Грани

Мир под пальцами крошится в стеклянную пыль, но Скай не замечает крови, что течёт меж пальцев. От звона в ушах даже взгляд толком не фокусируется, он почти на ощупь добирается до комнаты, мышечная память не подводит, а вот сознательная — очень, он не помнит ровно ничего с того момента, как его отправили из первого караула куда подальше. Сильва орёт зло, но в глазах плещется едва ли не ужас. И угроза приковать его к спинке кровати и кормить с ложечки, если потребуется, вовсе не чувствуется опасно — Бен также орал, когда Сэм едва не задохнулся, головой в стену опрокинувшись. Скай, может, и не был таким уж гением, но всегда умел наблюдать. А тут даже два и два складывать не пришлось: Беатрикс убила Каллума, пока что-то искала в кабинете директрисы; за неделю до этого кто-то выпустил сожжённого из заключения и тот перебил целый отряд. Скай не клинический идиот, ну а Сильва... отец никогда не умел врать, глядя ему прямо в глаза. Сейчас тоже. Сол только на мгновение позволяет взглядам столкнуться, но этого хватает. Скай не уверен, действительно его лицо так резко меняется или это у него всё мутнеет от слёз. Сбежать до того, как Сильва позовёт — почти дело чести. На то, чтобы развернуться уходит максимум секунда, а дальше его уже не догнать — не раненому сожжённым уж точно. Не с таким грузом вины, определённо. Сумерки в Алфее успевают смениться ночной тьмой, но осенью это занимает всего пару минут. Достаточно, чтобы скрыться, но добраться хотя бы до барьера Скай просто не может — задыхается. От ужаса, окунув ещё свежую рану в кислоту памяти. От ярости, что охватила тогда, рядом с сожжённым, которой выхода просто не дадут. Скай не помнит, как оказался в комнате, следующее, что он осознаёт — как матерящийся Рив осторожно промывает ему глубокие порезы. Хочется улыбнуться, ведь сейчас отношения вроде как катятся куда-то не туда — за показным мудачеством и грубостью всё ещё спрятан его лучший друг, готовый всегда прийти на помощь. Хочется сбежать, чтобы не наорать, не оттолкнуть — не испортить всё окончательно, ведь Беатрикс... они... — Ты зн-нал? — руки трясёт так, что Ривену приходится его в захвате держать, чтобы нанести мазь. Он слишком сосредоточен, но почему-то переключается на жалкий скулёж позади. — О том, что ты ёбань? О да, не сомневайся! — саркастический яд льётся рекой, грубой наждачкой режет уши и совсем не похож на сладко-мягкий тон, который Ривен использует, когда врёт. — Ты знал? — уже лучше, требовательней. Ладони дёргаются, чтобы развернуть, взглянуть в глаза, но хватка стальная. В отличие от Ская, который сейчас даже стоять ровно не может, Ривен сосредоточен на деле и собран, как перед боем. Но также чувствителен к переменам. И отложив банку, делает два или три вдоха, прежде чем повернуться. Ладони всё ещё в крепкой хватке — чтобы труды не пошли насмарку. Взгляд внимательно изучает, в душу вгрызается опасением. Что делает с людьми один небольшой нервный срыв на летних каникулах... Тишина и не была уютной, но теперь от неё начинает густеть воздух, так что Скай задыхается. Ривен молча ждёт и, кажется, старается попадать в один ритм с рваными вдохами. По крайней мере, проходит минута, прежде чем мир рассыпается на осколки вновь. К счастью, не у Ская, там уже нечему биться. К сожалению, Ривен отрубает свою чуйку, если доверяется кому-то. — Ты был в ангаре? Давал ей свои отмычки? — тихий и пустой шёпот никак не вяжется с бессвязными резкими попытками Ская выдрать ладони. Постепенно голос становится громче, пока не переходит в крик. — Ты её трахал, чтобы снять напряжение, пока он... Ты знал, когда я тебе в плечо... ОН ПОЧТИ УМЕР! Хватка остаётся стальной, даже когда Ривена бросает осознанием назад. Он мотает головой, рот кривится в недоверии, а взгляд становится безумным, но запястья Ская всё ещё надёжно скованы, а пальцы успокаивающе сглаживают дрожь. Ривен не отвечает — отворачивается и продолжает обрабатывать ладони. Тишина становится невыносимой, но у Ская кончились силы, чтобы кричать и требовать ответа. Сознание начинает ускользать достаточно быстро, чтобы спина перед глазами начала казаться вполне привлекательной подушкой. Ривен даже голову поворачивает, когда чувствует чужое дыхание на шее. Чтобы не свалился на пол без сознания. Только плечи опускает, да глаза прикрывает на миг. Сердце в груди сжимается болезненно и трепыхаться начинает, точно собирается вырваться наружу. Мазь постепенно покрывают бинты, Ривен крайне сосредоточен, не отпускает эмоции погулять самим по себе. Внутри, под кожей, происходит терраформирование чего-то нового. Нужно время и немного терпения. Как раз столько, чтоб дотащить идиота до кровати и осторожно утечь из комнаты вон. На плацу сейчас никого, а бить грушу лучше, чем хрупкую девчонку, которая ничего не представляет без своей магии. Монотонные повторяющиеся движения успокаивают — особенно если представить перед собой надменно