У него не было постоянной формы, потому что он инвертированная пустота, черная дыра, на горизонте событий которой умирают другие звезды. Он поймал последнее дыхание Ситисит и успел увидеть, как на дне его глаз гаснет божественная искра, — и это обрекло его на большую изменчивость, чем у прочих. Это обрекло его на вечную дихотомию, на двойственную природу, на противоречия, равно стачивающие и делающие его крепче. Его сфера — порядок и консервативность, хаос и отрицание старых правил — это могло бы его уничтожить, будь он моложе или слабее, но кровь Падомай в нем насыщеннее и старше, чем у прочих. Он видел многих Закат-и-Закат, пожранных драконами, червями, и другими, стремящимися прорваться сквозь кальпы и ограничения смертности или отсутствия смерти — и останки многих из них он развеял над границей пространства-времени. Они всегда были скучными, особенно после того как затвердеют — нет ничего стабильнее, чем рассвет и закат. Они всегда пахнут лилиями и розами — мертвыми цветами, мертвой водой, мертвым смыслом — но эта все-таки отличалась. Немного, но достаточно, чтобы развлечься до конца кальпы или до тех пор, пока кто-то из них не исчезнет, что скорее всего случится раньше.
Когда она впервые осознала себя как Азура и создала себе форму, Арден Сул был рядом. Когда Азура стала Азурой, Арден Сул стал мужчиной и не менялся больше — в этом не было особого смысла, только его желание. Он касался волос Азуры — и с каждым его касанием они становились длиннее и гуще — и ее кожи, и она поддавалась его рукам, принимая форму. Хаос-Порядок, Арден Сул, был черной звездой, на горизонте событий которой умирают иные звезды, — но вместе с тем, он всегда был дырой по форме Ситис, инверсией Пустоты. Закат-и-Заря, Азура, была той, что обречена умереть скорее рано, чем вовремя или поздно, — но вместе с тем, она всегда была ободом всяких дыр, воплощенным горизонтом событий. Он дарил ей умершие и нерожденные звезды — прекрасные и безумные, — а она дарила ему невыросшие цветы и неспетые песни, грозу и гром, звук которых походил на бой Барабана Рока. Он менял ее, и она сама менялась — и затвердела иначе, чем все прошлые Закат-и-Закат. Ее никто не мог пожрать, не пронзив в самое сердце обломком кости — но и она не могла никого пожрать полностью. Это могло быть предательством, а могло быть любовью, но скорее всего всем сразу. На языке даэдра нет разницы между любовью и убийством, агонией и рождением, преданностью и предательством — и в их отношениях этой разницы тоже нет. Азура хочет пожрать Арден Сула не меньше, чем ее хочет пожрать сам Арден. Азура танцует на стеблях лиловых роз и лазурных лилий, пока они не станут черными от ее крови. Арден Сул касается губами и пальцами ее ран и посыпает цветы солью и солью. Кристаллы его соли стабильны, но заставляют других потерять контроль — это один из способов примирить в себе хаос с порядком, стабильность и вечное изменение. Арден пьет кровь из смертельных ран и кровь из разорвавшихся от наслаждения сердец, и обе они для него равно вкусны и желанны. Азуре тоже нравится этот вкус, и она пьет кровь с чужих рук и губ. Только ей это позволено. Даэдра не способны сотворить жизнь, но они могут копировать код и изменять его значения, не трогая основной сути. Они все пытаются обойти это ограничение — и Арден Сул к этому ближе прочих. — Смотри, Азура, — говорит он, раскрывая перед ней двери своей часовни. — Это моя лаборатория. Она видит даэдра и не совсем даэдра — живых и в вечной агонии, целых и выпотрошенных, лишенных кожи и лишенных анимуса — и увиденное ее завораживает. Она слаба, ее сфера цветы и туманные предсказания, и она сама как цветок, что цветет лишь в сумерках. Ей хочется силы, ей не хочется быть пожранной, и потому она следует за Арденом почти след в след, забирая у него капля по капле силу. — Смотри, Азура, мы не-живы, но тоже способны сделать подобие жизни. В клетке перед ними низший дэадра, похожий на насекомое, и сочащийся гноем сегмент драконочервя. — Я создал их из