***
— Должно быть, ты самый занудный собеседник на Земле. Очищенное концентрированное воплощение скуки. В храме Байсюэ что, придерживались Философии Занудства? Неужели твой наставник был мастером Скукотищи? Сун Лань выяснил две вещи про Сюэ Яна за последние несколько дней, поскольку слишком часто был вынужден оказываться в ловушке из его неугомонной компании и четырех стен в придачу. Во-первых, он ненавидел, когда кто-то видел его в любом из проявлений слабости, какая только существовала в этом мире. Во-вторых, что часто весьма противоречило первому, он просто терпеть не мог, когда его игнорировали. Пребывание с Цзычэнем в одном помещении его явно бесило настолько, что он не мог заткнуться ни на минуту. — Даже скала была бы менее скучным собеседником, чем ты. Да, она была бы такой же холодной и такой же уродливой, но у нее было бы в десять раз больше очарования. Засранец восстановился настолько, что в первый же день, как только смог неуклюже сесть, ссутулившись у изголовья кровати, начал жаловаться, что застрял в койке. Он швырялся ядовитыми оскорблениями подобно ножам, с каждым днем все больше нуждаясь, чтобы то или иное достигло цели и вызвало хотя бы какую-нибудь реакцию. — Надо было забить в твою башку гвозди побольше. И залить их свинцом. По крайней мере, будучи марионеткой, ты вытворял забавные вещи по моей прихоти. Помнишь, скольких я убил тобой, нет? А что я заставил тебя делать с телами, м? Осознание тех самых двух истин про Сюэ Яна значительно облегчило процесс игнорирования его бесполезных выпадов. Цзычэнь когда-то слышал, что чем больше собака лает, тем меньше она кусается. Сюэ Ян сейчас был жалким беззубым псом и потому без остановки лаял, пытаясь хоть как-то компенсировать свою способность кусаться. — Может, мне удастся использовать эту кисть, как считаешь? Ну, если ты потерпишь, конечно. Воткнуть бы ее прямо в твой мозг — через вон то ухо — и оставить так торчать, а, что скажешь? Дерево, конечно, паршивый материал для контроля за разумом, вряд ли сработает, лучше использовать метал, но протыкать твою башку все равно будет весело! Сюэ Ян оприходовал письменные принадлежности с той их первой ночи, и, по-видимому, вполне успешно тренировал письменный навык левой руки до того момента, как он снова не вошел в комнату. Сун Лань честно не мог определить, была ли добрая половина начертанных каракуль какими-то печатями, неуклюжей каллиграфией или просто ужасными усилиями кого-то, кто просто болезненно неудачлив в вопросе написания текста левой рукой. Бросив на него взгляд широко распахнутых глаз и оскалившись словно пес, учуявший кровь, Сюэ Ян произнес: — Эй, даочжан Сун! Я написал тебе стих. В качестве благодарности за столь сердечное общество. Четырехпалая рука рывком выдернула кусок бумаги из сшитой тетради, более неуклюже и совсем не так ровно, как могла бы со стабилизирующим протезным пальцем в полуперчатке, и бросила в него. Разумеется, Сун Лань его не принял. Впрочем, так же стоило подумать, прежде чем позволить себе короткий болезненно-любопытный взгляд на упавшую записку.«Свою благословенную башку несет горделиво Цзычэнь как будто все ему нипочем, не мужик, а сплошной кремень, не бродячая шваль, но-таки настоящий принц Как жаль, дорогой Сун Лань, Что башка твоя торчит С твоих собственных ягодиц»
