***
Как дома. Храм на склоне горы, словно естественное продолжение леса и скал, напрямую прикасающихся к небу, состоял из множества небольших помещений, вырезанных прямо в каменных стенах. В нем не было ничего и близко напоминающего строгие очертания Байсюэ, и все же… Сердце Сун Ланя заходилось от боли. Их встречал запах благовоний и едва слышный перезвон бронзовых колокольчиков, а стоило лишь напрячь слух – и тихий гомон голосов, доносящийся изнутри, казался таким знакомым: наставник, старик Ло, юные адепты. Голоса, умолкнувшие навсегда. Непроизвольно он обратил свой взгляд на Сюэ Яна, и браслет из ракушек, что он носил в последние несколько дней, сейчас не то, чтобы помогал усмирить внезапно вспыхнувшую ярость. — Даосюн, — его голос заставил Цян Фэна, непривыкшего к такой громкой речи в своей голове, подпрыгнуть. — Прежде чем привечать нас в святой обители вашего храма, вам стоит знать, что… Этот человек не даос и не верующий. Он преступник. Бессердечный убийца. Взгляд Сюэ Яна переключился с внимательного изучения храма на предмет побега или слабых мест для потенциальной атаки – теперь он смотрел прямо на Сун Ланя, и, несмотря на кривую ухмылку, предсказуемо возникшую на его устах, тот все еще имел наглость выглядеть обиженным. — …На пути к искуплению, — мягче добавил Синчэнь, укоризненно выдохнув едва различимый упрек насчет его тона. — Но он наш спутник, и мы, разумеется, возьмем всю ответственность за него и его поступки на период, пока будем здесь, если вы все же решите не отзывать свое гостеприимное приглашение. Цзяньюань, несколько сбитый с толку подобного рода признаниями, бросил взгляд между ними, и какая-то часть Сун Ланя отчаянно хотела схватить его за воротник, вопя предупреждение прямо в лицо, хотела сказать этим людям не ослаблять защиту, не обнажать свои глотки, облегчая работу резнику, как сделали его собратья в Байсюэ… — Мы никому не отказываем, — наконец произнес цзянгуан. — Наша дверь открыта любому, кто ищет умиротворения. Единственное, о чем мы просим каждого посетителя – вести себя благопристойно и уважительно на время их пребывания здесь. Вам… Всем здесь будут рады. — Вы очень добры, — произнес Сюэ Ян с таким откровенно невинным видом, что у незнакомцев не осталось и шанса, чтобы ему не поверить. — Этот раскаивающийся преступник признателен и согрет вашей гостеприимностью. Похоже, я и правда здесь чувствую себя более умиротворенным. Статуи льва и дракона у ворот словно наблюдали за ними по мере их приближения, и Сун Лань вдруг беспомощно подумал о том, не ухудшил ли ситуацию своим предупреждением. — Чисто гипотетически, — почти беззвучно прошипел Сюэ Ян, когда они оказались в непосредственной близости к воротам, — что по-твоему сильнее испортит духовную энергию подобного места? Убийца вроде меня – или нечестивый лютый мертвец вроде тебя? Они вошли внутрь, и он не смог ответить так, чтобы его не услышали остальные, поэтому наградил Сюэ Яна взглядом, который, по его мнению, должен был быть более чем просто красноречивым. Но сердце его разрывалось от горя, гнева и тоски по дому, хоть ему и казалось, что он прошел через это уже много лет назад. Сюэ Ян фыркнул и снова начал беспокойно рассматривать строения и людей внутри. Все еще выбитый из колеи, он едва не подскочил, когда ощутил легкое прикосновение к ладони – пальцы Синчэня, почти невесомые, на его собственных. — Не хочешь зажечь благовоний и помолиться со мной? — ласково пробормотал он. Вернувшись в настоящее благодаря его прикосновению, Сун Лань кивнул, затем вспомнил, что тот едва ли сможет это увидеть. — С радостью. Повторение движений за Синчэнем больше выглядело как танец, а не дыхательные упражнения, что тоже, в своем роде, напоминало возвращение домой. Аромат благовоний опьянял, и если закрыть глаза, то и правда можно было представить, что он вернулся домой, а мир снова такой, каким и должен быть. — Пожалуйста, позвольте мне вам все здесь показать, — сказал Цян Фэн, когда они закончили. Несколько даосов во дворе одарили их любопытными вежливыми улыбками, и он кивнул на них. — Всегда приятно встречать нежданных гостей из других храмов. Вы же останетесь хотя бы на одну ночь? — С превеликим удовольствием, — радостно отозвался Синчэнь, и Сун Лань все с той же болью в сердце вдруг осознал, что его спутник так же одинок в этом мире, как и он сам, потому что тоже лишен возможности вернуться в место, где провел детство и юность. Возможно, он тоже чувствовал себя здесь как дома. Снова взяв Синчэня за руку, ощущая нежное и успокаивающее пожатие в ответ, Сун Лань последовал дальше в храм за старшим даосом, Сюэ Ян же тащился следом, сохраняя нечитаемое молчание, что в равной степени вызывало как облегчение, так и беспокойство.***
