Яблочный пирог

Осень была на редкость холодной и пасмурной. Стоило лишь открыть окно в тщательно вычищенной от грязи и пыли комнате, как холодный ветер ворвался в помещение, ледяным дыханием пройдясь по нагому телу девушки ознобом. По нежной, совсем юной коже побежали мурашки, и быстро, словно молния, за танцем которой она еще минуту назад наблюдала из окна, русоволосая юркнула под одеяло, зарываясь в него с головой. Саша вовсе не стеснялась своей наготы. Испытывать стыд в комнате, где она находилась совсем одна, было просто не перед кем. Ее, как и других раненых, еще не оправившихся после последней вылазки, предпочли оставить под присмотром врачей в этом старом замке, когда-то давно служившим постоянной базой разведывательного легиона. Браус не без угрызений совести признала, что на самом деле рада временной отставке. Ее до сих пор бросало в дрожь, но не сквозняк являлся тому причиной, а воспоминания о путешествиях за стены, навсегда запечатлевшиеся в ее памяти. Она заранее знала, что даже попроси она капрала разрешения пойти с отрядом в поход, он откажет ей, но все же сделала это, облегченно вздохнув, когда он назвал ее тупицей, с первого раза не понимающей приказов. Как он сказал, скаут, нуждающийся в лечении, не сможет сражаться в полную силу, и в самый опасный момент станет для своих товарищей обузой и скорее принесет проблемы, нежели помощь. Тем более, если это еще совсем неопытный солдат. А Саша действительно являлась таковой, как и другие ребята, по воле случая вынужденные сражаться в условиях, к которым они еще не были морально подготовлены. Она решила притвориться храброй и самоотверженной лишь из-за навязчивого страха, что кто-то все-таки раскусит ее и по глазам прочтет, какое облегчение она испытывает от сложившейся ситуации. Ушибы, полученные на очередном задании, терпимой болью давали о себе знать. Семиметровая особь перехватила стальной трос Браус, острое лезвие наконечника которого грозило пронзить плоть на затылке гиганта. Саша не удержала равновесие и врезалась в ствол большущего дерева, но каким-то чудом отделалась лишь парочкой гематом. Бывало и больнее. Впрочем, для девушки, славившейся своим отнюдь не маленьким аппетитом, боль от повреждений не так уж и волновала ее по сравнению с неутолимым чувством голода. У Браус сосало под ложечкой, она нуждалась в пище, даже не смотря на то, что буквально час назад ей удалось выпросить порцию, получить которую она должна была лишь на ужин, то есть через три часа. Из-за нападения гигантов человечество особо остро испытывало недостаток продовольствия, лишней еды не было, и теперь такие понятия как “остатки от…(завтрака, обеда, ужина)” и “добавка к порции” давно перестали употребляться в общении. Девушка определенно страдала булимией. В первую очередь, ей всегда хотелось есть. Вот и сейчас в ее голове крутится одно и то же слово, словно заевшая пластинка - “еда”. За дверью, в освещенном сальными свечами широком коридоре, из комнаты в комнату ходили врачи, дабы проверить состояние тяжело раненных солдат. Их быстрые шаги, как ей казалось, выбивали дробь – “надо поесть, надо поесть!“ “Если я сейчас же не поем, то начну визжать, как ошпаренная кошка!” - этой мыслью девушка нехотя выкарабкалась из теплого одеяла, и начала натягивать на себя рубашку, попутно ища брюки. В комнате было холодно, а внизу, в столовой – еще холодней. “Но ничто не сравнится с чувством голода!” - говорила себе Браус, “никакой холод, никакие ушибы не мучают тело так, как непреодолимое желание поесть!”