Символы в записке выглядели неровно, но достаточно разборчиво. Сун Лань подавил в себе желание вздохнуть. Если честно, он не знал, чего еще ожидал от Сюэ Яна. Отсутствие какой-либо реакции с его стороны заставляло Сюэ Яна нервничать все сильней и сильней, поэтому его усмешка постепенно превращалась в оскал, обнажая с каждым мгновением больше зубов и, в конце концов, трещины на его губах, едва успевшие затянуться, снова разошлись. Как-то так получалось, что его губы все время были в крови. Он отстранено задумался о том, было ли это неконтролируемой привычкой или Сюэ Ян обкусывал их осознанно. По-прежнему не получая хоть чего-то в ответ на свои выходки, тот разъяренно зарычал и швырнул в него кисть, но Сун Лань невозмутимо позволил ей врезаться в собственное плечо и отскочить. Сюэ Ян, похоже, сообразил, что только что впустую выбросил едва ли не единственный инструмент для собственных развлечений и гневно отправил следом за кистью поднос с чернильным камнем и водой — этот поднос с треском врезался в стену прежде чем оказаться на полу. Теперь ничто не занимало его беспокойную руку, и его взгляд снова сделался прямым и черным, очевидно воплощающим собой намерение убивать. — Ты что, так и собираешься там просто стоять? О да, он собирался. Мысль о том, чтобы схватить ублюдка за глотку и до треска сжать все еще сидела темным голодным искушением где-то в недрах его кишок, но он внезапно пришел к выводу, что испытывает просто поразительное удовлетворение, наблюдая, как бессильно мечется Сюэ Ян только от одного его молчаливого присутствия. — Наверное, мне все же не стоило тебе вырезать язык, — фыркнул Сюэ Ян, переходя в полноценный зубоскалящий смех всем телом, исходящий из его груди и вынуждающий его плечи и шею подрагивать. — Не то, чтобы ты мог сказать что-то интересное. Или мог бы? В твоей башке сейчас хоть что-то происходит? Что-нибудь? Нет? Он снова прикусил нижнюю губу, слизывая кровь из мелких бороздок. — Может, я бесповоротно повредил твой мозг этими гвоздями. Может, он уже сгнил и исчез, ты же был лютым так долго. Может, это просто личинки копошатся в твоей черепушке. Его рука так сильно сжала одеяла, что, похоже, даже немного подрагивала от напряжения. Он выглядел настолько же вымученным, насколько и взбешенным — казалось, он никак не мог определиться, чего хочет больше: рвануть вперед и вцепиться в Сун Ланя зубами или же откинуться назад и снова вырубиться. Но, судя по всему, последний вариант он выбирать не планировал до последнего — по крайней мере, пока Цзычэнь стоял здесь и смотрел. — Да пошел ты нахуй. Тихо, зато от всей души. Сюэ Ян дышал тяжело и загнано, словно только что между ними происходил негласный бой. Сун Лань бесстрастно смотрел на него в ответ. Ублюдок не выдержал первым, разорвал зрительный контакт, выдохнув ухмылку, которая вполне могла бы сойти за откровенное презрение, если бы уголки его губ не подрагивали. — Съебись нахуй. Я буду спать. Снова, — заявил он и демонстративно улегся, поворачиваясь к нему спиной. Сун Лань уставился на его затылок, про себя спокойно высчитывая секунды, но не успел дойти до шестой, как по свернувшемуся в неуклюжий комок телу прошла ощутимая дрожь дискомфорта. Однако, несмотря на это, Сюэ Ян не двинулся с места, наконец одарив Сун Ланя благословенным молчанием со своей стороны. Его дыхание все еще оставалось слишком частым как для спящего, а искалеченная ладонь беспокойно мяла край одеяла меж большим и указательным пальцем. Сун Лань оставался на месте, безжалостно наблюдая до тех пор пока дыхание, наконец, не выровнялось, а рука спустя долгое время не выронила край одеяла, окончательно расслабившись. Только после этого Сун Лань позволил себе поморщиться и решительно выйти из палаты. Потому что только во сне Сюэ Ян был настолько близок к образу обыкновенного беззащитного подростка, что Сун Лань просто не мог принять эту жестокую шутку в качестве истины — он не мог на это смотреть.***
