Invictus (Director's Cut)

На следующее утро головная боль прошла, как и странная чувствительность носа к запахам. Спасибо за это, чёрт побери. Торфинн встал, чувствуя себя достаточно отдохнувшим, и направился на поиски колодца. В деревне было темно и безмолвно, первые проблески предрассветного свечения отбрасывали на всё вокруг суровую синюю тень. Все ещё спали. Это его вполне устраивало; Торфинн хотел закончить свои дела здесь и уйти до того, как все проснутся. Он шёл по грязи, как призрак, напрягаясь от любого звука. Бросив настороженный взгляд на кривые и отсутствующие двери — вот с чем приходится иметь дела этим идиотам за то, что они всё вышибли — он был рад, что ни один из ближайших домов не принадлежал Аскеладду. Они с Бьёрном были ранними пташками, и как раз теми людьми, которым он не хотел попадаться на глаза. К счастью, все мужчины в домах по обе стороны узкой улицы были в бессознательном состоянии; Тор, Атли, Скард и… Торфинн удивлённо моргнул. Он мог сказать, кто был в каждом доме. Как это было возможно? Он никогда не замечал этого раньше, не так ли? Или это просто было его воспоминанием об обычной конфигурации? Многие наёмники образовывали группы, каждая из которых выбирала соседние дома или разбивала лагерь вместе, когда они путешествовали. Нет, дело не в этом. Это был… запах. Он задрал нос и глубоко вздохнул. Да, так и есть. Каждый отдельный запах просачивался в недвижимый утренний воздух, такой же отчётливый, как голоса, зовущие его по имени. Он вспомнил, каким чувствительным был его нос прошлой ночью. До сих пор он думал, что это побочное действие его головной боли, но… разве не все пахли ужасно всю последнюю неделю, даже до произошедшего? Торфинн покачал головой и пошёл дальше. В конце концов, разве это имело значение? Значит, он мог почуять больше. До тех пор, пока запахи не были достаточно отвратительными, чтобы вызвать у него приступ тошноты, ему было всё равно. В центре деревни лежала плотная куча пепла, обломки почерневших черепов и толстые стержни длинных костей, потрескавшихся и обуглившихся. Сгоревшие тела старых жителей деревни. Прямо рядом с колодцем. Торфинн поднял ведро, морщась, когда лебёдка скрипела при каждом повороте ручки, и погрузил в него свой бурдюк. Когда воздух вырвался наружу пузырями, он услышал, как что-то скрипнуло. Он огляделся. Из ближайшего дома вышел Арне. Чёрт. Крупный альфа почёсывал свой волосатый живот, но при виде Торфинна лениво помахал рукой и направился к нему. Смирившись, Торфинн выдавил оставшийся воздух из бурдюка, а затем закрыл его крышкой. Он протянул ведро. Может быть, это отвлечёт Арне, и он сможет ускользнуть безо всяких бессмысленных разговоров. Ведро плеснуло, когда он толкнул его вперёд, и Арне подошёл достаточно близко, чтобы быть на расстоянии вытянутой руки, когда остановился. Он склонил голову набок, а затем вздёрнул подбородок, дыша с громким завывающим свистом. — Торфинн? — глаза Арне расширились. — Это ты? Торфинн в замешательстве нахмурился. — Да, это я, тупица, — он сунул ведро в замершие руки Арне и привязал бурдюк к поясу, готовясь уйти. — Ты представился? — странный, почти удивлённый тон его голоса заставил Торфинна замереть. — Я что? Арне снова принюхался. — Ты. Ты представился. Ты представился. Да, он уже слышал это слово раньше. Он слепо ухватился за воспоминание, нащупывая что-то, что никак не хотелось цепляться. Представился. Представился… стоп. Вот оно. Представление зрелости. Совершеннолетие. В его родной деревне для этого устраивали церемонии, ежегодные празднества, на которые его родители таскали его и Ильву. Тогда он не придавал этому особого значения; гораздо более важными были хлеб с мёдом, баранина и случайный глоток сиры, которую отец подсовывал ему специально