раскрасневшаяся кожа. Быстро вздымающаяся при дыхании грудь ощущается как персональная печка и даже сквозняк из окна не может хоть немного сбить пожар горящих тел.       Гу Юнь целует мягко, нежно, членом упираясь в сжимающееся колечко мышц. Он скользит по нему головкой, слышит чужое хныканье прямо в поцелуй.       Чан Гэна ведет: его тело совершенно его не слушается, а разум настолько затуманился от возбуждения и вида возвышающегося над ним изящного мужчины, что он не может больше ничего сделать. Только дрожит неконтролируемо, стонет в поцелуй, когда головка дразняще входит и выходит. А потом вскрикивает, когда одним толчком его заполняют полностью. Шлепок кожи о кожу вводит юношу в краску, но Гу Юнь, похоже, не придает этому значения, давая ему привыкнуть. Из глаз сыпятся непрошенные слезы и, словно бы зная, что они там, маршал сцеловывает их. И от этого у юноши перехватывает дыхание. Он обнимает мужчину за шею, прижимается вплотную, возбужденным членом касаясь чужого живота, стонет, чувствуя, как плоть внутри него дергается. Он горячий, пульсирующий, растягивает точно так же как и пальцы и упирается прямо… туда.       Все мысли юноши путаются, а потом в голове образуется вакуум; становится так блаженно-пусто, что Чан Гэн может только протяжно простонать, когда чужой орган вновь дергается, надавливая на простату, но уже чуть более ощутимо. — Ифу, — выстанывает на ухо совершенно непристойно. Окно открыто и наверняка их слышно даже на улице, но Чан Гэна это больше не беспокоит. Его, кажется, вообще ничего больше не беспокоит. Он позволяет размеренно двигаться в себе, податливо раскрывается так, как даже сам Гу Юнь, казалось, никогда не готов был раскрыться, преодолев смущение и полностью отдавшись наслаждению.       Янь-ван хорошо ощущает, как немеет нижняя часть тела, как внутри немного саднит, горит, но это все почти сразу глушит безумное наслаждение. Такое, что он не сдерживается и кончает, так и не прикоснувшись к себе. И перед самым концом он судорожно шепчет чужое имя, а не это злосчастное «ифу». — Гу Юнь, Гу Цзыси, Цзыси, — зовет, когда все его тело дрожит и когда на него обрушиваются еще более мощные толчки. Маршал слышит. Он произносит его имя надрывно, на пике наслаждения, и такое не услышать — грех. Пусть голос искажается потому что со слухом у мужчины проблема, он все равно внутри весь загорается, делая несколько толчков перед тем как излиться в юношу под собой.       Чан Гэн не чувствует ничего кроме странного тепла внутри. И когда покинувший его разум возвращается к нему, он рассеянно смотрит вниз, туда, где соединены их тела. Щеки заливает густой румянец, когда он наблюдает за тем, как чужой член покидает его. Внутри становится неприятно пусто, тепло покидает его вслед за вышедшей плотью.       Двигать нижней частью тела кажется невозможным.        Гу Юнь, к слову, ощущает себя не лучше. Но он уже привык к подобному, а потому он только валится рядом, прижав к себе юношу как подушку. Последний пытается двинуться, и его поясница отзывается болью. — Ифу, — зовет жалобно, с явным упреком во взгляде смотря на мужчину. — У меня завтра совет. — А мне завтра на поле боя и верхом не меньше нескольких суток.       И юноша затихает, чувствуя, как теплая жидкость покидает его тело, когда он предпринимает попытку встать. Лицо становится еще краснее и даже свет свечи не скрывает его смущения. Гу Юнь дует в сторону свечи и та, наконец, тухнет. Она почти догорела, на блюдце под ней растекся воск, а от фитиля пошел едва ощутимый чувствительному обонянию дымок. — Ифу, — жалобно зовет, не зная, что делать со своей проблемой. — Ты кончил в меня и- — Завтра отмоешься. Просто встанем пораньше.       Гу Юнь накидывает на себя и юношу в своих объятиях одеяло, целует Чан Гэна в лоб и расслабляется, медленно погружаясь в сон, пока сам Янь-ван никак не может найти себе места от смущения, но и сбежать не может, ведь ифу сам прижимает его к себе вот так бережно, любяще. Вымотанный, он все же засыпает.       Наутро им обязательно придется собираться в спешке, а по возвращению Гу Юнь еще долго будет негодовать за эту ночь, сетуя на нетерпеливость своего сына. И только Шэнь И будет смотреть на них как на врагов народа, ибо он как раз хотел прийти в гости к маршалу перед отправлением, но вот как только из окна донеслось это «ифу!» надломленным голосом Чан Гэна, он резко развернулся и пошел в обратную сторону.