Под чёрным шёлком

Сяо Чжань — потрясающий молодой человек. Сяо Чжань невероятно трудолюбив. Сяо Чжань вежлив и скромен. Ван Ибо слышит это постоянно, с самого первого дня съёмок, и охотно верит каждому слову. Так и есть: Сяо Чжань — само воплощение идеала, и Ибо первым полезет в драку, посмей кто это мнение оспорить. Но спустя несколько месяцев, когда неловкость между ними наконец развеивается, Ибо узнаёт об этом идеале много нового. Например, как больно Сяо Чжань щипается в ответ на тычки, как часто заливает каплями устающие от линз глаза. Как громко стонет, впервые насаживаясь на член. Это тоже происходит будто бы само собой. Вот они привычно переругиваются, доводя друг друга до бешенства, а вот Сяо Чжань затягивает Ибо в свой трейлер и опускается на колени. Оргазм, который Ибо получает уже спустя пару минут, выносит его куда-то в открытый космос. Сяо Чжань довольно улыбается, а вечером просачивается в номер Ибо. Ибо не жалеет его, вбивая в жёсткий отельный матрас. *** Напряжение, которое должно было рассеяться после секса, никуда не девается. Ибо узнаёт нечто новое и о себе. Например, что чем больше Сяо Чжаня в его жизни, тем больше его хочется. И этот жадный голод не утолить ни потасовками на съёмочной площадке, ни торопливым сексом после. Тем более, что секс случается не так уж часто: между работой в их графиках найти бы время хоть на еду и сон. Зато усиливается химия на экране, за которую режиссёр «Неукротимого» не перестаёт их хвалить. Ибо читал новеллу и знает, что его Лань Чжань смертельно влюблён, пусть не может этого показать. Ван Ибо влюблён тоже, он признаётся себе в этом однажды утром совершенно буднично. Просто есть Сяо Чжань. Просто Ибо в него влюблён. И Сяо Чжань это знает, Ибо уверен. Знает, но продолжает отшучиваться и насмешливо ухмыляться, а Ибо слишком боится спросить, чтобы не потерять то острое и искрящееся, что между ними есть. Ибо тяжело, но никто и не говорил, что любовь — лёгкое чувство. *** Фотосессия для Bazaar произведёт фурор, Ибо сразу понимает это, когда видит сидящего в кресле у зеркала Сяо Чжаня. На нём чёрный шёлковый костюм, волосы заколоты в своеобразный хвост, а глаза прикрыты, чтобы позволить гримёрам нанести макияж. Вчера ночью они тоже были прикрыты: ресницы, мокрые от невольных слёз, трепетали под губами Ибо, солёные и нежные, пока он медленно, до сорванных отчаянных просьб трахал Сяо Чжаня в его номере. Неподходящее время, чтобы думать об этом. Ибо отворачивается к своему зеркалу: он сам уже тоже в костюме, белоснежном, как у Лань Чжаня, и даже под гримом видно, как горит у него на скулах и щеках жгучий румянец. Ибо отпивает из бутылки холодной воды и кладёт ногу на ногу, чтобы хоть немного снизить накал. Сяо Чжань не помогает: подходит сзади и кладёт Ибо на плечи свои маленькие изящные ладони, и незаметно для других сжимает сквозь шёлк. Пальцы у него сильные, цепкие, и Ибо вздрагивает. — Готов, Ван-лаоши? — спрашивает Сяо Чжань, склонив голову к плечу. — Нас уже ждут. — Давно готов, — привычно огрызается Ибо и встаёт, чтобы сбежать от этих рук. — Только тебя и ждали. — Снова я виноват? — Сяо Чжань притворно закатывает глаза и бьёт Ибо сложенным веером по предплечью. Ибо терпит и смотрит на него в упор, и у него руки чешутся смять этот гладкий чёрный шёлк, а за ним — и эти насмешливые красивые губы. Что бы ты сделал, если бы я поцеловал тебя при всех? Ибо гонит эти мысли подальше и первым выходит наружу. Быть перед объективом для него привычное