выгнутую бровь и презрительную ухмылку. Взрослая жизнь — всегда взрослый выбор. Просто кому-то приходится отбросить детство раньше. На самом деле, никакой это не выбор. Ривен знает — его не поймут, если расскажет. Кроме Ская — почти никто и не примет. Как жаль, что ему плевать. Никакой это не выбор — нужно просто отсечь заражённый элемент и никогда не вспоминать, как хорошо и свободно было под насмешливым взглядом напротив. Сколько там было искренности, а сколько притворства — значения не имеет. Урон нанесён, значит он избавится от лишнего. С последним ударом груша летит под ноги, кажется, туда отправляются, бледнеют чувства, которые Би в нём будила. Когда-то давно, кажется, в другой жизни. Может, завтра они со Скаем разосрутся на всю жизнь. Может, у Беатрикс даже была причина так сучить. Может, Сильва сам решил тогда самоубиться о сожжённого. Значение имеют только его принципы. И то, как часто Ривен притворялся кем-то другим до того... до Алфеи. Он не собирается снова мимикрировать и убеждать себя, не веря на самом деле. Ривен душка — кого ни спроси. Он способен простить почти любую дурость и смириться почти с любой смертоубийственной затеей — смотря правде в глаза, большая их часть будет принадлежать вовсе не Скаю. Но убийства, особенно холодно-намеренные не входят в его список. Стоило раньше рассмотреть в Би это — подставы ради того, чтобы причинить боль и отрезать человека от друзей, Ривен, да ты просто гений, что ничего не замечал. Груша ещё продолжает катиться по площадке, когда он пружинисто идёт прочь. Утро выдаётся тяжелее, чем Ривен ожидает — у Дейна есть план. Глаза лихорадочно блестят, а пальцы подрагивают. Он даже не замечает неправильно спокойного выражения лица перед собой, только тараторит, едва зажав в закутке столовой, что-то о помощи, которая может понадобиться Би. Дейн не слышит, не желает увидеть, так что Ривен просто ждёт, когда парень выговорится. Чтобы вздохнуть и встряхнуть его за плечо. Он не отказывает только потому, что хочет сам ей сказать. Чтобы посмотреть в лисьи глаза и убедиться, отстоять себя там, где долго оставалась только звенящая пустота. Тем же вечером Дейн проводит в ангар. Беатрикс говорит, наставляет, совсем не обращая внимания, что в рот ей смотрит только один. Ривен слушает — внимательно, осторожно врубив диктофон ещё в комнате. Он не перебивает, вникает, но ничего не говорит, пока она не замолкает. По глазами видно — не Дейна тут ждали и не он был так уж нужен. Что ж, разочарования — ещё одна часть взрослой жизни, с которой нужно просто смириться. — Нет, — отвечать на незаданное вопросы не глупо, если все понимают, о чём идёт речь. Простая экономия времени. — Я в этом не участвую. — Что, быть ручным зверьком Ская нравится больше? — Ривен едва успевает развернуться, когда получает атаку в спину. Но ожидаемый гнев давно уже трансформировался, перешёл в другое состояние. Мало кто задумывается, как может злиться вечно раздражённая ядовитая гадюка, только потому, что Ривен редко злится. Его злость, настоящая ярость, просто в другом спектре — и сейчас он холоднее, чем был когда-либо. — Больше, чем быть твоим, — затылком он чувствует непонимание, пока медленно разворачивается, возвращается к самой клетке. — У каждого свои пределы, этот — мой, ебанутая ты сука. Ривен с силой дёргает удивлённого Дейна к себе и вытаскивает его силой на воздух. — Очнись, идиот! — он орёт, наплевав на то, как быстро их застукают. И раньше, чем ответ успевает сформироваться, шипит почти в лицо Дейна. — Она едва не прикончила Сильву и добила придурка Каллума! Нет такого оправдания, которое её спасёт. Разочарование на чужом лице маской застывает, но Ривену уже не интересно. Он легко отталкивает от себя Дейна и разворачивается прочь. Он мог бы, конечно, переубедить — хотя и не нанимался, — рассказать свою слезливую историю и направить на путь истинный. Только нахуя? Дейну пора начинать думать своей головой, а Ривену — меньше трястись о тех, кто ещё не успел пробраться под кожу. Скаю можно быть мудаком не потому, что вытирать ноги о его душу можно всем подряд или конкретно взятому эраклионскому принцу. Ривен тоже тот ещё подарочек. Но они равны и в мотивах, и в ослином упрямстве. Они впаяны друг в друга, как могут только те, кто запускает в душу. Могут злиться, орать до хрипоты и топать ногами, но принимать чужой выбор, как свой. Скай не возвращается в комнату несколько дней. Ривен безмятежно спокоен и не выдаёт даже половины от дневной нормы эмоций. Муза старается держаться подальше от крыла специалистов — её почти смывает волной ярости, которая разносится оттуда по всей школе. Скай просто приходит в один вечер, но так ничего и не говорит. Валится на Ривена сверху, пока тот дремлет на кровати. Прижимается ближе, смешно фыркает в волосы. Вспоминает, что не у него одного тут проблемы с доверием и кошмары из прошлого. — Я рядом, — шепчет совсем тихо, едва шевеля губами.