. Сашу никогда не подводила ее проворность и ловкость, вот и сейчас это было ей на руку. Она шмыгнула мимо врачей, озабоченных поиском медикаментов, и в эту же минуту оказалась в общей столовой, для безопасности плотно и бесшумно затворив за собой дверь. “Господи”, - взмолилась русоволосая, “пусть тут будет хоть немного еды! Хоть немного…”. Мысленно повторяя эти слова, Саша уже не заботилась о том, что ее возню кто-то услышит, она не помнила себя от ярости, и с силой захлопывала дверцы пустых шкафов и ящиков, в которых Браус не обнаружила ничего, кроме засохших крошек хлеба. “Так…”, - взгляд девушки устремился на настенные часы, “ужин подадут только через два часа. Хотя я уже съела свою порцию, можно будет незаметно пробраться на кухню и что-нибудь стащить. Но… два часа! Это же так много! Я не смогу столько терпеть! Не смогу! Я должна поесть сейчас! А что, если мне не удастся улизнуть, и меня поймают, отобрав еду? Что я буду делать тогда?! Я же умру от голода прежде, чем дождусь завтрашнего утра! Это самая мучительная смерть, которую только можно придумать!”. Саша бессильно упала на пол. Из-за недоедания у нее не осталось сил. Было холодно, но это уже не имело для нее значения. Она умрет тут, в одиночестве, замерзшая и голодная… Время для нее исчезло, и ей показалось, что она пролежала на сквозящем полу весь день, и уже наступило утро, а значит, пришла пора есть. Надо было вставать. Ведь, если ее не обнаружат в комнате, когда принесут завтрак, его отдадут кому-нибудь другому! Она этого не допустит, нет! А еще хуже, если ее обнаружат тут, на кухне, и быстро прочуют, что она тут, собственно, искала, и потом будут с укором на нее смотреть и в наказание лишат еды! И этого тоже она не может допустить. Когда дело касалось вкушения, Саша быстро могла отыскать в себе силы двигаться дальше. Она подорвалась с места, как ужаленная, и в спешке ее взгляд случайно пал на часы. “Прошло всего пятнадцать минут?! А мне казалось, что я пролежала тут целую вечность!” - обреченно вздохнула девушка, “если пятнадцать минут – это уже мучительно долго, как я проживу сутки без чего-нибудь вкусненького?.. Я умру, я точно умру!” и вот она снова рухнула на пол, но тут же встала на ноги, вспомнив, что бездействие ей никогда не помогало. “Бороться, так бороться до конца!” - почувствовав прилив сил, ободрила себя Саша, “пока не обыщу все комнаты до одной, не сдамся!” Розыски проходили безрезультатно, прошло много времени, и до ужина оставалось всего каких-то полчаса, но Саша вовсе не надеялась что-то выкрасть из забитой врачами и кухарками столовой, и потому упорно продолжала поиск. - Я не могу найти еду! – словно маленький ребенок, захныкала Браус. Что ж, в такие моменты она и правда напоминала ребенка. Ни в одной из обысканных ею комнат и вправду не оказалось яств. Руки были грязными от пыли, она просовывала их под койки, с теплящейся в груди надеждой желая найти какое-нибудь упрятанное лакомство. Узнай капрал Ривай о том, что многие его солдаты поленились вымыть пол под кроватью и ослушались приказа, не став, как он сказал “вымывать все и везде”, он бы пришел в ярость. Что ж, Ривай злится из-за отсутствия чистоты, а Саша – из-за отсутствия еды. Что поделать, пищи нет, осталось только смириться, ведь все комнаты тщательно обысканы… Желудок недовольно заурчал, требуя подкрепления. - Да знаю я, знаю, что голодна! Не заставляй меня еще больше думать об этом! – ругалась Саша на свой напомнивший о ее беде желудок, приподняв рубашку и смотря на свой плоский живот. Кстати, о капрале. Все комнаты были обысканы, но его оставалась нетронутой. Черт подери, да даже бескормица не заставит Сашу ступить ногой в эту комнату! Это было равносильно самоубийству! Нет, она лучше помрет с голодухи, чем мучительно и медленно будет убита Риваем! Если он ее не убьет, то проучит и выбьет все зубы, да так, что Саша не сможет говорить – ладно говорить, она не сможет есть! А он способен на это, по слухам, Эрен уже был так наказан, правда, за болтливость, и, правда, зуб был выбит всего один… Но все знают его два неукоснительных правила: “к дисциплине нужно приучать болью”, и “без стука и разрешения в комнату не входить!”