для этих событий. Теперь он понял. Представление — так они называли это, когда кто-то проявлял свою роль: альфа, бета или омега. Он посмотрел вниз, как будто ожидая, что внезапно станет выше. Разве это не должно было стать большой переменой? Он не чувствовал никакой разницы. Запах в носу такой густой и сильный, что его почти тошнило. Пульсирующая, нарастающая боль в голове. Были ли это знаки? Торфинн поднёс рубашку к носу, принюхиваясь. Ничего. Он не чувствовал в себе перемен. Но всё остальное пахло богаче, сложнее. Так вот на что похож нюх альфы? Громкое влажное сопение в ухо. Он повернулся и увидел Арне, стоящего так близко, что его борода касалась плеча Торфинна. — Ты прекратишь? — он ткнул Арне локтем в живот. Тот, не готовый к этому, выронил ведро, пролив воду им на ноги. Торфинн отпрыгнул в сторону, раздражённый тем, что Арне, казалось, нисколько не беспокоился о том, что он намочил ботинки Торфинна. Вместо этого он тащился за ним, как будто его тянула невидимая верёвка. Неужели все так странно относятся к новым альфам? — В чём твоя проблема? — прошипел он, отступая. Арне шагнул ближе, его глаза были ошеломлены и какими-то мечтательными. — Ты пахнешь, как омега. — Нет, это не так! — Торфинн отрицал на автомате, только наполовину понимая. Омега не был альфой, слово, которое оно означало, было не тем, чего он ждал, оно было неправильным. Альфы и беты — вот кем было большинство людей, альфой был его отец. Это то, кем был он сам. Не омегой. Но даже когда его разум отказывался принимать это, часть его поворачивала термин, изучая его. Омеги. Он слышал о них, ну — слышал, как мужчины шутят о них мимоходом, слыша грубые упоминания о них… Перестань ныть, как маленькая сучка омега, и вставай на свои грёбаные ноги, Эрик! Прошлой ночью она была настоящей дикой кошкой в постели, как будто омега в течке… У тебя? Да не было у тебя никакой грёбаной омеги, дерьмо собачье! … но в его деревне не было омег. Он никогда таких не встречал. Всё, что он знал конкретно, это то, что у короля Свена было несколько рожавших ему наследников, и что они трахали бы всё что угодно будь у них такая возможность. — Мм, а я думаю, так, — продолжил Арне, подкрадываясь ближе. — У главы моей деревни был один в качестве раба. Пахло очень похоже на тебя, — Торфинну не понравилось, как Арне смотрел на него. Дымка исчезла из его голубых глаз, став чем-то хищным, почти хитрым. — Знаешь, это не такой уж плохой запах. — Отвали, Арне. Позади него послышался топот ног. Торфинн оглянулся и увидел, как из соседнего дома выходит Скард. Он подтягивал штаны, пока приближался, но тоже застыл, когда подошёл ближе. — Торфинн? Это ты? Холод ударил прямо в грудь, чувство, которое не имело ничего общего с утренним холодом. У Скарда были такие же широко распахнутые глаза, и раздутые, не в слишком тонкой попытке понюхать воздух, ноздри. — Торфинн представился, — радостно сказал Арне, указывая на него. — Он омега. Ты чувствуешь его запах? — Это не так! — Не шутишь? — Скард полностью проигнорировал его протест, наклонившись прямо к лицу Торфинна и громко втянув воздух. — Будь я проклят. Торфинн оскалил зубы, щёлкнув челюстями так, что Скард отскочил назад. — Я не грёбаный омега, вы, засранцы, я альфа! Арне рассмеялся. — Ты не альфа, парень. Точно нет. Торфинн повернулся к нему. Арне ухмылялся, глупо оскалив щербатые зубы, в которые не терпелось вонзить кулак. — Да откуда тебе знать? — Ты слишком низкий для альфы, — сказал Арне. — У альф есть узел. Ты когда-нибудь вязал кого-нибудь узлом? Это высказывание заставило его замолчать. Вязка. Ещё один термин, который он слышал от общающихся между собой мужчинами, повязавшими ту или иную женщину, будучи настолько твёрдыми, что их узлы набухали. Он даже видел один