Рука, которую он сжимал, коротко дрогнула, и Сяо Синчэнь снова ласково ее сжал, пытаясь поделиться собственной уверенностью и заботой через одно прикосновение. Духовная энергия небольшого храма вне сомнений была безмятежной, но он прекрасно понимал внутренние побуждения, что заставили Цзычэня вздрогнуть, конечно, понимал. Как он мог не понимать? Аромат благовоний и холодный горный воздух вернули кое-какие воспоминания и ему самому – но в отличии от тех воспоминаний, здесь не воняло кровью недельной давности и человеческими останками. Только едва слышный перезвон колокольчиков на ветру, никаких прерывистых рыданий или насмешливого карканья ворон, которых одинокий слепец тщетно пытался прогнать с раздувшихся тел. Его рука сжалась сильнее, но в этот раз не требуя заботы, а отдавая ее. Байсюэ был кошмаром, и все то незначительное, что он успел увидеть после — сквозь пелену шока, тревоги и отчаяния, изо всех сил спеша на родную Гору — стало навязчивым видением, безжалостно впитавшемся и в его память. Сяо Синчэнь вынудил себя вежливо улыбнуться их проводнику, рассказывающему историю о том, как этот маленький храм был основан много веков назад и что расположен он по направлению к северо-западу, где всего в одном дне пути находится священный Лугуан Тай. — Мы всегда хотели посетить Лугуан Тай, — сказал Синчэнь. — Часто говорили об этом. Но… Случилось иначе. Я очень рад, что вы пригласили нас сюда. Здесь очень спокойно. — Да, — согласился Цзычэнь, его голос сквозь талисман звучал несколько напряженно. — Хотел бы я, чтоб ты на это посмотрел, Синчэнь. Тебе бы понравилось. Этот храм и правда как часть горы. — Да, — подтвердил Цян Фэн, откровенно польщенный. — Поскольку мир природы ближе всего к учениям великого Дао, этот храм был создан со своей собственной неповторимой архитектурой. Пойдемте, ваши комнаты чуть ниже, сразу за главным храмом. Я покажу вам. Тропинки, соединяющие входы к зданиям, были извилистыми и крутыми, временами он был благодарен, что Цзычэнь держит его руку не только потому, что это было утешением, но и потому, что он направлял так его шаги. Осмотр храма закончился в главном дворе, и когда они вошли в центральное здание, он услышал тихие голоса: небольшая группа даосов и молящихся отступила в сторону, позволяя им пройти. — Божественный Зал прямо напротив, даосюн Сяо, даосюн Сун покажет тебе позже, если захочешь помолиться. В зале снаружи мы проводим вечерние молитвы, надеюсь, вы сможете присоединиться к нам этим вечером. Вы узнаете время по бронзовому колоколу. А вот справа от вас жилые комнаты: это будет вашим домом на ночь или на столько, на сколько вы пожелаете остаться. Ваш друг, разумеется, тоже может остаться, но в Горном Павильоне за стенами. Сяо Синчэнь, уже открывший было рот, чтобы поблагодарить их проводника за столь теплый прием, вдруг обнаружил, что так и не смог выдавить из себя не слова. — Мы ночуем не вместе? — уточнил Сюэ Ян нечитаемым голосом, и это были едва ли не первые произнесенные им слова после прибытия. Внезапно рука Цзычэня сжалась так сильно, что стало больно. — Каждый волен свободно передвигаться по храму на протяжении дня, — объяснил настоятель спокойным тоном. — Но мы закрываем ворота для мирян перед закатом, когда готовимся к вечерним молитвам. Паломники и другие гости могут переночевать в Горном павильоне снаружи. Я покажу тебе дорогу, но сначала, даосюн Сун, позволь мне представить тебя своему другу. Думаю, он будет рад тебя видеть. Он почти чувствовал, как сквозь него проходят волны замешательства и настороженности со стороны