. А может… Он же не узнает, верно? Наверняка, в его комнате такие же пустые шкафы. Но она просто проверит, так, на всякий случай, чтобы не мучится от неизвестности… Неизвестность ведь хуже всего. Все хорошо, она постарается не наводить беспорядка. Тут нет ничего такого, ведь так? - Я… Я захожу… - не понятно зачем пробубнила девушка себе под нос, будто бы Ривай и правда мог находится там. Но, конечно же, этого не могло быть. Он и отряд под его командованием вернутся не раньше, чем поздней ночью. Она отворила дверь и немедленно забежала в комнату, поскольку услышала невдалеке шаги врача. Если кто-то ее увидит тут, непременно расскажет Риваю, и тогда… Нет, о плохом ей думать не следовало. Нужно было сосредоточиться на поиске и постараться не создавать громких звуков. Девушка захлопнула дверь и прижалась к ней спиной, облегченно вздохнув: - Самое страшное позади. Я уже в комнате… Только сейчас взору Саши представилась небольшая, идеально чистая комната. Да такая чистая, что, казалось, она сейчас засверкает, как бриллиант. Вроде бы, она не отличалась каким-то замысловатым и особым дизайном и мебелью, – деревянный, прогнивший и скрипучий пол, присущий всем комнатам замка, в некоторых местах рассыпающиеся от старости стены каменной кладки, невысокий потолок, заправленная накрахмаленной простынею кровать. Через прозрачную, выстиранную длинную штору было видно окно, вымытое от разводов и следов от пальцев. Все же во всем замке эта комната была единственная в своем роде, единственная с усердием вычищенная, не абы как, и даже невооруженным взглядом было видно: она принадлежит капралу Риваю. Интересно, и не лень ему было драить все до блеска, когда отряд планировал остаться тут всего-то на пару суток? Видимо, не зря говорят, что он ушибленный чистоплюй. В помещении нет ничего лишнего, все приведено в порядок, на письменном столе почти ничего не лежит, лишь маленькая стопка бумаг, наверное, отчеты – девушка не станет этого проверять, она пришла сюда не за этим. В первую очередь Саша ринулась к выдвижным ящикам в письменном столе. Девушка была почти уверена в том, что не найдет тут ничего, и вовсе не была удивлена или разочарована, не обнаружив в заполненных документами ящиках съестного. Оставался только маленький старый сервант у кровати. Зачем в спальне нужен сервант? Разве их обычно не размещают в гостиных или столовых? Ах, да… До безобразия брезгливый Ривай хранил в нем собственные столовые приборы и посуду, ведь из общих тарелок он всегда отказывался есть, а из общих чашек – пить. Дверца мебели со скрипом открылась, и Браус начала искать хотя бы что-то похожее на еду. Ее взор упал на тарелку, тщательно прикрытую белоснежными бумажными салфетками. Подозрительно. Очень. Саша, в страхе быть обманутой, дрожащими руками приподняла одноразовую салфетку. - Неужели… - прошептала Браус, - неужели это… Вне себя от радости, Саша скомкала салфетки и бросила их на пол, не боясь последствий такого невежества в комнате столь чистоплотной личности, как капрал. Сейчас ей было можно, она ведь так долго терпела, так долго ждала! Как ей повезло, это был пирог! Яблочный пирог, который подавали вчера ужином! Саша, рыча, жадно откусывала и жевала лакомство, крошки падали на чистый пол, и она все больше и больше напоминала дикого голодного зверя, сумевшего впервые за долгое время поймать