несколько лет назад, когда пошёл в лес отлить и увидел, как Ульрик удовлетворяет себя. Опухлость в основании члена. Он всегда предполагал, что получит его, когда станет старше, но что, если… что, если он должен быть там с самого начала? — Ты должно быть шутишь, Торфинн? У него никогда не было женщины! — Скард расхохотался. Желудок скрутило. Они сыпали комментариями снова и снова, дразня его, как будто он был каким-то глупым ребёнком. Как будто он не мог вытащить свои кинжалы прямо сейчас и выпотрошить их, как бесполезные туши, коими они и являлись. Они ошибаются. — Да и не нужно. Если ты достаточно возбуждён, то он появится после того, как кончишь, — вмешался Арне, делая жест рукой вверх-вниз, как будто думал, что Торфинн не знает, что такое эякуляция. — Итак, как насчёт этого, малыш? У тебя есть узел? Стиснув зубы, он опустил голову, отказываясь отвечать. Он не собирался поддерживать этот разговор. — Я могу показать тебе свой, — Скард приобнял Торфинна за плечи, а другой рукой ласкал свою промежность. Солёный запах вокруг него менялся, становясь чем-то более тёмным и сложным. Он щекотал нос Торфинна, забиваясь в ноздри, отчего волосы на затылке встали дыбом. Пахло опасностью. Отбросив руку Скарда, он вытащил кинжалы. — Воу, нет! Я не причиню тебе вреда! — Скард мгновенно ставший кротким и съёжившимся, поднял руки и попятился. Запах преобразился, становясь теперь более кислым, как незрелая черника — сюрприз? — но Торфинн ему не доверял. Взгляд Скарда всё ещё был расчётливым. Вместо того, чтобы ударить их обоих, он схватил упавшее ведро и перерезал верёвку, соединяющую его с лебёдкой колодца. — Эй, что… Верёвка оборвалась. Торфинн побежал с ведром на буксире прочь от двух альф. Его сердце бешено колотилось, а к горлу подступала тошнота. К чёрту их. Если им сейчас нужна вода, им придётся поработать, чтобы достать её. Он бежал через деревню, не обращая внимания на то, что ноги уносили его прочь от главной дороги. Напряжение нарастало в груди, захватывая дух своей интенсивностью. Он заставил себя бежать быстрее. Вместо того, чтобы исчезнуть, оно росло, расширяясь с каждым бешеным ударом его сердца, живое существо ползало под его кожей, угрожая вырваться наружу. Лёгкие горели. Торфинн появился на противоположном конце деревни и помчался на равнину, где паслось небольшое стадо скота. При его приближении они вскинули головы. Широко раскрытые чёрные глаза смотрели на него, кроткие и любопытные. Он обогнул коров и направился к тени дерева, которое окаймляло поля, едва не споткнувшись в темноте о низкий выступ скал. Перед деревом он остановился, тяжело дыша. Оно было корявым, изрядно потрёпанным, кора местами была гладкой, где за неё хватались бесчисленные руки и ноги. Но он не был заинтересован в залезании наверх. Трясущимися руками он перекинул ручку ведра через ветку и вытащил кинжалы. Он хотел причинять боль. Вонзить клинки в мягкую плоть и рвать, пока не останется ничего. Разорвать на куски что-то тёплое и живое и смотреть, как свет исчезает из его глаз — но не мог. Он не мог убивать вне дуэли. Другие наёмники набросятся на него, если он так поступит, убьют или просто прогонят, и тогда он никогда не отомстит за своего отца. Вместо этого он замахнулся, ударив ведро лезвием, заставив его раскачиваться на ветке. Скард и Арне были грёбаными идиотами. Они ни черта не знали. Он был самым быстрым. Самым смертоносным из наёмников. Тот, к кому всегда шёл Аскеладд, когда ему нужна была услуга. Конечно, он был грёбаным альфой! Стук. Стук. Стук. Он бил по ведру снова и снова, оставляя бледные линии на тёмном дереве. Какая разница, что у него никогда не было узла? Или что он был низким? То, что он был ниже всех, кроме Уха, ничего не значило. Посмотрите на Бьёрна: он был