дело. Ибо знает, как повернуться, как встать, какой взгляд сделать, чтобы фанатки, рыдая, сметали с прилавков журналы. После первых нескольких кадров он обычно отключается, уходя мыслями далеко в себя, позволяя телу выполнять знакомую работу. Но теперь всё иначе. Теперь рядом Сяо Чжань, и Ибо, словно примагниченный, то и дело выхватывает его взглядом. Сяо Чжань кланяется гримёрам, в очередной раз подбежавшим промокнуть влажное лицо — под светом софитов он потеет вдвое быстрее обычного. Сяо Чжань благодарно улыбается, принимая прохладный чай в бутылке. Сяо Чжань дёргает бровью, обещая взглядом такое, что у Ибо перехватывает дыхание. Фотограф просит его сосредоточиться, и Ибо пристыженно извиняется. Но хуже одиночного сета в присутствии Сяо Чжаня может быть только парный сет. Пока фотограф вкратце объясняет им, что от них требуется, Ибо, стиснув зубы, пытается не обращать внимание на Сяо Чжаня рядом. Тот, уже босой, переступает с ноги на ногу и тихонько кашляет. А затем цепляет пальцами подол юбки, в которую облачён Ибо, и тянет вверх. — Вау, — говорит он, когда Ибо удивлённо оборачивается. — Венера. Ибо краснеет, изо всех сил сдерживая себя, чтобы привычно не стукнуть его по плечу. Здесь не съёмочная сцена, а они оба — профессионалы, которые должны выполнять свою работу. Ухмылка Сяо Чжаня становится тем озорнее, чем сильнее Ибо стискивает зубы. Кажется, сегодня он вознамерился добить Ибо окончательно: чем ещё объяснить этот взгляд и эту лукавую дрожь в уголке его подвижного рта? Если продолжать пялиться, то можно просто свихнуться: Ибо слишком хорошо это знает, а потому принимается старательно разглядывать сет. На нём совместили миры Облачных Глубин и Пристани Лотоса: прямые линии, белизна и голубой фон изящно сплетаются с зеленью лотосов и нежными розовыми цветами. По небольшому деревянному помосту бегают кролики: Ибо отвлекается на них, трогает белую шёрстку и даже берёт одного на руки. — Ван Ибо любит животных? — улыбается Сяо Чжань, поглаживая его кролика за ушком. — Так ласков с ними, а со мной всегда так груб и жесток. Разве это справедливо? Ибо хочется погладить его по щеке. Ибо хочется вплести пальцы ему в волосы, чтобы дёрнуть на себя и больше не отпускать. Сяо Чжань обтирается об него бедром, проходя мимо, и первым садится на помост. Берёт в руки флейту — и вот уже нет Сяо Чжаня, есть Вэй Ин, каким-то волшебным образом попавший в современность. Ибо столько раз видел его перевоплощения, но всё равно задерживает дыхание, поддаваясь этой магии. Ему самому, конечно же, достается гуцинь: Ибо аккуратно укладывает его себе на колени, на пробу касается струн. Играть он не умеет, но пальцы помнят уроки и перебирают неслышно мелодию. Пока фотограф меняет объектив, Сяо Чжань тихонько напевает себе под нос, и окружающий мир на мгновение перестает существовать вовсе. Как легко было бы представить, что они сейчас в Гусу, все невзгоды позади, и Вэй Ин… Ибо прилетает очередной ощутимый щипок, и он недовольно выныривает из размышлений. — У лао Вана было такое лицо, — поясняет Сяо Чжань, — мне захотелось ревновать. — Захотелось? — шипит Ибо, отвернувшись от камер. Сяо Чжань высоко вскидывает брови и небрежно убирает с глаз длинные прядки волос. Всё так: Ибо отчётливо понимает, что ему больше не дозволено думать ни о ком другом. Как будто это вообще возможно, когда Сяо Чжань рядом. Фотограф призывает их к порядку, и Ибо поспешно натягивает на лицо привычную маску безучастности. В чём-то они