Последняя встреча

Тогда, в девятнадцатом году двадцатого века Лондон уже приобрёл мирную, но серую окраску, впоследствии столкновения Антанты и Тройственного (Четвертного) союза. Страна постепенно восстанавливалась в экономической и военной сфере. Одно же событие, произошедшее седьмого числа первого или второго летнего месяца того же года, не сможет сплестись с мрачностью того времени. Это было ближе к вечеру. Небо затянуло тучами; теплый ветер пытался развеять жару, но он постепенно переменился на холодный морской. Образованная буря разгоняла людей с улиц; где-то вдали прогремело. Один худой и высокий пожилой человек с сумкой на плече направлялся к квартире одного из лондонских докторов. Врач - друг этого человека, был примерно такого же возраста, потому занимался практикой в исключительно редких и интересных случаях, не считая операций, проведенных в период войны... Итак, субъект поднялся по лестнице на второй этаж и завернул направо. Он постучал и меньше, чем через минуту открылась дверь. Удивлённый доктор воскликнул: - Холмс!.. Не может быть! Здравствуйте, друг! - Я очень рад вас видеть, Уотсон, живым и здоровым! - Мою же радость - не передать словами!.. Входите же, не стойте у двери, - доктор улыбнулся, пригласил друга и провёл в комнату. Половина этого места была рассчитана на кабинет для осмотра пациентов. В другой части - был камин, два кресла, журнальный стол и небольшой книжный шкаф. Холмс остановился и сделал жест, что не пойдет дальше, пока не закончит небольшое дело. Он снял сумку, достал цилиндрической формы предмет, многослойно обёрнутый папиросной бумагой. Детектив встал прямо, поднял голову, выдохнул, улыбнулся и сказал: - Поздравляю вас с днём Рождения, мой милый друг! Уотсон на несколько секунд замер в удивлении, потом широко улыбнулся и произнес: - Холмс... Вы не забыли! Спасибо, спасибо вам! - Конечно, нет! Я, наконец, смог выбраться из своего места жительства после столь ужасного времени, чтобы навестить вас. - Невероятно, друг!.. Вы всё на пасеке? - Да... И вот мой подарок, - оттуда же – старайтесь не болеть, но если простудитесь – вересковый мёд с чаем вам поможет! - Замечательно! Ещё раз я благодарю вас, - доктор был безумно счастлив, а долгая разлука и постоянное одиночество вызвали у него много положительных эмоций. Он сначала чего-то остерегаясь, замялся на месте, но потом медленно протянул руки и обнял Холмса. Детектив на минуту забыл всё свои принципы, которые жили с ним по сей день, и заключил друга в крепкие объятия. В тот, казалось бы, длительный момент у обоих пронеслось в голове всё прошлое, в котором было так много и положительного, и риска, спасая жизни не только людей, но и друг друга. Наверное, следовало бы дать описание Шерлока Холмса и доктора Уотсона. Первый же – практически сохранил ту самую внешность: уже седые волосы были коротко острижены, слегка морщинистое лицо гладко выбрито. Опрятность джентльмена сохранилась, как и поведение, присущее человеку с аналитическим складом ума, но постоянное общение с природой смягчили хладнокровную натуру. У военного хирурга из внешних изменений были только поседевшие усы и волосы, но их оттенок был намного светлее, нежели у Холмса. Доктор остался таким же добросердечным, сильным, справедливым и внимательным. Он вновь улыбнулся, сел в кресло, а напротив него – детектив, и начал беседу: - Не знаю с чего начать, Холмс... С начала? Детектив тихо искренне рассмеялся и сказал: - Разумеется... Это был далёкий 1881-ый. Вы помните тот самый день? - Да! День, который кардинально изменил всю мою жизнь. - И я с вами очень изменился, - одновременно радостно и серьёзно добавил Холмс. - Сколько лет прошло!.. Это скоро будет сорок. Вы представляете? - Большая часть жизни. Невероятно, Холмс! - За это время вы, мой милый Уотсон, показали себя не только, как самый смелый, храбрый, отважный воин, а также как добродушный человек... И романтик! - Право, Холмс, - поговорить о любви? Так это была самая неподходящая тема для разговора. - Как-то я с этим столкнулся. Но это было не оно... - Вы о Той Женщине? «Скандал в Богемии». - Да. И, честно говоря, это не самые лучшие воспоминания в моей