самым крупным среди всех мужчин, и был бетой. Стук. Стук. Стук. Торфинн размахивался до тех пор, пока его руки не начали гореть от усталости, а затем начал наносить быстрые удары. Солнце всходило. Оно грело спину, превращая тень в гротескного гиганта с паукообразными конечностями. Он собирался доказать, что они ошибаются. Не может быть, чтобы он был омегой. Он был Торфинном, сыном Тролля Торса, самого сильного викинга, который когда-либо жил. Деревня начала просыпаться. Слышались движения, когда наёмники выполняли свои утренние обязанности и совершал набеги на кладовые. Скрип лебёдки, должно быть, они нашли другое ведро. Низкий гул разговоров перемежался внезапным и подозрительным молчанием. Он навострил уши при звуке своего имени. — Торфинн? — Что это за запах? — Это омега? Их удивлённые восклицания ясно доносились до него. Руки стиснули рукояти кинжалов, больно впаиваясь в плоть ладоней. Ошибаются. Все они. Торфинн рубил и пинал, пока не начал промахиваться, и его мышцы не задрожали от усталости. И всё же тошнотворное чувство не исчезало. Стук. Стук. Оно заползло ему в грудь, вонзив горящие когти в горло и за глаза. Отвлекая. Настолько, что он почти не заметил, как кто-то подошёл, пока мягкий шелест травы не привлёк его внимание. Ноздри раздулись. До него донёсся запах, и Торфинн продолжил атаку на ведро, отказываясь вздрагивать и смотреть. Шаги остановились прямо за его спиной. Одним яростным прыжком он зацепил дно ведра носком сапога и отправил его в полёт с конца ветки прямо над головой. Он обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как Аскеладд ловко поймал то за ручку и отбросил назад ему. Ублюдок. Торфинн швырнул ведро на землю. Аскеладд смотрел на него холодными и понимающими голубыми глазами. Торфинн не мог выдержать этого взгляда. Он был насквозь фальшивым, нарочито ровным и пустым, как будто Аскеладд пытался не засмеяться. — Чего ты хочешь? — он схватил ведро и повернулся к нему спиной. — Итак, ты представился, — заявление прозвучало, как удар обухом топора. — Омега, да? Пульсация ярчайшей ненависти пронзила его, почти головокружительная в своей интенсивности. Чёртов ублюдок. Он не ответил. Вместо этого он повесил ведро обратно на ветку и снова начал наносить удары, представляя, как каждый из них оставляет кровавую полосу на лице Аскеладда. Ублюдок. Ублюдок. Ублюдок! Аскеладд, казалось, намёка не понял. Он тихо стоял позади Торфинна, который чувствовал тяжесть его взгляда, словно рука, медленно сжимающая его горло. Как раз в тот момент, когда он подумывал закричать, Аскеладд заговорил: — Ты был первым омегой, которого я пустил в команду. Очередной прилив энергии. Она пронзила его, горячая, непрошеная, сводящаяся с ума — и удар пришёлся высоко. Острие кинжала заскрипело, пройдясь по ручке ведра, и Торфинн прошипел проклятие. Он провёл большим пальцем по лезвию, ища сколы. — Идём со мной, — сказал Аскеладд и зашагал прочь от деревни в сторону леса. Торфинн смотрел ему вслед. Его сердце колотилось о грудную клетку, и он только что осознал, что задыхается. Энергия, которая вспыхнула в нём, как огонь, исчезла так же быстро, как и появилась. Он перевёл взгляд с удаляющейся спины Аскеладда на деревню, разрываясь на части. Прямой приказ, он не мог его ослушаться. И всё же надвигающаяся угроза того, что, несомненно, станет неприятной дискуссией, была сильным сдерживающим фактором. И это был Аскеладд. Всё, что он хотел сказать, Торфинн слышать не хотел. Стиснув зубы, он поплёлся следом. Углубившись в лес, Торфинн пошёл по узкой тропинке, по которой шёл Аскеладд, чувствуя слабый намёк на облегчение. Он оказался далеко от шёпота и взглядов. После случившегося он мог отстать, спрятаться на некоторое время и догнать конвой после того, как те