с Лань Чжанем очень похожи: тому тоже постоянно требовалось держать себя в руках, потому что… Потому что Сяо Чжань себя в руках совершенно не держит. Напротив, он вальяжно откидывается на помосте, подтянув к себе коленку, и опускает взгляд, словно о чём-то задумался. Ибо старается смотреть только на гуцинь — и крупно вздрагивает, когда ладонь Сяо Чжаня незаметно для камер проскальзывает ему в просторный рукав и едва ощутимо гладит его запястье. Невозможный человек. Ибо надеется, что пятна румянца на камеру будут не видны, и аккуратно отодвигается, разрывая дистанцию между ними. Сяо Чжань невозмутимо улыбается, и его пальцы как-то сами собой оказываются у Ибо на бедре и слегка сжимают белый шёлк, прячась за гуцинем. По коже тут же разбегаются мурашки, Ибо дёргается так, что едва не рвёт неосторожно струну. — Ах, лао Ван такой резкий, ласков только с кроликами, да? — сладко улыбается Сяо Чжань, подпирая голову ладонью. Что ты хочешь от меня, беспомощно думает Ибо. Разве не видишь, что я и так весь твой? Кролики, прытко бегающие по помосту, хоть немного отвлекают. Ибо залипает на том, как Сяо Чжань чешет чёрного крольчонка по спинке, а потом смеётся, когда тот пригибает ушки и прыгает прочь. Его тихий мягкий смех отчего-то звучит оглушительно громко — и совершенно вразрез взглядам, которые Сяо Чжань бросает на Ибо. Ибо знал, что совместный фотосет будет пыткой, но не думал, что Сяо Чжань этому поспособствует сам. Время тянется, словно резиновое, и после третьей смены костюма у Ибо немного кружится голова. На нём все ещё белая блузка и белые же штаны, а Сяо Чжань поправляет на плече меховой воротник, небрежно скрестив ноги под новой шёлковой юбкой: ему идёт даже такая чушь, и Ибо от этого так плохо, что даже немного хорошо. — Встаньте ближе, — командует фотограф, нетерпеливо взмахнув рукой, и Ибо деревянно улыбается и послушно придвигается к Сяо Чжаню ближе. Тот улыбается и напоказ берёт его под локоть. — Ах, Лань Чжань, нас здесь замучают окончательно, — смеётся он, а следом за ним — и съемочная группа. — Вечно им мало, не правда ли? Ибо кивает. Пальцы Сяо Чжаня жгут его сквозь шёлк. Их отпускают спустя полтора часа: Ибо кажется, что ещё немного — и у него бы вовсе поехала крыша. Слишком сложно оказалось сидеть рядом, когда Сяо Чжань, взмокший под светом софитов, небрежно откидывает голову назад, а подол юбки — шёлковый, гладкий — медленно ползёт вверх по его ноге, обнажая острую коленку. И ещё тяжелее осознавать, что Сяо Чжань при этом смотрит на него в упор и улыбается краем губ, словно что-то знает. — Можно мне оставить этот костюм себе? — Его ослепительной улыбке невозможно отказать, и костюмер мгновенно соглашается, готовый отдать ему весь сегодняшний сет вместе с декорациями. — На память, да, лао Ван? У Ибо потихоньку темнеет перед глазами. Он скованно прощается с персоналом, кланяется своему менеджеру, который обещает ждать его у входа, и уходит в сторону своей гримёрки. Сяо Чжань нагоняет его на середине пути: улыбается, сжимая подол юбки в кулаке, и обходит Ибо по касательной, нарочно задев его локтем. — Бо-ди сегодня немногословен, — улыбается он и первым нажимает на ручку гримёрки Ибо. — Никак не пойму, в чём дело?.. Ибо вталкивает его внутрь и трясущимися руками запирает дверь изнутри. В тебе, дело в тебе, всегда только в тебе. Сяо Чжань улыбается, и его зрачки заливает темнотой. Ибо хватает его за предплечье и толкает к стенке. Воздух между ними искрит, а потом его вовсе не