своей крови, соли и смертной плоти. Они слабы, но способны размножаться, если есть достаточно плоти. Азура вглядывается в мертвую плоть и видит личинок. — Как ты назвал их? — Элитра. Он подходит к клетке вплотную и одним быстрым движением пробивает элитре хитин на брюшке. Азура смотрит на его руку, на капающий с нее зеленый ихор, на то, как Арден медленно слизывает его с запястья… — Их кровь пьянит сильнее, чем любая другая соль, но это — побочный эффект. Азура смотрит в его глаза и видит еще нерожденные луны и разверстую бездну, и последнее дыхание Ситисит — и понимает, что это глаза мертвеца, безумного оттого, что еще почему-то жив. — Если низшие формы, порожденные силой падомай, способны на размножение, можем ли мы сделать так же? Азура слабее многих Принцев, ее сфера — цветы, пророчества и безумие, что они дарят. В личинках элитр она видит возможность — и видит начало конца. Когда она впервые смотрит на то, что они с Арденом создали, ее охватывает ликование — и ужас. Это — прототип, такой же, как элитры с пьянящей кровью, — но в отличие от элитр он лишен смертности и разумен. У него нет формы, как не было у Арден Сула и у Азуры, и нет сферы, которая его ограничит. Азура смотрит на код, достраивающий сам себя, на код, который никто не способен отредактировать — и видит не слугу, не дитя, но оружие, которое сможет ее пожрать. Это всего лишь прототип, грубая заготовка. Азура смотрит на клубящуюся под пальцами обсидиановую черноту, и понимает, что дальше разработки вести нельзя. Арден Сул незримо рядом — от него пахнет кровью, грозой и феллдью, — и Азура надеется, что он тоже в ужасе, тоже видит опасность… Он в восторге. — Мы должны уничтожить это. Азура ловит чужие руки, на этот раз женские. Арден проявляется полностью в том облике, который Азура увидела, когда еще не была Азурой, а только Закат-Закатом: темные волосы, глаза, льдистые и слепые, мертвые звезды, скрипящие на зубах… Арден Сул проявился женщиной, и в этом есть смысл, который Азура не хочет видеть. — Ты не сможешь. Это не вписано в его программу. Азура знает продолжение этих слов, и не хочет их слышать, но Арден все равно говорит. — А я не стану. В его-ее глазах — мертвые звезды, разверстая бездна, инвертированная пустота, обреченная на исчезновение. Азура больше не хочет быть его горизонтом событий. — Значит, это конец. Это не вопрос — и никогда им не было. Это следствие их одной на двоих программы: Принцы не могут вплавляться друг в друга вечно. — Да, — говорит Арден Сул, и его облик вновь начинает меняться — он снова тот, который Азура привыкла видеть, но грудь его проломлена, а обнаженное сердце истекает зеленой кровью. — Да. Она не хочет на это смотреть, но не может отвести взгляда. Арден скалится, и на его зубах хрустят нерожденные звезды и умерший союз. Он проращивает на своих ребрах лазурные лилии, сотканные из молний, и их стебли и листья становятся ему погребальным саваном. — Да. Он сбрасывает с себя форму и возвращается в свой домен, оставляя лишь пустоту. Азура не знает, где этой пустоты больше — вокруг нее или внутри. Она топит их совместное творение на илистом дне Реки Снов, за гранью времени и пространства.Он был старше и сильнее прочих Принцев, но никогда не тянулся к власти. Ему доступны две сферы, друг другу противоречащие, он — инвертированная пустота, дыра по форме Ситис, заполненная противоречиями, ошибками и конфликтующим кодом. Он обречен на исчезновение, несмотря на отсутствие смертности, но в отличие от иных Принцев, он не сможет себя воссоздать с новой личностью в новом теле. Он видел многих Закат-и-Закат, и многих из них он пожрал, и многие были пожраны на его глазах. Эта Закат-и-Закат, хоть и отличалась, но не достаточно, чтобы осмелиться украсть иную судьбу. Ее отличий было достаточно, чтобы развлечься до конца кальпы или до тех пор, пока кто-то из них не исчезнет. Хаос-Порядок всегда знал, что второе случится раньше, но он все равно ошибся. Эта звезда не встретит последний закат на его горизонте событий.