выдвинутся в путь. Тогда все будут слишком заняты работой, чтобы сплетничать о нём, как любопытные старухи. Шорох движения впереди прекратился. Желудок Торфинна скрутило, когда он вышел на поляну. Аскеладд ждал его. — Выкладывай, малыш. Аскеладд стоял к нему спиной, оглядывая лес, и Торфинна это вполне устраивало. Он всё равно не хотел на него смотреть. Отвернувшись, он вернулся к изучению лезвия своего кинжала. Никаких сколов, слава Одину. Краем глаза он заметил, что Аскеладд наблюдает за ним. — Дай угадаю: ты злишься, что не альфа. В этот момент он почувствовал, как жар бросился в лицо. Кровь прилила к его щекам так быстро, что кожу покалывало от зуда. Торфинн сунул кинжалы обратно в ножны, прежде чем успел бы сделать что-нибудь действительно глупое, например швырнуть их прямо в голову Аскеладда. У того, словно почувствовавшего мысли Торфинна, уголок рта дёрнулся вниз в гримасе. — Так я и думал, — он тяжело вздохнул. —Ну, как ты, наверное, уже понял, жизнь несправедлива. Чем скорее ты примешь это, тем счастливее будешь. Уши Торфинна загорелись. Такой совет от этого человека был настолько чертовски банальным, что он не мог удержаться от того, бы не сорваться. — Тебе легко говорить. Ты альфа! Как только эти слова слетели с его губ, он сразу пожалел о них. Его зубы клацнули, когда он захлопнул челюсть, едва не прикусив язык. Чёрт. Его сердце сжалось. Это было равносильно признанию. Аскеладд фыркнул, не обращая внимания на его огорчение. — Ты что шутишь? Быть альфой — это ни что иное, как заноза в заднице. Мелкое позёрство, оскал зубов и ссоры, как у животных, из-за земли и женщин. У вас, омег, всё просто. Потерпеть немного дерьма, и ты сможешь управлять королевством. У вас, омег. Торфинн прищурился, но был слишком заинтригован последней фразой Аскеладда, чтобы снова огрызаться. Аскеладд вскинул бровь, на его губах заиграла лёгкая улыбка. — Что, не знал? Королями управляют их наложницы, мальчик. После этого тошнотворное чувство вернулось, настолько сильное, что он ощутил, как желчь обожгла горло. Ах, да, знаменитые омеги короля Свена. Они годились только для отсосов, траха и рожания детей, он не мог себе представить, как кто-то мог счесть эту позицию властью. Аскеладд морочил ему голову, кретин. — Не хочу быть чьей-то игрушкой для секса, — прорычал он. Аскеладд развёл руками. — Тогда не надо! Быть омегой — вот, что ты делаешь. Это точно так же, как быть альфой или бетой, — он покачал головой, будто считал Торфинна идиотом, а затем ушел, бормоча себе что-то под нос. После этого Торфинн остался на поляне один. Стало очень тихо, как только шорох от движений Аскеладда отдалился. Постепенно птицы продолжили щебетать, и в лесу слышались крадущиеся звуки чего-то, что двигалось в подлеске. Впервые за этот день в голове Торфинна воцарилась тишина. Будто все мысли вылетели из неё вслед за уходом Аскеладда, оставив его совершенно опустошённым. Вялым. Он бодрствовал не меньше двух часов, а уже чертовски устал. Как долго он стоял в этом пустом, почти медитативном трансе, он не знал. Но это длилось достаточно долго, чтобы напрягающиеся мышцы начали болеть от предыдущих выходок. Чёртов Аскеладд. Мысль об Аскеладде не вызывала привычной ярости, но этого было достаточно, чтобы заставить его двигаться. Он слегка вскрикнул, когда первые шаги вызвали тупую боль в суставах, но вышел из леса. Деревня пустовала. Конвой, казалось, двинулся дальше. Торфинн неспеша набрал ещё одно ведро воды, утолил жажду и осмотрел оставшиеся дома. Запахи были достаточно свежими, чтобы их можно было без проблем различить. Он догонит их в мгновение ока. Но хотел ли он догонять их? Он всегда мог просто… пойти своим путём. Его честь мгновенно взбунтовалась от этой мысли. Он должен был. Его отец