остаётся: Сяо Чжань смотрит в упор, и Ибо резко наваливается на него всем весом, вжимает в стену, уткнувшись носом между плечом и шеей. Сяо Чжань громко, неровно дышит, и Ибо слизывает с его кожи горечь и соль, проталкивая колено между его бёдер. Сяо Чжань поддаётся: Ибо вжимается в него, давит коленом и целует подставленную шею, царапает зубами и снова целует, чувствуя, как торопливо колотится под языком чужой пульс. Между ними только тонкая юбка: у Ибо снова темнеет перед глазами, когда он стискивает пальцы на нежном шёлке и задирает его на бедре Сяо Чжаня, тянет вверх, не позволяя передохнуть. Сегодня совсем не хочется его щадить. Ибо тихо рычит и за подбородок разворачивает Сяо Чжаня к себе, чтобы поцеловать, заставив тихий стон умереть в этом горле, и сжимает пальцы на чужом бедре. Иногда ему становится страшно от того, как легко он теряет контроль рядом с Сяо Чжанем. Не просто забывается, готовый наплевать на окружающий мир, людей и приличия, но отпускает себя полностью. И тогда ему хочется не то уничтожить Сяо Чжаня полностью, не то заласкать и занежить до смерти. Сяо Чжань целуется охотно и сладко, крепко стискивая пальцы у Ибо на плечах. От желания так кружится голова, что Ибо вовсе ничего не соображает, скользит ладонью выше по бедру, чтобы скорее, скорее добраться до наверняка уже мокрого белья, которое… Которого не оказывается вовсе. Ибо на секунду замирает, касаясь горячей гладкости уже твёрдого члена, и шумно выдыхает. — Ты… — Так жарко сегодня, — легко бросает Сяо Чжань, и только по его шумному сбивчивому дыханию Ибо понимает, как тяжело ему даётся эта лёгкость. — И ты мне совсем не помогаешь. — Помо… что? — Ибо глупо моргает, не в силах собрать мозги в кучку от осознания того, что Чжань-гэ успел как-то избавиться от белья, а значит, последние полтора часа так и ходил, прикрытый лишь тонким шёлком юбки. Сяо Чжань хихикает, явно довольный неловкостью Ибо, за что тут же расплачивается: Ибо подхватывает его под колени и усаживает на низкий гримёрный стол. Сяо Чжань откидывается спиной на зеркало, и лампы, обрамляющие стекло, создают вокруг него золотистую ауру. — Больно, Бо-ди, — морщится он, и Ибо только тут осознаёт, что так и не убрал ладоней с его бёдер, крепко вжимая пальцы в светлую кожу. — Почему ты со мной так неласков? — Потому что тебе этого хочется, — вырывается у Ибо свистящий шёпот. — Хочется, чтобы я сделал вот так, да?.. Сяо Чжань кусает губы и улыбается. Ибо втирается ближе между его коленей, задирает выше подол, безжалостно сминая в кулаке шёлк, и обводит ладонями бёдра Сяо Чжаня. Светлая кожа, а на ней — розовые следы от его хватки: у Ибо голова идёт кругом, а руки сами ложатся на то же место. — Вот так, — шепчет он и сжимает пальцы, сильнее вминает, чтобы эти следы покраснели и потемнели, чтобы остались с Сяо Чжанем надолго. — Тебе нравится, Чжань-гэ, ты… Сяо Чжань затыкает его поцелуем и стонет в рот так низко и умоляюще, что невозможно принять его ответ за что-то иное. Ибо дёргает его за бёдра к себе и целует так, что они оба начинают задыхаться. Они притираются друг к другу вплотную: Ибо чувствует, как Сяо Чжань развязывает на нём штаны, постанывая в губы и нетерпеливо шепча что-то оглушительное и бессвязное. Когда его горячая рука обхватывает ствол, Ибо прижимает Сяо Чжаня к себе близко-близко, тяжело дыша ему в шею, а затем вслепую нашаривает на столике свою сумку. Нормально ли, когда по всем карманам у тебя распиханы одноразовые пакетики со смазкой?.. Ибо