«Все прошло хорошо? Тебе нужен отдых?» Сяо Синчэнь одарил Цзычэня приветственной усмешкой. Прохладное спокойствие от его присутствия было подобно укромной тени в жаркий день, подобно бальзаму на его воспаленные после блуждания в толпе ощущения. Он знал, что это беспокойство образуется из его заботы, но время от времени казалось, словно он и шагу ступить не может без этого предостерегающего голоса или отчитывающего его пальца, скользящего поверх ладони. — Все было хорошо. Я не устал. Честное слово. Я столкнулся с той девочкой, ну, что мы тогда встретили у ворот. Отдал ей деньги и… Она была счастлива. «А души?» — Они отошли в мире. А здесь… Все хорошо? — Мм. Он, наконец, облегченно выдохнул, хоть до этого момента и не осознавал, что задерживал дыхание. Да, безусловно, все его духовное естество было направлено на благотворительные дела, но он по-прежнему чувствовал себя эгоистом за то, что ценой чужого дискомфорта словно бы выкупал эти несколько часов наедине с собственными мыслями. Что ж, по крайней мере, сегодня никто не пострадал. — Я купил яблок, — сообщил он, протягивая одно из них, и тем самым почти умело меняя тему разговора. Обмен добротой. Яблоко как-то неуверенно исчезло с его ладони, а взамен появилось ласковое и чуть неловкое прикосновение пальцев. «Мне не нужно есть» Его сердце сжалось от подобного отказа и бесцеремонного напоминания. Должно быть, что-то такое отразилось на его лице, потому что палец тут же вернулся, лишь единожды неуверенно вздрогнув. «Но необходимость и наслаждение разные вещи. Выглядит вкусно. Спасибо» Он снова улыбнулся, благодарный за понимание, простоту, терпение и сострадание. Собственно, несмотря ни на что, он сейчас был благодарен ему за многое. Иногда все его самоощущение преисполнялось нежностью настолько, что становилось больно. Инь и Ян — от страдания, которое открыл ему этот мир, до неистовой радости, тепла и любви, которая, в противовес всему, так же в нем присутствовала. Все те вещи, которых он не знал, и даже не знал, что не знает, пока не сошел в этот мир. Несмотря ни на что, это все… Оно стоило того.***
— Я принес тебе кое-что, — сказал Сяо Синчэнь и положил яблоко на край постели, спелое, красное, блестящее. Сюэ Ян даже учуял, как сладко оно пахнет. — Спасибо, — ответил он покладисто, тщательно пытаясь контролировать интонацию. Обычно все начиналось неплохо, до тех пор, пока желание огрызаться не перевешивало. Последний раз, когда Синчэнь приходил его навестить, не длился долго — не прогорело и половины палочки, когда он сорвался на ноги и выскочил прочь в ледяной тишине. Синчэнь проводил гораздо больше времени снаружи, чем рядом с ним, но все равно продолжал возвращаться. Сюэ Ян ни за что и никогда не признал бы, что неистовое облегчение накрывает его каждый раз, когда даочжан приходил, выбирал прийти к нему, а не бросить эту бесполезную затею. Он крепко перехватил яблоко и прижал его к своей груди, чтобы наверняка не уронить его на пол. Там, к слову, вне его досягаемости, уже и так было достаточно всяких вещей — кисть, сломанный лоток для чернил, смятые бумаги. Он не собирался потерять в этом хламе еще и подарок от Синчэня. — Выглядишь усталым, —произнес он занудным тоном. — Ты же знаешь, что не стоит выжимать из себя все силы, даочжан. Тебе нужно устраивать передышки. — Я в идеальном порядке, — раздраженно выдохнул Синчэнь, сделав максимально несвойственное ему, странное выражение лица. — Я и сам могу решить, когда мне нужен отдых. Я не устал. — Тебя не было весь день, — резко парировал Сюэ Ян и тут же закусил губу. Слишком обвиняюще, это звучит слишком обвиняюще, надо бы мягче. — Не стоит перенапрягаться, — тут же исправился он, старательно