должен быть отомщён. При этой мысли его охватил гнев, но он был приглушён тяжестью его усталости. Бремя чести было нелёгким. Торс, больше, чем смертный, его тень достаточно высока, чтобы заслонить собою солнце. Тёмно-бордовые цветы, расползающиеся по тунике его отца. Рука, поглаживающая волосы, бесконечно нежная. Тяжёлое, болезненное дыхание, которое сотрясало его, пока отец не рухнул замертво на землю. После стольких лет воспоминания больше не могли заставить его плакать, но он всё ещё остро реагировал на них. Они пронзали его, как плеть, сбрасывая оцепенение, и с новыми силами толкали к дороге. Он тренировался там много лет. Оттачивал скорость, точил клинки. Он был так же силён, как и другие альфы, которые, очевидно, не могли выковырять грязь из носов, чтобы понять, что он такой же. Я — альфа. Он докажет, что все они ошибаются

***

В течение двух дней он следил за конвоем, слишком измученный, чтобы ускорить шаг, и всё ещё слишком раздражённый предыдущим приёмом, чтобы гореть желанием оказаться в поле зрения других наёмников. Говнюки, все они. Только мысль о том, что они могут сделать с лодкой его отца, побудила его догнать их на третий день. Он должен был знать, что с ней ничего не случится, Аскеладд заботился о том, что ценил, а хорошо построенный корабль был почти бесценен. И всё же он тщательно осмотрел его после того, как все легли спать. В полном порядке, не считая новых царапин и вмятин, полученных во время их безрассудной атаки на франкскую крепость. Всё было в порядке. Он больше ни от кого не слышал замечаний «омега», что стало облегчением. Нет, теперь его проблема была в кое-чём совершенно другом: все вели себя чертовски странно. В шестой раз за два дня он был вовлечён в односторонний разговор, когда к нему подходил человек, с которым он за всю жизнь не перекинулся и десятком предложений – на этот раз Херлиф. Торфинн смотрел на него в полном замешательстве, когда мужчина подобрался к нему бочком со словами: — Хороший денёк, а, Торфинн? Это был точно такой же день, как и любой другой. Ясно и прохладно, а угроза его омрачения подкрадывается все ближе. Ничего примечательного, за исключением того, что вместо одиночества, компанию ему составлял высокий светловолосый альфа, притворяющийся его другом. Херлиф, как и остальные, казалось, был полон решимости вовлечь его в разговор, не обращая внимания на то, что Торфинн игнорировал его. Только когда Торфинн увидел, как глаза Херлифа метнулись к нему, раздув ноздри, он разозлился настолько, что зарычал и ушёл. Херлиф не последовал за ним. Это делало его, по крайней мере, немного умнее других, но сам факт, что он вообще попытался, раздражал. Глупо. Как будто Торфинн хотел подружиться с кем-то из них. Он никогда не был популярен среди наёмников. Даже в детстве его в основном игнорировали, отмахивались или давали пинка, словно он был помехой. С тех пор, как он стал старше, ничего не изменилось. Его по-прежнему игнорировали, но теперь он был самодостаточен, достаточно сообразителен, чтобы идти своим путём, не хныча и не падая лицом в грязь, достаточно проворный со своими клинками, чтобы представлять угрозу. Его уважали. По крайней мере, немного. Время от времени его хлопали по спине за хороший улов или благодарили за помощь, но между ним и остальными всё ещё оставалась дистанция, зияющая пропасть, которую невозможно было преодолеть. Только теперь они пытались. И это чертовски раздражало. Подходили к нему поближе. Заводили разговор. Всё ещё шептались о нём, когда думали, что он находится на достаточном расстоянии, чтобы не услышать их. Каждый раз, оборачиваясь, он ловил на себе их взгляды. И выражение их лиц было чем-то, что он узнавал: это было то же самое выражение, которое принимал Аскеладд всякий раз, когда