Цзычэня — и причиной служил, вне сомнений, тот факт, что Сюэ Ян будет беспрепятственно и без надзора бродить по периметру храма в одиночку — а затем они усилились от перспективы неожиданного знакомства. Сяо Синчэню так хотелось бы увидеть его лицо, увидеть лицо Сюэ Яна, увидеть того друга, о котором шла речь, увидеть хоть что-нибудь. — Тян-сюн, не присоединишься к нам? Стоило одному из даосов отделиться от группы и присоединиться к ним, как он ощутил, что рука Цзычэня неуверенно напряглась. — Брат Тян провел год в храме Байсюэ в поднебесном обучающем путешествии много лет назад, прежде чем оказался у нас. Он был опустошен, когда узнал, что там произошло, все мы были. Тян-сюн, это Сун Лань, Сун Цзычэнь, единственный выживший из Байсюэ. Вы знакомы? — Сун Лань? Маленький братец Сун Лань? Ты выжил? — голос был незнакомый, но радостные эмоции в нем было несложно угадать, и внезапно рука Цзычэня задрожала.—Помнишь меня? Я ведь думал, что все… О, я, конечно, помнил тебя, но посмотри-ка, как ты вырос! Я думал, все погибло, исчезло, все умерли! Но ты выжил! Как? Где же ты был все эти годы? — Я…мне…нужен талисман, — голос Цзычэня дрожал. — Кто-нибудь, пожалуйста, дайте ему талисман, я не могу говорить, скажите ему, я…я не могу говорить… — Конечно-конечно, — спохватился Цян Фэн, снимая талисман с собственной шеи и тут же поясняя: — Сун-сюн утратил голос, но если ты возьмешь это, то сможешь с ним поговорить. — Тянь-шисюн, ты слышишь меня? — Да! —удивленно воскликнул незнакомец, — Но что с твоим голосом? Ты пострадал, когда… Как же ты выжил? О, прости, у меня столько вопросов, я не должен… Но храм Байсюэ был мне домом, был моей семьей целый год. Когда мы услышали вести… Я и подумать не мог, что когда-нибудь увижу кого-то оттуда еще раз… Сяо Синчэнь был уверен, что они оба плакали, его собственное сердце сжималось и ныло. Он тяжело сглотнул, стараясь подавить и собственные слезы, чтобы не разрушить хрупкий момент, окрашивая воспоминания еще сильнее в кровавые разводы. — Цзычэнь, — тихо произнес он, сохраняя голос спокойным и уверенным. — Останься и побеседуй со своим другом. Я пойду с… С Сюэ Чэнмэем в павильон, о котором говорил даосюн Цян. Мы и позже сможем поговорить. — Он кивает, — проворчал Сюэ Ян. — Забыл, что ты не увидишь. Снова. — Прошу за мной, сюда, — несмотря на сдержанную интонацию, Синчэнь без труда различил в голосе Цян Фэна не менее сильные эмоции и болезненную горечь. Оставив свою родственную душу оплакивать и делиться воспоминаниями с кем-то, кто страдал от того же горя, Сяо Синчэнь последовал за наставником через храм, шагая бок о бок с человеком, который стал безоговорочной причиной этого ужаса и невыносимой боли.***
— Ты точно будешь в порядке, если останешься здесь один? — спросил Синчэнь, старательно придерживаясь нейтрального тона, едва проводник оставил их наедине, сославшись на повседневные обязанности. Сюэ Ян торопливо обошел предоставленный в его распоряжение павильон и, вернувшись к даосу, с коротким смешком ответил: — Ты спрашиваешь, буду ли в порядке я или будет ли в порядке храм? — Сюэ Ян… Тот вновь рассмеялся, заслышав нотку укоризны в его тоне — но в этот раз смех был теплее, чуть задорнее и словно бы ближе: казалось, Сюэ Ян подошел к нему вплотную. — Расслабься, даочжан. Я буду паинькой. Я ведь знаю, что это для тебя важно, поэтому не стану ничего здесь разрушать и причинять кому-либо вред. Обещаю. В его поддразнивающем тоне ощущалась улыбка, но кроме нее — небывалая, скованная нежность, такая мягкая и смущенная, которую даже Чэнмэй не позволял себе раньше. — В таком случае, я поверю тебе на слово, — сказал он, заставил себя сказать, заставил себя верить. Хотеть верить. — О, Сяо Синчэнь-Сяо Синчэнь, — он ощутил, как чужое дыхание на мгновение прервалось, а затем раздался почти неслышный смешок. — Только ты и можешь верить мне на слово. Было невозможно разобрать, то ли это шутка, то ли что-то другое. Возможно, только возможно, это был признак неуверенного желания, чтобы в него поверили. Синчэню было интересно, понимал ли Сюэ Ян, что он прекрасно чувствует, как беззвучно замерла между ними протянутая рука в перчатке. — Не стоит, — произнес он спокойно, но ласково, не без толики сожаления. Сюэ Ян вздохнул, и он почти смог ощутить фантомные прикосновения его пальцев на расстоянии вдоль контура его лица, прежде чем Сюэ Ян позволил руке вновь опуститься. — Знаю, — сказал он в ответ, и только остаточная мягкость в голосе позволила Синчэню определить, что он и правда знает, а не притворяется, передразнивая.