карьере. - Можно ли это назвать вашим страхом, Холмс? - Нет, не думаю, но я испытывал страх. И одним из самых настоящих был с делом доктора Ройлотта. Помните? - «Пестрая лента»? Конечно же! - Когда я потушил свечу, мои руки задрожали... Змея появилась в вентиляционном отверстии, и я тростью заставил вернуться её обратно. Интересная была смерть, но дело было не слишком трудное по разгадке. Требовались храбрость и ловкость. За наличие и постоянное применение этих качеств, я бесконечно благодарен вам, мой дорогой Уотсон. - Я хотел вам помогать, но ведь никогда не обладал прекрасной логикой. Поначалу я чувствовал себя к вам перпендикулярно... - Ох, Уотсон, неужели сейчас пойдёт речь о прямом угле, прямоугольном треугольнике? Вспомнили Пифагора? – Улыбнулся Холмс. - Хм... Не совсем. - Конечно! – Воскликнул Холмс. – Тригонометрия! «Обряд дома Мейсгревов», не так ли? - Верно уловили мысль! - Какие же были развлечения у нас! Какое интересное дело! Какое было прекрасное время!.. – Весело говорил Холмс, но тут же выражение лица приобрело меланхоличный грустный характер: – Пока не появился Он... Помню, как впервые услышал его имя, - детектив замолчал. Доктор Уотсон опустил голову, прикрыл глаза рукой и медленно тяжело вздохнул. - Я не могу и не хочу говорить об этом слишком много... Но как вы страдали и умирали, Холмс! Подвергали себя опасности! А потом... Это была томительная и ужасно долгая разлука. С моей же стороны она походила на скорбь. - У Мориарти были жестокие игры. Началось всё с попытки ограбления банка, а закончилось... - Порой мне казалось, что это было страшнее Мировой войны... - Доктор почувствовал, как защемило в сердце и сбилось дыхание. Он поднял голову вверх и глубоко вздохнул, подавляя приступы внешнего страдания. Он продолжил: - Это один их отпечатков в моей памяти. Об этом можно говорить, но невозможно забыть. - Я тогда многое и не знал - вашу двойную скорбь: мою мнимую гибель и смерть вашей жены. Последнее меня привело в ужас. Я был от вас отрезан и не мог переживать с вами, простите. - С тех пор я постоянно слышу ваши извинения, но вы ни в чём не виноваты и прекрасно это знаете! Но одно меня беспокоило: всегда ли вы доверяли мне? - Да. Вы понимаете, что я не мог допустить вашей гибели. Я бы просто не смог этого пережить, мой дорогой Уотсон. - Я... понимаю вас. Вы правы. Во всём вы абсолютно правы! Простите, но к этому не следовало бы больше возвращаться, но что поделать: это событие было не кратковременным. Я рад, что вы завершили это дело. - Мы его завершили, - подтвердил Холмс. - Конечно - вы вернулись и мы справились! - Помните ли вы моё возвращение? – сдержанно рассмеялся детектив. - Ну да: обморок. Иначе не могло быть! Получилось весьма эффектно! Только представьте себе... - Они ещё долго говорили о самых ярких деталях своего прошлого, и как бы ни казалось то, что возможно, впереди будет неоднократная печаль. Разумеется, этого никак не хотелось бы себе представить... Друзья всё вспоминали: были печальные моменты, волнительные, тяжелые, радостные и счастливые. Помимо сантиментов, наука тоже не осталась забытой: - Помните пляшущих человечков, Холмс? - Да, и, честно говоря, я плохо помню каждое буквенное обозначение. С моей памятью что-то не то. - Не может быть! – С чувством переживания и досады воскликнул Уотсон. – Амнезия? Ну как же это... Холмс, подождите, а разве не вы меня учили выбрасывать ненужную информацию с «чердака»? Холмс улыбнулся и сказал: - Верно, вы правы. Возможно, это стало следствием моих переутомлений. В одном из них я, наверное, только усугубил своё состояние нервной системы. У вас отличная память, доктор, не напомните ли вы о том деле? - «Рейгетские сквайры»? Да, это оно. «Без четверти двенадцать» - помните? А по поводу вашего состояния - вы не хотели отдыхать! Хотя были больны. - Отдельную благодарность, мой милый Уотсон, я выношу вам за беспокойство и заботу обо мне. - Я этим слишком увлёкся и не заметил, как вы через какое-то время изображали из себя умирающего от «тропической лихорадки». Но вы блестяще расправились с тем доктором! Браво, Холмс!.. - Вы же меня простили за это? – Уотсон отрицательно