вызывал Торфинна в переднюю часть атакующего строя. Им что-то было нужно. Что ж, он сам не хотел от них ни хрена. И ему не нравилось, что некоторые из них, казалось, не понимали намёков, особенно Ульф, Ивар и Скард. Они отказались от разговоров с ним — после достаточного количества брошенных «отвали», даже до них дошло, — но они всё ещё просто… задерживались рядом. Держались в хвосте конвоя. Даже спать рядом с ним ложились, достаточно близко, чтобы ему пришлось дважды перемещаться на другое место. Он, чёрт возьми, не понимал, особенно, когда Скард был таким засранцем в начале недели. Торфинн не позволит им добраться до него. Ему просто нужно быть бдительным, пока эти глупости не сойдут на нет. Через полторы недели после представления он разбил свой одинокий лагерь глубоко в темнеющем лесу. По словам Аскеладда они были в пяти днях пути от следующей деревни, всё ещё слишком далеко от комфорта. Все начинали нервничать. Он начинал нервничать, даже несмотря на то, что уже лёг спать, он чувствовал желание двигаться, под его кожей словно маршировал рой муравьев. Игнорировать это было невозможно. Он решил применить последнее доступное средство, позволив разрядке довести себя до изнеможения и, наконец, заснуть. Шорх. Звук ломающейся ветки. Глаза Торфинна распахнулись. Он вскочил на ноги, мгновенно насторожившись. Держа кинжалы прямо перед собой, он осмотрел накрытую тенью линию деревьев. Ничего. Ветер шелестел в кронах деревьев, позолоченные луной листья мерцали, как звёзды. Он видел движения, игнорируя их, надеясь заметить крадущиеся движения тела или блеск кинжала. По-прежнему ничего. Шагая по широкой дуге, он начал чувствовать себя немного глупо. Может, это был олень. Но это было не так. В десяти ярдах он, наконец, уловил запах, который безошибочно принадлежал Скарду. Скарду и ещё одному… Аскеладду? Торфинн нахмурился. Запах Скарда доносился с подветренной стороны, в том направлении, где спали остальные. Аскеладда тоже, но его ветер доносил издали, будто он следил за Скардом. Их запахи встретились, смешиваясь, и двинулись ровной линией из леса. Любопытствуя, Торфинн пошёл следом. Он проследил за ними до опушки леса, а затем остановился. Отсюда земли резко сходили вниз, превращаясь в широкую открытую долину там, на полпути вниз по склону, стояли Скард и Аскеладд. Он был слишком далеко, чтобы расслышать о чём они говорят, и мог различить только их чёрные силуэты на фоне травы, которая светилась в холодном свете луны. Аскеладд наклонился к Скарду. Его поза была свободной и лёгкой, но Скард был напряжён, словно ожидал нападения. Что говорил ему Аскеладд? После долгой паузы Скард кивнул, а затем повернулся и пошёл прочь так быстро, что практически перешёл на бег. Но одно ужасное мгновение Торфинну показалось, что Скард идёт прямо к нему, но тот повернул в сторону баркасов. Что произошло? Что бы это ни было, Аскеладд, казалось, не беспокоился, он всё ещё стоял на холме, но уже глядя на звёзды. Несколько долгих секунд Торфинн смотрел на неподвижную спину Аскеладда, разрываясь между любопытством и инстинктом самосохранения. В конце концов он отступил. Он не хотел быть застуканным, когда Аскеладд обернётся — у него было отчётливое ощущение, что тот его сразу заметит. После этого сон приходил медленно. Ему было не по себе: пока он спал, двое бродили неподалёку от его лагеря. Даже если они просто разговаривали, это было странно. Коварно. Это приносило ему то же самое чувство опасности, которое он ощущал от Скарда в тот день, когда представился — туманное, но безошибочное. В конце концов, он залез на дерево. Высоко над землёй между ветвями, он наконец, почувствовал себя в безопасности настолько, чтобы закрыть глаза. На следующий день Скард его совсем не беспокоил.