— Знаю, знаю, знаю. Но… Я так соскучился по тебе. Внезапно Синчэнь обнаружил, что и сам готов раскрыть все свои чувства. — Я знаю, — его собственный голос был таким же надтреснутым, как и его сердце. — Я… Он так и не смог заставить себя произнести вслух эти слова. Но Сюэ Ян мгновенно сократил расстояние между ними еще на полшага, подошел так близко, что даже слишком, а его голос был переполнен жадным ожиданием. — Ты хоть когда-нибудь скучал по мне?... — Да, — выдохнул он, хоть и знал, что не должен, воспоминания о Байсюэ все еще были слишком яркими, уродливо-красными. Но, признаться, Синчэню никогда не удавалось хорошо лгать. Даже себе самому. — Тогда почему…. — Я не могу, — Синчэнь наконец-то сумел вновь обрести ясность ума, чтобы вновь сделать тон голоса более твердым. — Слишком… Слишком много всего произошло, что я не могу забыть. Не могу простить. Сюэ Ян стоял так близко, что он без труда ощущал его дыхание на покрывающейся мурашками коже, ощущал жар его присутствия. Его собственное вероломное тело в мучительных подробностях напоминало ему о том, как это, вновь достичь этой близости — крепко обнимать, быть зажатым в тиски чужих рук и… Голод, который он слышал в голосе Сюэ Яна, и близко не мог сравниться с его собственным. Долгое время все, что он слышал – лишь их совместное дыхание, ему почти казалось, что он слышит, как бьется чужое сердце в ритм с его собственным. Синчэнь отчасти ждал, что Сюэ Ян начнет просить снова и снова — и еще знал, знал наверняка, что не сможет отказать ему во второй раз. Но вместо этого до него донесся глубокий вдох сожаления, огорчения и чего-то еще, что он не мог определить — возможно потому, что ни разу за все три года их совместного проживания он не слышал, как Чэнмэй плачет. Все его ощущения разом заныли, едва Сюэ Ян отступил назад, и Сяо Синчэнь едва сдержался, чтобы не податься за ним, закрывая собой этот ужасный холодный зев пустоты, разверзшийся между ними двумя. — Я обещал тебе, что буду терпеливым, — коротко фыркнул Сюэ Ян, начиная вновь походить на себя самого. — Ты, конечно, совсем не упрощаешь эту задачу! Но я все равно буду терпелив, я смогу. Вот увидишь. Сяо Синчэнь выдавил из себя улыбку, но вопреки ожиданиям, она больше напоминала фальшивую гримасу, потому что он не знал, хватит ли терпения и времени, чтобы эти старые раны со шрамами зажили и исцелились — не знал, хочет ли он этого. Впрочем, как и не знал наверняка, что они еще не сделали этого. — Иди поиграй со своими новыми друзьями, даочжан, — сказал Сюэ Ян с вернувшейся в его голос улыбкой. — Обсудите философию или помолитесь, или сделайте еще что-то безнадежно занудное, чем развлекаются даосы, когда собираются вместе. Я буду сидеть тихо как мышенька, и не стану доставлять неприятностей. Только ради тебя. Сяо Синчэнь ничего не мог поделать с собой, позволяя уже настоящей улыбке осесть на его устах. — Веди себя хорошо, — поддел он. — Даочжан Цян сказал, что если мы проголодались, то можно сходить на кухню и попросить то, что осталось после обеда — а я думаю, тебе нужно поесть. Мы увидимся уже за ужином на закате, прежде чем ворота закроются. — А потом что, уложишь меня баиньки? Наверное, он бы возненавидел то, каким заразительным был его дразнящий смех, если бы этот смех не поджигал и его собственный вот так запросто, разом убирая всю боль. — Ты безнадежен, — качнул головой Сяо Синчэнь, не прекращая улыбаться. Вопреки всему, отворачиваться и уходить прочь в одиночку было чертовски тяжело.***