долгожданную добычу. - Как вкуфно… - с набитым ртом сказала девушка, и еще больше крошек упало на уже не чистый паркет. Ей было так хорошо, что мир перестал для нее существовать, существовала только она и этот лакомый кусочек пирога. От удовольствия глаза невольно забегали по комнате, и блуждающий взгляд остановился на входной двери, точнее на фигуре, выросшей около нее. Саша перестала жевать и начала часто-часто моргать, ей казалось, что глаза лгут, а стоящий в проеме капрал с каменным лицом - это галлюцинация. - Чего же ты остановилась и не жуешь? – заботливо поинтересовался капрал, будто сейчас она не съела его ломоть пирога, не накрошила на тщательно вымытый им пол, будто сейчас он спокойно, как обычно объяснял суть и цель очередной вылазки за стену, - Вкусно же, - добавил он. Было бы лучше, если бы в ярости капрал сказал ей все, что о ней думает, чем своим леденящим душу спокойствием вгонял под кожу сотни острых мелких игл. Как тут будешь жевать, когда челюсть от страха отвисла? - Я… П… Простите… - замямлила Браус, чувствуя, как он прожигает в ней дыру взглядом, и уже мысленно схватил за волосы, ткнув лицом в испачканный ею паркет. Не найдя подходящих слов, она молча положила остатки сдобного хлеба с яблочной начинкой на тарелку, подняв с пола скомканные салфетки, и, небрежно их распрямив, накрыла пирог. Она упорно делала вид, что ничего не произошло, и дружелюбно поприветствовала начальника: - Здравствуйте, сэр! Что вы тут делаете, сэр? - попыталась она выдавить из себя улыбку, и как-то отвлечь его, но волнение и страх выдавали ее с головой - на лбу появилась испарина. -Да это я тебя должен спросить, Браус. Вкусно было? – нет, она точно сейчас выпрыгнет из окна. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: так просто ей теперь не отделаться. Капрал был зол, хоть и хорошо скрывал это. - Я… Я все верну, сэр! Я в… верну… ваш пирог! – на одном дыхании, запинаясь и путаясь в словах, прокричала Браус. Она решила воспользоваться двумя пальцами, чтобы вызвать рвоту, но не успели тонкие персты достигнуть глотки, как капрал в одно мгновение больно завел ей руку за спину. - Ай-яй-яй! – закричала девушка, и Ривай ослабил хватку. Еще секунда - Саша болезненно потирала локоть уже освобожденной руки, - Больно… - Твою мать… - только тихо выругался он, и, закрыв глаза, начал потирать виски. Только сейчас девушка смогла вблизи рассмотреть лицо своего начальника. Он казался очень уставшим и сонным, и Саше стало его жалко. В ней проснулась совесть. О чем она думала, когда ела этот пирог? Ну почему, почему она всегда такая эгоистка? Почему пыталась съесть ту копченую курицу, найденную в семейном подвале, когда знала, что это вся еда, оставшаяся на зиму ее не менее голодной, чем она, семье? Почему недавно хотела украсть порцию у кого-то из своих раненых товарищей, когда свою съела уже давно? Почему в свое удовольствие ела этот пирог, не задумываясь, что уставший, пришедший после вылазки капрал захочет немного отдохнуть и налить себе горячего чаю и съесть вкусный пирог, прежде чем приступить к многочасовой работе с письменными отчетами? От презрения к себе ей хотелось плакать, и, с сочувствием глядя на капрала, не задумываясь о своих действиях, протянула руку и нежно, как когда-то гладила ее перед сном мать, погладила его, жалея. Тот, явно не ожидая таких действий со стороны своей подчиненной, широко распахнул глаза, и уставился на девушку. Она была не в меньшем замешательстве, наверное, только сейчас осознала, что делает. Он лишь устало вздохнул. Слишком много всего случилось в этот день. Капрал убрал замершую руку девушки, и сухо сказал: - Уходи. Завтра поговорим, у меня много дел. - Но… но… - залепетала