покачал головой, Холмс рассмеялся, доктор не мог сдержать радостной улыбки. - Но Холмс! Я испытал за вас страх, понимаете? - Ох, доктор, не будьте сентиментальным! Страх и я испытывал. Помните собаку? - Баскервилей? О да, конечно! Как же забыть те дни, когда жил в страхе и ужасе в Баскервиль-Холле. Это чудище, покрытое фосфором, играло на нервах, потом ещё человек пострадал. - Когда я все факты выстроил в ряд, то, признаю, немного разочаровался. Стало понятно, что за всем этим стоит человек, по-другому и быть не могло. Если только неземные силы... Но мне бы не хотелось в это верить. - Страх перед природой – вполне нормально и стандартно для человека, я бы сказал. - Страх за человека же – непонятная сила, которая в первую секунду парализует дух и рассеивает бдительность, - серьёзно и немного грустно закончил Холмс. - Расскажите мне, прошу... - Сказал озадаченно Уотсон. - Вспомните дело о трёх Гарридебах. Вас чуть не убили! Я тогда... - На этом Холмс остановился и жестом показал, что оставляет мысль незаконченной. Уотсон утвердительно покачал головой и сказал: - Если вы считаете, что не сможете это сказать, не утруждайте себя, не говорите. Я вас понял, друг, и не обижусь. Я хорошо знаю вас и все ваши эмоции и чувства. Но, прошу вас, выслушайте это: я был тронут таким скачком в вашем необычном характере. - Я читал ваши записи... А сколько мы были знакомы на то время? Это был 1902 год? Двадцать один год! Да, я к вам очень привязался, и у меня никогда не было такого друга, как вы. - Аналогично, Холмс! Я провёл с вами всю жизнь и нисколько, и ни в коем случае не буду жалеть! - У вас всё ещё впереди, Уотсон... - Да, я понимаю, - задумчиво сказал доктор. – Но последнее наше дело завершилось ещё в самом начале войны. - Этот Фон Борк оказался весьма незаурядной личностью. Последнее дело... К сожалению, это было так. Я привык, что время не может быть никем и ничем ограничено, если это не касается человеческой жизни. - Это конец, но что бы не случилось, помните: вы для меня – великий детектив Шерлок Холмс, а я - ваш верный друг и врач Джон Уотсон. Друзья широко улыбнулись друг другу. Холмс посмотрел на часы и сказал: - Неужели нам пора прощаться? Вы знаете, я не хочу... - Холмс, не расстраивайте меня. Вы доведете до слёз... – с глубокой печалью доктор обнял детектива на прощание, но потом неожиданно отстранился: - Сейчас, позвольте... - Произнёс Уотсон. Он подошёл к книжному шкафу, достал с полки коробку, открыл её и извлёк два предмета. Это были подвески, на них - два небольших медальона из простого металла с выгравированными буквами «HW». – Вот, возьмите себе один, считайте моим памятным подарком... Прощайте, мой друг! Холмс взял медальон, сжал в кулаке, потом положил в сумку и сказал: - Вы всё знаете, Уотсон. Я вас буду вспоминать ежеминутно. Прощайте! – Холмс ещё несколько секунд стоял на месте, потом он коротко улыбнулся, и как можно скорее вышел. В таком состоянии, когда часть будущего уже определена, лучше бежать и не возвращаться от того, что будет убивать преследовать всю оставшуюся жизнь. И как бы этого не хотелось – это произойдёт. Спасёт лишь только томительное ожидание смерти, но не возможность избежать её. Проходит время: у страны, у граждан свои проблемы и заботы, но те, кто вёл активную жизнь под конец прошлого столетия, нередко вспоминают одну выдающуюся личность – детектива Шерлока Холмса, его коллегу и друга доктора Уотсона. Прошло много времени с тех пор, как Бейкер-стрит опустела. Остались лишь воспоминания о великолепных временах. Приблизительно, или после 1924 года Уотсона вызвали в Суссекс по просьбе умирающего больного. Доктору хватило секунды на соображение насчёт места, человека... И несмотря на свой возраст, он и ехал, и бежал, опасаясь самого ужасного, но самого вероятного, до последнего отрицая ту мысль, – мысль, которая несла в себе всю его жизнь... Но, прибыв на место, домыслы пожилого доктора, как бы это ни было прискорбно, оказались правдой: старый пасечник скончался от пневмонии, не дождавшись врача. Когда осматривали тело, то доктор Уотсон увидел зажатую в руке подвеску с медальоном, на котором были выгравированы буквы «HW».