Тот факт, что в общем спальном зале никого не было к моменту, когда Сяо Синчэнь ушел, оказался весьма кстати, потому что Сюэ Яну, конечно, было глубоко насрать, будет ли кто-то на него глазеть в процессе, но, скорее всего, сбрасывание чертовски гнетущего сексуального напряжения у всех на виду вполне себе могло расцениваться, как «доставление неприятностей». На самом деле, ему и самому хватало неприятностей, причем в прямом смысле этого слова — левая рука никогда не была его фавориткой в подобных вопросах: кожа, из которой сделана перчатка, слишком грубая и быстро пачкается, сама рука слишком быстро начинает ныть от усталости и чертовски не хватает нормального количества пальцев. «Что ж, очевидно придется привыкать….» — мимолетом подумал Сюэ Ян, сжимая зубы до скрипа. Он пытался дрочить в привычном быстром и жестком ритме, доводя себя до пика наслаждения — он нуждался в этом так же отчаянно, как и понимал, что это и близко не утолит его голод. Сюэ Ян ничего не мог поделать, стоило лишь зажмурится, как образ Сяо Синчэня возникал перед внутренним взором так четко, словно он и правда здесь — его теплое рваное дыхание, казалось, оседало прямо на разрумянившейся коже лица. Едва он подумал об этом, как изо рта вырвался жалобный скулеж, и он тут же обильно кончил в собственную ладонь. Он довольно долго лежал, задыхаясь от ощущений, прежде чем снова открыл глаза и уставился, не моргая, в высокий потолок, то и дело содрогаясь от послеоргазменных инстинктивных сокращений мышц. Он лежал один. Было время, когда одиночество его совсем не волновало. Затем было очень долгое время, когда ему приходилось привыкать к отсутствию одиночества. И страдания по этому периоду жизни теперь казались смешными. Сюэ Ян снова закрыл глаза, все тело было тяжелым и вялым, так что он даже допустил угрюмую мысль о том, чтобы просто уснуть — это решение наверняка бы осчастливило его пугливых даосов. Но перспектива оказаться застуканным в полуголом виде, с выставленным напоказ мокрым членом, вероятно, все еще считалась территорией понятия «доставления неприятностей». Поэтому, тяжело вздохнув, он заставил себя встать и неохотно потащиться прочь, чтобы умыться, привести в порядок одежду и сделать наконец что-то со своими волосами — свободный узел каким-то непонятным образом переместился с макушки куда-то за правое ухо из-за возни на импровизированной постели. Да уж, вот он какой, тот самый пресловутый Сюэ Ян во всей красе! Закатив глаза и фыркнув самому себе, он наконец покинул павильон, чтобы поискать обещанную еду и выяснить, что здесь может сойти ему с рук прежде, чем начнет считаться «доставлением неприятностей».***
Почти всё — к такому выводу он пришел спустя час. Местная разновидность даосов обладала старой доброй глупостью, свойственной Сяо Синчэню и граничащей с очарованием — они даже не осознавали, что их злостно и усиленно провоцируют. Вместо ожидаемой реакции, эти чокнутые просто улыбались, терпеливо предлагали всякие бытовые мелочи вроде помощи, и умиротворенно удалялись прочь. Быстро устав от такой однозначной реакции, он наконец обнаружил для себя вполне укромный уголок поодаль главного двора, и обустроился в нем, чтобы продолжить работу над новым проектом по усовершенствованию сдерживающих темную энергию чар. Использование тёмного культа в пределах святого храма, вероятно, тоже может считаться «доставлением неприятностей», но только в том случае, если кто-то сможет понять, что именно он делает. А он был практически уверен, что даже несмышленый цыпленок быстрее смекнет, что происходит, чем любой из этих тупоголовых монахов. Сунув в рот еще один из щедро отсыпанных ему пельмешков – без мяса, конечно же, но на удивление вкусные, он действительно был голоден – Сюэ Ян пролистал собственные записи и, прижав стопой бумагу к мощенной земле, начал выписывать символы, которые в дальнейшем могли бы пригодиться. — Ци бэй, мой друг. Ты, должно быть, один из тех даоши, которые гостят у нас? Будучи совершенно не в настроении для праздной болтовни, он нахмурился и поднял взгляд на старого даоса, заслонившего собой свет, из-за чего на его заметки и пустые талисманы вдруг надвинулась тень. Загорелое, сморщенное лицо со сверкающим взглядом, тонкая белая бородка, высокий пучок белоснежных волос – незнакомец смотрел на него сверху вниз и казалось, что титул «шифу» сиял у него над головой огромными буквами. — Неа. Не угадал, — агрессивно