девушка, остро ощущая свою вину и желая ее как можно быстрее изгладить, дабы избавиться от гложущей разум совести. - Живо, я сказал! Это приказ! – голос Ривая сорвался на крик, и в испуге Саша отшатнулась от него и больно ударилась спиной о сервант. - Есть, сэр… - виновато проговорила Браус, - И, простите за пирог… - добавила она, прежде чем окончательно покинуть комнату и оставить капрала наедине с кучей бумаг и отчетом. *** На утреннем небе кружились свинцово-серые тучи, задавившие своей тяжестью греющие лучи солнца. Редкие капли дождя поглощались и впитывались еще сырой после обрушившегося ночью ливня землей. Воздух был холодный, изо рта клубились еле заметные облачка пара. Громыхает гром, играет в прятки молния, то выпрыгивая, откуда ни возьмись, то снова надолго скрываясь, растворившись в воздухе. Осень полностью взяла власть в свои руки. Перед завтраком врач поднялся к Саше в комнату, осмотрел и, довольный своей работой, заключил, что она быстро идет на поправку, и рад ей сообщить, что скоро девушка сможет вновь плечом к плечу сражаться со своими товарищами, на что Браус поблагодарила его и попыталась изобразить улыбку. На самом деле ей не хотелось улыбаться. Ей до сих пор было страшно, ей хотелось забиться в угол и закрыть руками лицо, чтобы больше не видеть ужаса, поджидающего ее за стеной. Вчера, когда она спустилась вниз из комнаты капрала, Саша не обнаружила многих своих товарищей. На расспросы о том, где они, вернувшиеся ребята лишь отводили глаза и что-то невнятно бормотали почти шепотом. Но Саша даже не попыталась разобрать их слов. Она все поняла. Так же врач с улыбкой сообщил, что ей уже можно завтракать с остальными в столовой, и ей больше не придется есть в одиночестве. Какой же глупый он, этот добродушный и наивный старик! Ничего он не понимает. С радостью сообщает девушке то, что слышать ей бы не хотелось. Как будто она рада, что снова станет на шаг ближе к смерти, как будто рада, что сейчас пойдет в столовую и увидит множество пустых стульев, на которых когда-то сидели ее друзья! Нехотя девушка спустилась вниз и там ее ждал приятный сюрприз, немного поднявший ей настроение. На десерт подали ее любимое варенье из красной смородины. Пусть и не так много, как хотелось бы – всего маленькая мисочка, масса в которой была рассчитана на пару чайных ложечек, но это уже что-то. Саша специально тянула время и пыталась как можно медленнее есть варенье, чтобы потом не заглядывать другим в рот из-за того, что слишком быстро справилась со своей порцией. В конце концов, в столовой осталась лишь она и капрал, что не могло не тревожить Браус. Ей до сих пор было безумно стыдно за свой проступок. Как ей получить его прощение? Она не то чтобы боялась с ним заговорить, она боялась даже посмотреть в его сторону, а он, как назло, сидел прямо напротив. Ну почему, почему остался он один?! Останься бы кто-то еще, она бы проигнорировала его убийственный взгляд, и попыталась бы отвлечься, завязав непринужденную беседу с кем-нибудь из товарищей. Но нет, ей хотелось продлить удовольствие, и теперь она сидит тут, наедине с ним и чувством пожирающей ее только что поднявшееся настроение вины. “Из-за своего эгоизма я часто попадаю впросак”, - с досадой подумала Саша, и, немного наклонив крошечную чашку так, что остатки варенья сгустились в одном месте, почерпнула его ложкой и с наслаждением, но и некой тоской, что трапеза закончилась, облизнула ее. Она не успела ничего понять, лишь в то мгновение, когда последняя ложка десерта отправилась в рот, она услышала скрип стула, почувствовала, как ее схватили за ворот рубашки, и близко-близко увидела лицо капрала, ощутив на своих губах прикосновение