возвращаясь к покладистому тону. Сяо Синчэнь глубоко вздохнул, как он делал обычно, когда был раздражен, но пытался восстановить привычное спокойствие. — Как ты себя чувствуешь? — торопливо произнес Сюэ Ян, прежде чем Синчэнь мог бы сказать что-то холодное, подняться и уйти. — Не мог бы ты рассказать, я бы… Я бы тогда меньше волновался. Сяо Синчэнь ответил не сразу, и на лице его отразилось нечто вроде удивления — а затем он даже почти улыбнулся, и такая реакция была лучше, чем любая из предыдущих, гораздо лучше. — Гораздо лучше, — эхом от его собственных мыслей отозвался Сяо Синчэнь. — Мои чувства не настолько перегружены, как поначалу. Теперь я могу пройтись по городу сам. Это такое удовольствие. Затем он улыбнулся — лучшей из арсенала своих улыбок, той самой, которой он улыбался, когда знал, что делает нечто озорное. — Я торговался с продавцом яблок и купил их за полцены. Сюэ Ян ощутил, как непроизвольный радостный хохот сорвался с его губ. — Да ладно! Сяо Синчэнь просиял в ответ. — Я не собирался. Просто я не был уверен, что хочу яблок, но когда начал уходить, продавец предложил купить их дешевле. И тогда я начал притворяться, что ухожу, чтобы понять, насколько дешево они могут мне достаться. Он выглядел таким гордым и… Этот его вид вызвал резкую вспышку непонятной боли в груди Сюэ Яна. — Не могу поверить, что пропустил такое! Даочжан Сяо Синчэнь, твой первый успешный торг! Хотелось бы мне быть там, чтобы увидеть это. На какое-то мгновение мир снова стал правильным, теплым и счастливым, а яблоко в его руке стало еще более ценным от того, что было куплено так нечестно и так дешево. — Ты не собираешься его съесть? — спросил Сяо Синчэнь чуть склонив голову. Он скривил губы в легкой усмешке, зная, что его даочжан, если не увидит, то точно услышит ее. — Позже. Хочу подержать его какое-то время. Ты так давно не приносил мне ничего сладкого, — что-то пошло не так с его тоном в конце, и он увидел, как лицо Сяо Синчэня несколько нахмурилось, но к счастью он был достаточно добр сегодня, чтобы никак это не прокомментировать. — Как ты себя чувствуешь? — спросил он вместо этого, проявив слабость, Сюэ Ян также мог бы быть достаточно благородным, чтобы не заметить ее. Он фыркнул в ответ. — Так скучно, что можно рехнуться. Когда даочжан Сун входит в комнату, время замирает, съеживается и становится таким же безнадежно мертвым, как и он сам. Этого не стоило говорить, и он знал это. Сун Лань был одной из тех тем, которые стоило избегать или относиться с почтением, если уж так получилось, что разговор все-таки зашел. Собственно, он был одной из многих тем, которые стоило обходить стороной, и он даже создал список у себя в голове — правда, придерживаться этого списка у него не очень хорошо получалось. Но он хотя бы пытался. — Это не то, о чем я спрашивал, — Сяо Синчэнь нахмурился, и в его голосе прозвучали предостерегающие нотки. Сюэ Ян сердито зыркнул в ответ, прекрасно зная, что его в этом не уличат, и только после этого позволил себе отвлечься. — Мне лучше, — произнес он покладистым тоном. По правде, это было не совсем так, но это нельзя было исправить или вылечить. — Не могу дождаться, когда смогу выйти отсюда. Куда мы пойдем дальше? Изогнувшиеся губы Сяо Синчэня утверждали, что он не купился на этот обман, и даже больше: был несколько раздражен столь очевидной ложью. Да, он попросил о честности, но, серьезно, кто в здравом уме станет говорить правду, зная, что она лишь послужит ему огорчением? Правда убила его однажды. И он не собирался позволить подобному случиться снова. — Твоя Ци окончательно восстановилась? — спросил Сяо Синчэнь и, ладно, он мог