оскалил зубы в усмешке Сюэ Ян. — Я тот, который преступник на пути искупления. А мои даосы ушли в храм делать свои даосские дела. Он был готов поклясться, что сияющие доброжелательные глаза незнакомца вдруг сверкнули ярче, сузившись от чего-то, крайне похожего на веселье — и, признаться, это была самая лучшая реакция из всех, полученных им за сегодня. — Вот как, — только и произнес старик, — Это место для познания и медитаций, так что у нас есть много помещений, специально оборудованных для учебы и изучения заклинаний, работать там тебе было бы куда удобней. Если, конечно, сидение на голом полу не является частью твоего искупления. В его последнем предложении определенно проскальзывала толика юмора — и это было забавно, но Сюэ Ян догадывался, что объектом этого юмора стала его задница — и, собственно, это уже было не так забавно. Каменный пол действительно был чертовски неудобным и твердым — а еще было местечко, куда он, к своему огорчению, так и не смог пробраться, пока околачивался возле храма. Он вызывающе сузил глаза и улыбнулся еще шире, обнажая больше зубов. — Как благородно с твоей стороны! В таком случае, могу ли я увидеть библиотеку? Если это место для обучения, в ней наверняка есть много книг с бесценными уроками даже для кого-то столь ничтожного, как это скромный раскаявшийся преступник, верно? Старик задумчиво погладил бороду, мудро кивая. — Это так. В нашей библиотеке хранится множество священных писаний, недоступных для посторонних глаз… Мы никого не впускаем туда без сопровождения старейшины храма. Но разумеется, столь похвальное рвение к обучению не должно быть отвергнуто: помогать людям на их Стезе наш долг. У меня нет планов, которые не могли бы подождать, так что… Я отведу тебя. Что ж, это было куда проще, чем ожидалось, подумал он, торопливо подбирая пельмешки, заметки и побрякушки, затем поднялся на ноги и покладисто кивнул. Глаза старика вновь сверкнули, когда он поклонился так же поверхностно, но все же вытянув перед грудью сцепленные руки. — Айи Шэнцю. Добро пожаловать в монастырь Яньси. — Сюэ Чэнмэй, — ответил он, не в силах избавиться от ощущения, что старик его оценивает и то, что он видит, его явно забавляет. Сюэ Ян все больше и больше убеждался, что ему это совершенно не нравится. Если так посмотреть, то возможно его даосы были совершенно правы, опасаясь потенциального кровопролития. — Красивое имя, — только и сказал старый даос, жестом приглашая его следовать за собой к дверям храма. — Его красота в помощи другим на пути к достижению их целей. Ты ведь работаешь над защитными чарами? Очень похвально. Ну, по большому счету, это правда — вроде как — так что Сюэ Ян тут же улыбнулся самой ангельской улыбкой на свете. — Я пытаюсь. Оказалось, что в библиотеке доступно не так уж и много любопытных текстов — по крайней мере, доступно обывателям, — что ужасно расстраивало. Он всегда пользовался случаем, чтобы стащить любые более-менее интересные техники совершенствования, которые столь ревностно копили ордены и кланы — Байсюэ, например, был настоящей сокровищницей, как и маленькая, но хорошо укомплектованная библиотека клана Чан. Надо же было чем-то заняться, в ожидании правильных людей, способных по достоинству оценить труды его, Сюэ Яна, рук. — Здесь куда лучше, чем на твердой поверхности земли снаружи, даочжан Айи, — сказал он, невинно распахивая глаза и сладко улыбаясь. — Большое спасибо, что позволил мне здесь позаниматься. Он надеялся, что старик свалит, едва усадив его за книги и свитки, тем самым позволив самостоятельно побродить меж бесконечных полок, но тот лишь уселся за низкий столик в демонстративно умиротворенном даочжановском стиле и начал наливать чай на двоих. Должно быть, не совсем уж дурак. Стараясь не обращать внимания на старика, он вновь достал свои записи и принялся складывать побрякушки в различные комбинации, чтоб отследить поток и переключение энергии, срабатывающие при разном сочетании. Он научился мириться с постоянным недовольным наблюдением Сун Ланя – хоть шел к этому долго и болезненно – так что игнорировать какого-то старика, потягивающего чай, должно было быть куда проще. Используя