его губ. Ривай провел языком по губам Саши, но та, явно впервые столкнувшаяся с такой ситуацией, могла лишь неподвижно стоять и недоумевающе хлопать глазами. - Рот открой, - это был приказ, и обескураженная Саша не задумываясь поспешила его выполнить. Она послушно разомкнула губы, и почувствовала, как теплый язык капрала опытно и умело знакомил ее с новыми, разливающимися по телу приятным теплом ощущениями. В голове была невероятная легкость, и она вдруг вспомнила прощальный, родительский поцелуй отца и матери, когда она уходила в курсанты. Но тогда было совершенно по-другому, так привычно и по-домашнему. Он отстранился от нее, оттолкнув от себя, и Саша опустилась на стул. Ах, варенье! Эта сладкая масса так и не достигла ее изголодавшегося по лакомствам желудка. Ривай забрал ее с помощью поцелуя! - Расплата, – пояснил капрал, вытерев губы тыльной стороной ладони, и, самодовольно ухмыльнувшись, с презрительным взглядом в упор смотрел на растерявшуюся девушку, - Считай, что я забыл про тот пирог. Ты еще легко отделалась: всего-то чайной ложкой варенья. - Вы могли просто забрать у меня миску с вареньем, но не… -“Но не забирать твой первый поцелуй”? Ты это хочешь сказать, Браус? – капрал открыто насмехался над вспыхнувшей Сашей, - Как просто ты захотела отделаться. Впрочем, совсем не удивительно для себялюбки, - выражение лица Ривая приняло привычный строгий вид, - Нужно было тебя проучить и я выбрал именно такой способ. Вообще, ты. Тебя не учили, что действия и слова старших по званию не подвергаются никаким протестам и обсуждениям? Свободна, разговор окончен. Она с не присущей ей медлительностью встала со стула, тут же чуть не вернувшись в исходное положение. Ноги стали ватными, она не могла удержаться на них, но все же, не спеша, побрела к выходу из этой столовой, которую она запомнит на всю жизнь. В ее памяти сохранялись образы лишь тех столовых, на столы которых всегда подавалось большое изобилие съестного и вкусного, но она запомнит это помещение для приема пищи за кое-что другое. Спокойный голос капрала снова вывел ее из раздумий: - Кстати, свободна ты будешь только до десяти часов вечера, - даже не взглянув в сторону Браус, Ривай невозмутимо продолжал пить черный, слегка остывший чай. - Что… вы имеете… в виду? – как бы она ни старалась, ей не удалось скрыть дрожащий от еще не прошедшего волнения голос. - Вчера ты не слабо насвинячила в моей комнате, - сильнейший воин человечества поставил чашку на блюдце и неодобрительно посмотрел на подчиненную, - Неужели ты думала, что я стану за тобой убирать? - А почему так поздно? - Потому что я так решил, - она могла поклясться, что увидела, как поднялись уголки его губ. В неправильном направлении покрутилось колесо воображения, и Саша залилась краской. Она рванула из кухни со всей мочи, пытаясь убежать от этой ухмылки, пытаясь убежать от занявших все место в ее голове неприличных мыслей. Наверное, щеки Саши сейчас были похоже на наливное алое яблоко, которое входило в рецепт в того самого дурацкого пирога, своей сладостью и аппетитностью заманившего ее в ловушку. А может, ее лицо было похоже на спелый, выращенный в теплой теплице помидор, дольки которого сегодня были поданы на завтрак, за поеданием которого она увидела сидящего напротив капрала. Быть может, своим цветом оно напоминало красную смородину, являвшуюся главным ингредиентом этого сладкого варенья, послужившего причиной не менее сладкого поцелуя. “Черт, даже в такие моменты я продолжаю думать о еде”, - подумала бегущая сломя голову по широким коридорам замка девушка, желая, чтобы ее раскрасневшееся лицо поскорее приняло привычный оттенок белого, совсем еще молодого картофеля.