И мне никуда-никуда от него не деться, Маленького моего и злого сердца.
Славный класс 8-й «ч» приветствовал новеньких — семейство Сексикалленов в полном составе. Авдотья, светло и коварно ухмыляющаяся, безэмоциональные Света и Арнольд, а также бледный парень с петушиным гребнем на голове. Герман Слаборуков всегда отличался тем, что боялся всего неизведанного и непонятного, если трое его новых одноклассников не вызывали в нем никаких других чувств, кроме как желания зевнуть, то вот Эдуард… Эдуард его пугал по неизвестной причине. Самое жуткое для Слаборукова началось именно в тот момент, когда того посадили за первую парту именно к нему. Весь урок литературы Эдуард рассматривал Германа так, что, казалось, тот хочет его съесть. Ощущение это было не из приятных. Бледная кожа, тощий вид, глаза на выкате. Как-то это все называлось в том сборнике «Сказок бабушки Глафиры», что мама читала Герману на ночь. Эдуард сильно краснел, когда Герман косился на него, а также часто преграждал дорогу на выходе из класса. В один из дней Герман обнаружил в своем пенале записку, выведенную аккуратным каллиграфическим почерком: «Ты очень аппетитный. Ответь мне, твой Эдуард». Именно в тот миг Слаборуков почувствовал холодный пот на ягодицах. Ночью он не мог нормально расслабиться и заснуть, потому что в самом темном углу ему мерещилась чья-то злобная тень. А если он и спал, то просыпался пару раз за ночь. Три раза даже описался. Странные записки с комплиментами не заканчивались, а однажды кто-то написал прямо под его окнами следующую фразу: «Милашка-очаровашка, выходи гулять со мной». Каникулы были еще не скоро, потому занимать место в дурдоме было не к спеху. Герман дрожал и предчувствовал неладное, потому в один из дней не выдержал и отсел от Эдуарда на задние парты, где притаилась весело хрюкающая не пойми чему Авдотья. — Выглядишь так, словно мешки всю ночь таскал, — своим обычным голосом заметила она. Это были первые слова от хоть кого-то из Сексикаленнов, которые услышал Герман. Ему даже полегчало. — Мне мешки таскать нельзя, у меня… — Слабые руки, — закончила за него Авдотья. Герман сощурился: — Откуда ты знаешь? Вообще, эта болезнь передается в нашем роду от отца к сыну, но я не думаю, что кто-либо, кроме моих родителей, мог это тебе сказать. Авдотья вместо ответа пожала плечами. После этого ученики стали вытаскивать книжки из сумок, готовясь к уроку. Герман словно нарочно наткнулся взглядом на первую парту и немного поседел. Эдуард смотрел на него неотрывно, так словно пригвождал к месту. Или еще того хуже, как будто бы Герман, отсев от него, совершил предательство. Слаборуков сглотнул и быстро повернулся к ухмыляющейся Авдотье. — Слушай, чего он так на меня смотрит? — А он на всех парней так смотрит, — просто ответила Авдотья. — У него тоже болезнь? — казалось, что осторожно поинтересовался Герман. Авдотья после этого пару минут рассматривала его необъяснимым взглядом, в ее глазах плясали смешинки, но Герману с недосыпа этого заметить не было возможности. — Еще какая болезнь… — вдруг таинственно произнесла Авдотья. Герман вновь сглотнул вязкую слюну. — Что за болезнь? — Ну, смотри. У него бледная кожа, огромные глаза на выкате, он тощий, у него острые клыки, — здесь Герман даже вздрогнул, вспомнив, как Эдуард один раз навис над ним в одном из коридоров, пытаясь дотянуться губами до его шеи. Авдотья же, падая со смеху где-то в уме и наслаждаясь испугом Германа, продолжала: — Он боится солнечного света, потому всегда носит очки, не любит еду в столовой. — Я тоже не люблю еду в нашей столовой, — вдруг вырвалось из Германа. Авдотья вздохнула. — Ну, мы же не ищем общее у тебя с ним. Я рассказывала о его болезни. — Ах, да извини, — спохватился Герман. — Так, ты остановилась на… — тут Герман вдруг замер, почувствовав, что у него течет по ногам. Он задрожал. — Погоди, кажется, я понял тебя. — Ну? — с искренним интересом спросила Авдотья, думая, что же такого надумал Герман, ибо то ей не было ведомо. — Он вампир! — прошептал одними губами Герман. Авдотья после этого заявления еле держалась в сознании, но заставила свое лицо выглядеть безэмоциональным, почти что камнем. На фантастическую догадку Слаборукова она ответила ясно: — Точно. — А ты тоже вампир? И брат и сестра твои вампиры? И… Я что-то не пойму, почему вы друг на друга не похожи. — Ну вот как раз потому, что мы не похожи, ведь мы от разных матерей, только поэтому и не вампиры. А Эдик — да. — Я видел вашего отца! — всполошился Герман. — Вы на него тоже не похожи! — Это потому, что он выращивал каждого в пробирке. — Он злой ученый? — вздрогнул Герман. — Нет, он коллекционер детей. — А-а-а-а-а… — потянул Герман, а потом вдруг вновь вспомнил об Эдарасе. — Слушай, у меня еще есть шанс спастись от вампира? — Боюсь, ты обречен, — покачала головой Авдотья. — Вот же блин, — задергался Герман, в подробностях представляя себя замученным и съеденным. — Как же мне быть? — Ну, у тебя один выход: собрать все мужские журналы моды, которые есть у тебя в доме, полить их духами «Красная Москва», а потом подложить это все на парту Эдварда. — Вот так просто? — раскрыл глаза шире Слаборуков. Авдотья кивнула. В следующий момент прозвучал звонок. На середину класса вышла учительница Прасковья Армстронговна Свистопляс, осматривая всех злым взглядом. Молча, с презрением, она указала на рукой на Эдварда, а после произнесла: — К доске, Сексикаллен. Хочу услышать, как ты заучил стих. Герману было страшно, когда тот вышел, развернулся к классу, а после, найдя своими печальными глазами Слаборукова (правда, Герману казалось, что они попросту голодные), начал выразительно зачитывать:Меня совсем никто не любит, И жизнь моя течет как сель. Не отвергай мой лоб, прошу, Первая же встреченная дверь. Я встретил парня, он красивый, Но в то же время обормот, Он чувства мои под ботинок, Определил за миг, как мог.
В классе повисла мертвая тишина после этого опуса. — Что-то я не помню такого у Пушкина, — задумчиво почесалась Свистоплясова, думая над оценкой ученику. Эдвард же вдруг, понимая, что его опять никто не услышал, выбежал из класса, громко хныкая. Авдотья же смотрела на перекошенное лицо Германа, слыша также тяжелые вздохи Арнольда и Светы. Слаборуков вдруг обернулся к ней и спросил очень тихо: — Это вампиры так угрожают расправой? — Конечно, — заговорщически прошептала Авдотья. — Не забудь на всякий случай подготовить осиновую швабру на ночь. — Спасибо тебе, — с благодарностью прошептал Слаборуков. Авдотья же, славливая хихишки, расслаблялась с мыслью: «Нет, это тебе спасибо, Герман». Эдвард каждый месяц выбирает себе нового парня. Один-единственный раз поугарать над догонялками не то что можно, а нужно. Маленькая сестринская шалость.