отвлекается на тёмные глаза Сяо Чжаня и его уже мокрые, дрожащие ресницы, и не глядя отрывает уголок у очередного пакетика. — Лао Ван такой… запасливый, — шепчет ему Сяо Чжань, обхватывая его ногами, гладит по лицу, упираясь пятками в поясницу, и тяжело, рвано дышит, словно больше не может ждать. Ибо чувствует его, как себя. Особенно когда раздвигает ему колени — шире — и гладит по бёдрам изнутри, и Сяо Чжань отзывчиво вздрагивает от каждого касания. А потом давится стоном. — Тише, — отрывисто велит Ибо, вталкивая в него сразу два скользких пальца, и сам задыхается от жара и тесноты. — Ты слишком громкий, гэ, или хочешь, чтобы я заткнул тебе рот?.. — Определись, ты хочешь меня трахнуть или занять мне рот? — шипит Сяо Чжань, когда Ибо сгибает пальцы, точно попадая по чувствительной точке внутри. Тело Сяо Чжаня он успел изучить так же хорошо, как собственное. — Потому что… ах-х-х, вот так, да… одновременно… не получится. Когда Сяо Чжаня ведёт от желания, он совершенно перестаёт следить за языком. И собственной громкостью тоже. Ибо целует его, вынимает пальцы и свободной рукой шарит всё в той же сумке. И тут же разочарованно стонет. — Что такое? — Сяо Чжань прижимается горячим ртом к его шее, царапает легко зубами, вызывая по телу мучительную дрожь. — Резинки в куртке, — Ибо отстраняется, пытаясь вспомнить, где бросил свою джинсовку. На диване, кажется. — Нет, нет, не уходи, — Сяо Чжань цепляется за плечи и тянет обратно, обхватывая ногами. — Давай так. Ну? Ибо судорожно выдыхает, отвечая на жадный поцелуй. Сяо Чжань выгибается в пояснице, и чёрная блуза опасно ползёт с плеча. Ибо тут же целует обнажённую кожу и, не сдержавшись, прикусывает. Сяо Чжаню не нужно много — он такой чувствительный, что даже от такого останутся следы. Если бы им обоим не сносило сейчас так голову, Сяо Чжань обязательно бы отомстил ему за эту вольность. Но сейчас он снова стонет, и Ибо поспешно зажимает его рот ладонью. — Гэ, ты… ты уверен? — всё же спрашивает он, и Сяо Чжань нетерпеливо закатывает глаза, всё-таки кусая его в ладонь. Ибо шипит и тут же всхлипывает, когда место укуса зализывает горячий язык. — Уверен, — вывернувшись, отвечает Сяо Чжань. — И если ты ничего не сделаешь прямо сейчас, я… Что он там собирался сделать, Ибо уже не слышит. Он входит плавно, зато сразу на всю длину — Сяо Чжань хорошо растянут ещё с прошлой ночи, а ещё совершенно расслаблен и открыт. Он стонет так громко, что Ибо на секунду окатывает паникой. Но дверь заперта, а их менеджеры и охрана имеют достаточно такта и денег за свою работу, чтобы хранить молчание. — Этого ты хотел? — Ибо прихватывает зубами его ухо и горячо шепчет, втолкнувшись по самое основание: — Этого? Сяо Чжань подставляет ему шею, доверчиво, жадно, и сжимается на его члене так, что Ибо приходится самому проглотить хриплый, рвущийся из груди долгий стон. Наслаждение окатывает его кипятком: Ибо снова стискивает пальцы на подрагивающих бёдрах и слегка отодвигается — только чтобы резко вогнать снова. И снова. Горячий, Сяо Чжань сейчас такой горячий, что на нём должен плавиться тонкий, ничего не скрывающий шёлк. Ибо склоняется к нему и целует в губы, вталкивает язык внутрь и трахает Сяо Чжаня, резко и сильно, и пьёт его всхлипы, словно дорвавшись до живительной влаги. Сяо Чжань крепко сжимает его коленями и обнимает за шею: Ибо чувствует его пальцы на загривке и замедляется, вытаскивает полностью, едва задевая влажной от смазки головкой успевшую покраснеть нежную