Когда Азура впервые осознала, что может думать об Арден Суле без боли, он появился перед ней снова. — Зачем ты вернулся? Арден протянул ей руки — и в одной из них лежал покрытый кровью кинжал, а в другой разорвавшееся от наслаждения сердце. — Ты Луна, которой я подарил звезды, ты Заря, ты Закат, ты цветы, распускающиеся в сумерки. Твоя сфера — цветы и пророчества, но не только. Ты обод всех дыр, и ты мой горизонт событий. Это твоя программа — и я хочу, чтобы ты поймала мой закат-и-рассвет так же, как я поймал последний вдох Ситисит. — Я уничтожила прототип твоей замены. Ты не можешь умереть и воскреснуть. Арден смеется, и его ребра пронзают кожу — это проявление Хаоса. Азура видит, что они покрыты кристаллами соли, и это проявление Порядка. — Это не замена. Это мое потомство. Я поймал последний вдох Ситисит и увидел угасание его божественной искры — и я знаю, что он пытался сделать. Смертные живут вечно в своих потомках — и это та вечность, что нам была недоступна. Мы с тобой обошли это ограничение. — Я похоронила это на дне Реки Снов, за гранью Времени. Арден слизывает с сердца смешанную с феллдью кровь — и Азура вдруг понимает, что допустила ошибку с самого начала. Она посмотрела в ту бездну, которую не способна поглотить — и была обречена на поражение. — Моим делом всегда была соль. Соль крови и слез и иные соли. Создай нужную среду, и ее кристаллы прорастут на любой основе. Это ее программа. И поверь мне, мы создали лучшую соль из всех, что я когда-либо задумывал. Азуру нельзя пожрать, не вбив в сердце осколок кости — и каждое слово Арден Сула подобно такой кости. Между преданностью и предательством нет разницы — как нет ее между любовью и убийством. Арден может ее пожрать — но не делает этого. Ему достаточно любви. — Я создал элитр, и они размножаются, откладывая яйца в плоть. Их личинки паразитируют на мертвечине, и тем повторяют смертных, паразитирующих на умершем Ситисит. Мы создали заготовку демипринца, и он паразитирует на Снорукаве. Все это делает мантлинг подобным паразитированию. Азура не хочет слышать этих слов, но не может их не слышать, потому что она обод всех дыр, и не может отсечь себя от дыры по форме Ситис. Она не может отсечь себя от Арден Сула, пока кто-то из них не исчезнет. — Мне всегда было интересно, смогу ли я паразитировать сам на себе. Смогу ли я сам себя смантлить. Во мне накопилось слишком много противоречий и отмершего кода, чтобы я смог продолжить изменения, сохраняя себя. Теперь я нашел способ. — Что ты собрался сделать? — Я разделю себя, стану и средой, и основой, и солью. Все мои грани будут идти отдельно, но всегда моими следами. Это закат Арден Сула — и рассвет Бездны-в-Бездне, Хаоса, что больше не упорядочен, и Порядка, лишенного хаотичности. Азура понимает, что это уже вписано в мировой код. Она сплетает Арден Сулу погребальный саван из лазурных лилий и лиловых роз и целует его руки — и с разорвавшимся сердцем, и с кинжалом, который это сердце вырезал. Она смотрит в его глаза — снова льдистые, снова слепые, — и на его губы, блестящие от феллдью и раскрошенных мертвых звезд. — Я утоплю твой прах на дне Реки Снов, за границей Пространства-Времени. Я буду гадать на твоих костях и стану носить их у сердца. Я соберу гром и бурю, чей звук будет подобен бою Барабана Рока и выйду навстречу тому, кто займет твое место. Арден касается губами ее лба и век — и касания его обжигают холодом. Лепестки его савана переливаются цветами закатных и рассветных сумерек: всеми оттенками лазурного, лилового и индиго, — и в этом есть смысл, который никому не интересен, потому что и без него слишком горько. Азура сцеловывает с его губ кровь и память о последнем дыхании Ситисит. — Помни меня, когда все закончится. Не забудь меня даже в отдалении, туда я буду переноситься в мечтах моих. Азура знает слова, которые он не сказал. Ее сфера — пророчества и цветы, распускающиеся в сумерках. Арден Сул сам приблизил свои сумерки — и Азура видит его как никогда четко. “Кроме мечт внутри сна у меня ничего не останется.” Она сцеловывает эти слова, чтобы они никогда не были произнесены. Она не отвечает на них, потому что они не требуют ответа. Она обречена помнить Арден Сула с тех пор, как назвала себя Азурой.Когда он-они впервые осознает себя, вокруг него будет пахнуть цветами, распускающимися и увядающими в сумерках. — Как твое имя? — спросит у него бездна, смотревшая в него через Реку Снов. Он-они не будет думать ни секунды, и потому ответит: — Пустая дваждыбездна, Порядок-Хаос, разделенные, но нераздельные, замерзшая звезда, черная дыра по форме Ситис. Бездна ничего ему-им не ответит, и потому он-они подумает чуть дольше. Спустя мгновение — или вечность — он-они продолжит: — Джиггалаг и Шеогорат. — Отлично, — ответит ему бездна, пахнущая сумеречными цветами, бездна, что примет облик прекрасной женщины с черными волосами и нетающим льдом в глазах, на чьих зубах будет скрипеть крошка давно умерших звезд, прекраснее и безумнее которых нет и никогда не будет. — Тогда зови меня Азура.