локоть, чтоб зафиксировать свои заметки, он сосредоточился на написании – левое запястье застыло под неудобным углом, но столик был слишком отполированным, и стоило только сменить позицию, приподняв локоть, как бумага тут же соскальзывала. — Тебя не огорчит, если я попишу кое-что свое, друг мой? — уточнил старый монах спустя какое-то время бесконечной тишины, и Сюэ Ян повел плечом. Было бы даже предпочтительней, чтоб даос занялся своими делами, а не смотрел на него таким пристальным взглядом. Он вернулся было к своим записям, но спустя несколько мгновений резко вскинулся, внезапно осознав, что именно этот старик делает. — Как ты это сделал? — не задумываясь, спросил он, во все глаза уставившись на лист бумаги, застывший перед даосом на столе. Он был ни капельки не мятый и совершенно неподвижный, что позволяло старику без труда продолжать листать книгу и делать пометки, не придерживая сам лист с записями. — О… Это? — старик посмотрел сначала на Сюэ Яна, затем перевел взгляд на свои записи. — Простое заклинание, которое пришлось весьма кстати в таком солидном возрасте. Мои руки начинают дрожать во второй половине дня, но эта техника позволяет им оставаться более надежными. Им и бумаге – эти листики такие скользкие, знаешь ли. Сюэ Ян сузил взгляд широко-распахнутых от удивления глаз так, словно весь его мир сошелся в одной единственной точке. Возможность удерживать бумагу на месте во время написания, безделушки во время изображения на них правильных символов, пищу для очистки и нарезки — да даже волосы, чтоб наконец-то связать их потуже… Уговоры, угрозы или грубые пытки — он готов был сделать все, что угодно, лишь бы наложить оставшуюся руку на это заклинание, даже если придется вырезать из этого старика по одному чавкающему в ладони органу за раз. Впрочем, он предположил, что будет не так уж и сложно попросить по-хорошему для начала. — Ой, а ты не мог бы обучить этому и меня, даочжан Айи? Как видишь, этот бедный раскаявшийся преступник так мучается. Техника вроде этой… Могла бы значительно облегчить каждый миг этой ничтожной жизни. — Хммм…— задумчиво протянул старик, медленно поглаживая бороду и долго осматривая его на расстоянии. — Обычно мы не раскрываем свои техники непосвященным. Но… Думаю, Чжуанцзы ясно дает понять, что сбившимся с пути никогда не поздно все же начать обучаться - мы ведь не конфуцианцы. Мне понадобится испытать твой характер, чтобы понять, есть ли в тебе то, что достойно моего обучения — если, конечно, ты готов справиться с таким испытанием. Он изо всех сил старался не скрипеть зубами, удерживая приятную улыбку. — Разумеется! Ты сам убедишься в том, каким способным учеником я могу быть — так что я с радостью приму любое испытание, которое ты посчитаешь нужным мне назначить. Старый даос снова кивнул, поднялся и, подойдя к полке, достал оттуда большой поднос и две небольшие миски. Вернувшись к столу, он рассыпал зерна бурого и белого риса из мисок на поднос и встряхнул его несколько раз, чтоб смешать их, а затем пододвинул поднос к Сюэ Яну. — Первое испытание на проверку терпения и внимательности. Рассортируй рис по одному зернышку обратно в миски. Если хоть одно окажется не там, где ему положено – начнешь все сначала. — Это вы так развлекаетесь в своей библиотеке, да? — проворчал Сюэ Ян, недоверчиво уставившись на поднос – риса и правда было очень много. На эту проверку может уйти целый день. — Да. Полезно, когда хочешь помедитировать, — старик вновь поглаживал свою бороду, и на короткое мгновение Сюэ Ян мог бы поклясться, что безмятежность в его голосе была из той же категории, которую обычно использовал Синчэнь, когда подкладывал ему какую-то свинью. Сжав губы и сделав глубокий вдох через нос, Сюэ Ян крепко сомкнул челюсти и принялся за сортировку риса.***