быть весьма хорош в нанесении ответных словесных ударов, так что его вопрос по ощущениям был словно вонзенный Шуанхуа. — Нет, — неохотно признал он после довольно продолжительной тишины, которую Сяо Синчэнь должен был воспринять как подсказку к перемене темы разговора. Не было смысла лгать там, где может немедленно возникнуть опровержение — на самом деле, несмотря на мнение окружающих, он лгал гораздо меньше, чем люди хотели бы верить. Было гораздо веселей позволять им самим домыслить наиужаснейшие варианты развития событий, а затем просто молча улыбнуться, предоставляя им возможность лгать самим себе. Но Сяо Синчэнь до отвратительного хорошо разбирался в подобных вещах. Сяо Синчэнь, который сжал челюсти и выглядел так, словно сражался в последней битве с самим собой, прежде чем встать со своего кресла. — Дай мне посмотреть, — сказал он, подступив ближе, совсем близко, и все, что Сюэ Ян мог сделать сейчас — это не скулить, умирая от восторга, и позволить руке с зажатым в ней яблоком упасть в сторону, обнажая сердце. — Не дергайся, — добавил Синчэнь немного более напряженным голосом. И он не дергался, он настолько не дергался, что даже дышать перестал, едва тонкая рука коснулась его груди — коснулась так легко, что почти не ощущалась, но это прикосновение обжигало, горело, горело и горело даже сквозь слои одежды. Он не дергался, просто смотрел на Сяо Синчэня, нависшего над ним так близко, что его длинные волосы щекотали ключицы, а его ладонь лежала прямо на сердце, Сяо Синчэнь, живой, здесь — прикасается к его сердцу. Затем ладонь даочжана соскользнула ниже и ему пришлось зажмуриться — он не хотел, но боялся, что если продолжит смотреть, то не удержится и издаст настолько оголодавший стон, что Сяо Синчэнь вне сомнений вздрогнет, отпрянет, развернется и уйдет, может даже никогда не вернется, может, его ненависть и презрение после этого вырастут, как и говорил Сун Лань. Он поймал зубами губу, чтобы не издать ни звука, но вовремя понял, что Сяо Синчэнь, будучи так близко, наверняка учует запах крови, поэтому передумал и вместо губы использовал руку: прижал внешний край отсутствующего пальца к каркасу кровати, вызывая боль — она была привычной и отрезвляющей. Рука Сяо Синчэня вдруг исчезла, оставляя его с почти физически ощутимым чувством утраты, но взамен он наконец-то мог снова глотать воздух, тщетно пытаясь выровнять собственное дыхание. — Есть что-нибудь? — спросил он, пытаясь казаться небрежным, но и в этом не преуспел. Сяо Синчэнь снова сел, поджав губы. — Не могу сказать наверняка… Я чувствую ту Ци, которая позволяет твоему телу оставаться живым, но даньтянь, твои меридианы и золотое ядро… Ты ведь знаешь, что лучше не сжигать последние искры. О чем ты думал? «О тебе, — проскользнуло в голове, Сюэ Ян все еще дрожал после этого едва ощутимого прикосновения. — Я думал только о тебе и о печатях, которые были призваны удерживать тебя живым, и которые я не мог даже отчасти заполнить энергией». — Тогда это казалось неплохой идеей, — уклончиво ответил он вслух самым беззаботным тоном, на который был способен, заработав этим хмурое выражение лица Синчэня. — Ты должен позволить лекарям снова заняться твоим лечением, чтобы восстановить разорванные меридианы. Это может сработать. В мгновение ока его настроение скатилось от восхищенного сопения до разъяренного шипения: — Ну уж нет, я не позволю им больше втыкать в меня эти дурацкие иголки! В первый день здесь, когда Сяо Синчэнь и Сун Лань решили вместе отлучиться из дома, всем вдруг показалось гениальной идея позволить лекарям использовать парализующие иглы, чтобы удерживать его в состоянии покоя, не позволяя