Шторм дня вчерашнего

      24 сентября 1983       Их поцелуй был медленным и нерешительным, и Гермиона не могла понять, кто из них дрожал, когда их губы наконец-то соприкоснулись.       Поначалу они едва касались, вдыхая выдохи друг друга. Джеймс не отводил от нее взгляда, а она тонула в его карих глазах, которые издалека казались серыми, но вблизи напоминали наслоение самых разных цветов. Мелово-серый круг очертил глубокое море нежно-синего цвета, которое напомнило ей о зимнем небе, простиравшемся над Черным озером прямо перед первым снегопадом. Его центр был медово-коричневым, как и у нее, просачивающимся в синюю воду, как то и дело вспыхивающая звезда. Где-то за цветами она видела искреннюю симпатию, и Гермионе пришлось закрыть глаза от невообразимого страха.       Почувствовав ее беспокойство, Джеймс провел большим пальцем по ее щеке и сильнее прижался к ее губам. Они были мягкими, но слегка потрескавшимися в одном уголке, который она всегда прикусывала, когда волновалась, пугалась или просто сильно о чем-то задумывалась. Он нежно поцеловал этот уголок, после чего отпрянул и посмотрел на нее.       — Пожалуйста, взгляни на меня, Гермиона, — прошептал он.       Она покачала головой, страшась, что, если она откроет глаза, его уже не будет. Что она каким-то образом вернется в прежнюю жизнь, состоящую из ада, войны и смерти. Она ощущала кровь, слезы и болезненный страх, отдававший во рту медью и пеплом.       Это невозможно. Невозможно, что, проведя столько времени в этом веке, построив собственную жизнь, погрузившись в общество этой эпохи, заведя друзей, создав нечто вроде семьи… невозможно, что она это проглядела. Как она могла это проглядеть? Кингсли явно знал; по сути, он и расстался с ней из-за этого. Он увидел, что между ней и Джеймсом что-то есть и понял… понял то, что она едва замечала. И, боги, как же боялась признавать.       Ведь он был не абы кем.       Он не был Ангусом, неприкрыто флиртовавшим с ней с первой же встречи. Он не был Кингсли, идеальным во всём, но так и не ставшим любимым. Он не был Сириусом, отважным и дерзким, или Ремусом, который краснел и извинялся, единожды ее поцеловав. Он, зависший над ней, касавшийся ее щеки и просивший открыть глаза, не был Виктором Крамом, приглашающим ее на бал. Он не был Кормаком Маклаггеном, пытавшимся ухватить ее за зад под омелой.       Он не был Роном, к которому, как она когда-то думала, испытывала искренние чувства… очень-очень давно.       И он не был Гарри, сколько бы людей ни говорило, что они сильно похожи.       Пожалуйста, пусть это будет по-настоящему, взмолилась она, открыла глаза, взглянула в его карие глубины и улыбнулась, не увидев ни капли зеленого за черной челкой, упавшей ему на глаза. Она протянула руку и коснулась его волос, а он повернул голову и прижался губами к ее запястью.       — Я… Я не знаю, что сказать, — тихо призналась она, и ее щеки покраснели. Он улыбнулся ей в запястье.       — По крайней мере, можешь сказать, что я целуюсь лучше, чем профессор Люпин в твоих детских фантазиях.       Она распахнула глаза и ошарашенно раскрыла рот. Джеймс живо воспользовался шансом, улыбнулся, наклонился и вновь прижался к ее губам, проникая языком в ее рот. Джеймс возбудился куда быстрее, чем ожидал, и потому сменил позу, чтобы она этого не почувствовала. В его планы совершенно не входило пугать ее в такой момент.       Не то чтобы у него вообще были планы.       Джеймс Поттер в такие моменты редко что соображал. Да, он уже проходил через подобное с Лили, но еще он отлично понимал, что в пылу страсти в его мозгу что-то разъединялось, отчего он переставал ясно и объективно мыслить. К примеру, когда Гермиона запустила пальцы в его волосы, он мог думать лишь о том, как бы ему хотелось, чтобы она никогда его не отпускала, что на вкус она, как клубника, что ее кожа такая нежная, а тело — податливое.       