Он был не один. Это было совершенно нереальное ощущение – сидеть в окружении братьев, рассказывающих собственные воспоминания и истории о Байсюэ и о том, как нить его воспитания вплелась в их жизни. Тян Хао был единственным, кто жил и учился там в качестве приглашенного ученика, еще двое старших даоши прошли обучение полностью, а многие другие переняли часть его учений. — Есть еще, — сказал ему Тян Хао. — Внутри ордена не выжил никто, но бывшие приглашенные ученики, успевшие уйти к тому моменту, живы. Я переписываюсь с одним таким из Хэдона и с еще одним из Гусу. Также мне известно, что в Цзиньлинтае живут еще двое. — Я бы хотел с ними познакомиться, — написал Сун Лань так, чтобы все увидели, несмотря на то, что мог говорить Тян Хао через речевой талисман, а тот бы без проблем передал все остальным. — После… Я никого не нашел. Я пытался добиться справедливости, но не смог. И, казалось, никого… — ему пришлось остановиться ненадолго, чтобы согнать проклятые слезы. Так много погибших. — …Казалось, никого это больше не беспокоило. Тян Хао, с такими же влажными и покрасневшими глазами, как и его собственные, осторожно накрыл его руку своей, и он не смог ее оттолкнуть. Это была его семья, в каком-то смысле. — Каждый раз, когда кто-то из нас проходил возле Снежно-белых Пиков, любой брат по любому заданию, мы оставляли подношения и молились там. Они не забыты. Он кивнул, и ему пришлось вновь закрыть глаза; горло обжигали горькие слезы и нечто, похожее на облегчение. Он не был единственным, кто остался. — Помню, я думал, что место, расположенное в снегах, должно быть холодным, но люди там были такими приветливыми и теплыми… Я помню, что умиротворение и счастье там царило на равных со строгим обучением — и помню, какой ужас у меня вызывал старик Ло, когда я только прибыл! — сказал Тян Хао, и Сун Лань ничего не мог с собой поделать, когда уголки его губ дрогнули в улыбке. — Старик Ло у нас всех вызывал ужас, — признал он. — Он всегда искал кого-то, кого мог бы обучать послушанию, и в процессе заставлял по десять раз на рассвете мести полы. — В те времена ты не дотягивал ростом даже до верхушки метлы, шиди, — отметил Тян Хао с нежностью в голосе, и нечто в грудной клетке снова зашлось болью. Так долго он думал, что остался один-одинешенек. Единственный, кто помнил. Теперь же, слушая знакомые имена с незнакомых уст, разделяя воспоминания, он создавал полноценную картину – такую подробную и объемную, которую ни за что бы не воссоздал в одиночку. Если бы не судьба, мягко направившая их стопы этим утром, они бы вполне успешно могли пройти мимо этой горы, и он сам никогда бы не встретил этих людей, никогда бы не узнал о них. — Я обучался у наставника Ло кое-каким акупунктурным техникам Байсюэ, — сказал наполовину облысевший, седой даос. — Тогда он не был таким уж старым. — Я до сих пор обучаю медитативным техникам Снежного Журавля самых прилежных из моих учеников, — кивнул кто-то другой. — Их наследие продолжает жить, — усмехнулся Тян Хао. — И ты тоже еще живой. Не думал взять себе учеников? — Мы всегда мечтали об этом, — сказал он, и его голос подрагивал так же, как и кисть в руке. — Я и Синчэнь. Основать свой орден из тех, кто схож по образу мышления. Думаю, мы по-прежнему мечтаем об этом. Так что возможно, однажды. Остальные ободряюще закивали, поддерживая. — Если вы захотите где-то осесть, то здесь, в Яньси вам всегда будут рады, — заверил его один из старейшин и остальные тоже согласно закивали. Он улыбнулся, наконец, настоящей улыбкой сквозь слезы. Семья. Быть окруженным большой семьей, гостеприимной и принимающей так естественно… Он почти забыл, каково это. — Спасибо, — написал он. — Возможно. Но сейчас мы ступили на иной Путь, Синчэнь и я, мы пойдем по нему и узнаем, к чему он нас приведет. Возможно, однажды вернемся сюда. В любом случае, я надеюсь, мы все равно еще встретимся. И будем переписываться. Мне бы очень хотелось этого. — Я запишу тебе все имена, которые смогу вспомнить, — ответил Тян Хао. — Всех приглашенных учеников, о которых я знаю, и где они практикуют сейчас. А также я напишу и им, спрошу, что им известно о других. Ты не одинок, шиди. Только после этого он позволил слезам свободно хлынуть из его глаз, невольно задаваясь вопросом, не их ли сплошная тяжесть ломала ему спину, разрушала его сердце и давила изнутри столько бесконечно долгих лет. Потому что теперь, позволив им выйти… Впервые после того, как открыл чужие глаза в ужасном осознании — впервые он ощутил облегчение и покой.