навредить себе еще больше. Он был заключен в собственном застывшем теле, где безмолвно вопил и стенал целый день, так что в миг, когда из него изъяли эту острую хрень, мудрено ли что он разнес все, что видел, в приступе абсолютной ярости, при этом врезав одной лекарке и сломав нос второй? Что ж, по крайней мере, они больше не пытались лечить его иглоукалыванием. Сяо Синчэнь нахмурился сильнее и теперь был на грани гнева, но если честно, Сюэ Ян и так был удивлен тем, что на этот раз прошло гораздо больше времени, прежде чем они снова пришли к тому же результату. Им почти удалось поддержать настоящий полноценный разговор, прежде чем все снова скатилось до уровня катастрофы. — Они пытаются помочь, — раздраженно повысил тон Сяо Синчэнь. — И они правда помогали. Ты не можешь причинять вред людям только за то, что они тебе пытаются помочь. — Почему нет? — огрызнулся он, потому что если пахнет дымом настолько сильно, то рано или поздно появится и огонь. — Тебе же причинил. Лицо Сяо Синчэня приобрело не злой, но ледяной оттенок — и это всегда было хуже всего. Он задумался о том, насколько поздно уже спасать положение. А еще о том, вернется ли Сяо Синчэнь снова, если сейчас уйдет, или просто выйдет за дверь и больше никогда… — Я сказал им, что сожалею об этом, — произнес он слишком торопливо. Ну, попытался. Он надеялся, что Сяо Синчэнь оценит эту его попытку. Несколько эмоций разом отразились на лице даочжана, на его открытом беззащитном лице и Сюэ Ян не смог определить и половины этих эмоций. — Не сказал, — наконец выдохнул он в ответ совсем горько. О, ну ладно, может он и сказал не совсем это — например что-то о том, что заставит их сожалеть, если они попытаются сделать с ним нечто подобное снова — но он был совершенно уверен, что в начале этой тирады точно было приторно-сладкое «О, я что, ранил вас? Мне очень-очень жаль», а это должно считаться в качестве извинения — по крайней мере в качестве извинения, исходящего от него. — Ты хотя бы иногда, — голос Синчэня звучал как-то непривычно странно. — Хотя бы о чем-то сожалеешь? — Нет! — он громко отрывисто рассмеялся, потому что эта мысль показалась ему нелепой и смешной в то же время. — Разумеется нет! «Мне жаль» — это то, что могут произнести люди, исключительно если прижать нож к их глотке. Вот тогда они начинают сожалеть, о, как сильно они начинают сожалеть! Они не прекратят повторять эти слова даже, когда… Он прикусил губу, едва глянув в лицо Сяо Синчэню, и проглотил оставшуюся часть предложения, ощущая привкус крови на языке. Не говоря ни слова, Сяо Синчэнь встал и направился к двери. Его лицо было отстраненно холодным. Прекрасно, в случае если это последний раз когда они видятся. — Об одной вещи, — слова сорвались с губ так быстро, что он не успел их затолкнуть обратно, они выскользнули наружу меж окровавленных зубов и были таковы. — Я сожалею лишь об одной вещи. Только об одной. Его грудь все еще горела в тех местах, где Сяо Синчэнь прикасался, выжигающее горела, обнажая сердце на всеобщее обозрение, запах спелого яблока в руке опьянял, и он правда сожалел, хоть и обещал себе ни за что и никому не признаваться в этом. Сяо Синчэнь задержался, чуть повернувшись в его сторону у самой двери, словно ждал продолжения. Но Сюэ Ян не знал, что еще он хочет услышать, потому что уже отдал все, что мог, буквально выжег себя дотла. Сияя белизной, яркая луна, Сяо Синчэнь, прождал еще несколько ударов сердца, затем качнул головой с непроницаемым выражением лица. Тихий щелчок закрывшейся за ним двери звучал как смертный приговор. Какой смысл «сожалеть», если ты знаешь, что никогда и ни за что не будешь прощен?