кожу у Сяо Чжаня между ног. Сяо Чжань скулит ему в губы и неразборчиво просит ещё, ещё, ещё: ему нужно быстрее, сильнее, но Ибо держится ещё несколько долгих секунд, прежде чем медленно, по дюйму снова проскользнуть внутрь по раскрытому и горячему. А затем он целует Сяо Чжаня в зажмуренные веки, облизывает с губ соль и трахает его так, что столик под ними начинает жалобно скрипеть на каждом толчке, а Сяо Чжань захлёбывается стонами вперемежку со скулежом, цепляется за него и вместо всего остального шепчет его имя. Слушать его такого… Умопомрачительно. Ещё немного, и Ибо сбивается с ритма, и стискивает Сяо Чжаня сильнее, а второй рукой упирается в зеркало за его спиной — и кончает так, что всё вокруг заливает темнотой, и ничего не остаётся, кроме их общего хриплого дыхания и горячей пульсации, отдающейся где-то в груди. Когда Ибо открывает глаза и промаргивается, Сяо Чжань смотрит на него в упор и жадно облизывает зацелованные губы. Ибо касается их бережно, не справляясь с нежностью, и в противовес ей принимается резко и сильно дрочить Сяо Чжаню, который тихо всхлипывает и бессильно откидывает голову на зеркало, прежде чем залить ладонь Ибо, собственный живот и чёрный шёлк густым и белым. Ибо напоказ облизывает пальцы, прежде чем нагло обтереть их о юбку, и медленно выскальзывает из влажной тесноты. Сяо Чжань так и сидит, откинувшись спиной на зеркало. Его глаза прикрыты, грудь тяжело вздымается, а испачканная юбка медленно скользит по бёдрам, скрывая собой всё бесстыдство. Но даже такой Сяо Чжань сейчас — воплощение секса и разврата. Ибо облизывает взглядом растрёпанные волосы, неровно покрасневшие скулы, алые зацелованные губы, острые ключицы в глубоком вырезе блузы. Если бы Ибо умел рисовать, он хотел бы нарисовать его такого. Сяо Чжань нехотя открывает слипшиеся от влаги глаза и щурится, оглядывая беспорядок. — Лао Ван такой бесстыдник, — тянет он, морщась, и слезает со столика. Ибо удерживает себя от попыток подхватить и помочь, знает, что Сяо Чжань отмахнётся. — Только посмотри, что ты наделал. Он, ничуть не стесняясь, снова задирает юбку, и Ибо тяжело сглатывает, видя белёсые потёки на бёдрах. — Из меня сейчас буквально течёт, Ибо, и кто в этом виноват? Ибо шагает к нему, но резко останавливается буквально в нескольких сантиметрах. От Сяо Чжаня разит жаром, он пристально смотрит на Ибо сверху вниз, и его ужасно хочется поцеловать, но… Мобильный звонит уже явно не первый раз, и Ибо с сожалением первым отводит взгляд. Их давно уже ждут, и дальше тянуть нельзя. Ибо быстро вбивает в чат обещание скоро выйти — и замирает. Сяо Чжань надёжным теплом приникает к нему со спины: обнимает под руками и сцепляет пальцы на груди, и щекой прижимается к плечу. — Тебе идёт белый шёлк, Бо-ди, — его голос ласкает уши, и Ибо прикрывает глаза. — Стоило мне увидеть… А ведь я раньше считал, что умею вовремя останавливаться. Ибо улыбается про себя. Они горят, оба — уже давно, сильным, ровным пламенем. Таким, что затмевает разум, и вот ты уже ни о чём не можешь думать, только бы… — Чжань-гэ, — выдыхает Ибо, — ты… Сяо Чжань вместо ответа находит его ладонь и переплетает их пальцы. Это молчаливое обещание и быстрые сборы они тоже делят на двоих. Честно говоря, Ибо хочется разделить с ним на двоих всю свою жизнь. Но время для этого ещё не пришло. А пока они целуются напоследок, задержавшись у двери на долгие драгоценные секунды. И Ибо первым открывает дверь обратно в мир, где ещё есть правила и приличия.