Ему стоило постыдиться, что он забыл, что его сын играл в соседней комнате.       Джеймс провел руками по ее бедрам и перевернул их на бок, и Гермиона инстинктивно согнула ногу в колене и прижалась к его боку, будто собиралась вновь взобраться на него. Расценив ее движения, как приглашение, он завел руки ей за спину и притянул ближе к себе. Как бы приятны ей ни были его прикосновения, учащенно забившееся сердце дало ей сигнал открыть глаза и упереться ему в грудь, пока их губы не разомкнулись.       — Это… — выдохнула она ему в рот. — Это будет очень плохо.       — Нет, — возразил он. — Очень хорошо.       Гермиона простонала, вновь закрыла глаза и прижалась лбом к его лбу.       — Дело не в нас, — прошептала она. — Мы должны думать ясно… Мы должны… Боги, как приятно тебя целовать, — и она обхватила ладонями его лицо, слегка царапая его щетину, и прижалась к его губам. Он застонал и зарылся пальцами в ее волосы, но она вновь отпрянула.       — Черт, — пробормотал он, вновь меняя позу и мысленно проклиная магловские джинсы.       — Это неправильно.       — Почему?       — Я… Я не знаю, — призналась она, прикусывая губу. — Просто… Ты же Джеймс Поттер.       Он хмыкнул.       — Спасибо, что напомнила, а то я почти забыл.       Она нахмурилась.       — Мы не можем так поступить. Гарри — мой…       — Твой кто? — прервал ее Джеймс, с нежностью и без усмешки глядя на нее. Он вздохнул, поцеловал ее в подбородок и переплел пальцы их рук.       — Гарри — мой… мой… — она нахмурилась и взглянула на него. — Ты — мой друг.       Потому что Гарри — ее Гарри — того Гарри, которого она встретила в поезде, кто вместе с ней в одиннадцать лет был распределен на Гриффиндор, кто спас ее от горного тролля… его больше не было. Не было Мальчика-Который-Выжил, не было Избранного — лишь маленький мальчик, играющий в соседней комнате. А мужчина… мужчина перед ней был…       — Я не знаю, что делать. Это не входило в план.       — У тебя всегда есть план, — ласково сказал он. — Может, придумаем новый?       Она быстро моргнула, волнуясь, что делает что-то не то — хоть ей уже очень, очень давно казалось, что это более чем правильно — волнуясь, что, хоть она и немало изменила с момента появления в 1981, это всё же выходило за рамки дозволенного. Что после такого уже ничего назад не отмотать. Что если она облажается, то потеряет всё.       — Я боюсь. Я не знаю, с чего начать.       Джеймс облизнул губы.       — Могу я предложить кое-что, что облегчит твой страх? — когда она кивнула, взглядом умоляя его о помощи, он наклонился и поцеловал ее. От медленного, но страстного поцелуя она буквально растаяла в его руках. Отпрянув, он прошептал: — Что ты сейчас чувствовала?       Она облегчённо выдохнула.       — Как будто вернулась домой. А ты?       Он улыбнулся.       — Как будто всё во мне… очистилось и обновилось.       Она улыбнулась и вновь поцеловала его, смеясь, когда его чёлка защекотала ей лоб.       — Нам нужно… — попыталась сказать она между поцелуев. — Нам нужно понять, что это… что мы… что мы делаем.       — Позже, — настоял Джеймс и прижался губами к ее шее.       — Стоп… Что это?       — Что? — пробормотал он ей в кожу.       — Джеймс, помолчи, — шикнула она на него, удерживая на месте. — Как будто… шуршит что-то.       — Как одежда? — он приподнял бровь.       — Нет, как помехи в телефоне. Это… О боже.       Насторожившись от вида беспокойства, отпечатавшегося на ее лице, Джеймс резко сел и инстинктивно бросился в спальню. Распахнув дверь, он увидел, что его сын по-прежнему сидит на полу, играя с игрушками и…       — Ссшайии… нсааа хьяссш.       Гермиона положила руку Джеймсу на плечо, и он тут же напрягся, когда они увидели Гарри, свободно говорящего со змеёй на парселтанге.