Новая Эдда. Неожиданный поворот

Это место должно быть где-то рядом… Сколько же лет этим горам? Несколько тысяч? Миллион? Больше? Огромные застывшие глыбы. Там, высоко-высоко на вершинах лежит веками, не тая, снег. Тор осмотрелся. Куда ни кинь взор — серые безмолвные камни, местами поросшие мхом. Где-то совсем недалеко слышно звонкое журчание — горный поток, река. Тор остановился и задумался. Может, не стоило этого делать? Ведь накличет на себя гнев Всеотца. А в гневе Один страшен, уж это Громовержец знал. Может так наказать, что жизнь будет не мила, а смерть только в радость. Тор тряхнул головой, отгоняя ненужные мысли. Он должен. Он и так слишком долго не мог решиться и сейчас уже даже не представлял, что откроется его взору, когда… Вот и пещера — рукой подать, но Тор опять почему-то замедлил шаг. Что он скажет? Как объяснит? Он увидел, как из темного провала пещеры вышла женщина, она была словно тень — хрупкая, почти прозрачная. Сигюн… Вдруг всю округу пронзил нечеловеческий, страшный, протяжный крик боли, скорее похожий на вой раненного зверя. Казалось, он заполнил собой все пространство, а воздух вокруг завибрировал. Тор похолодел и почувствовал, как волосы зашевелились на голове. А пару мгновений спустя, камни под ногами задрожали. Громовержец с ужасом наблюдал, как огромные валуны начали двигаться, страшный гул возвестил о том, что совсем недалеко в горах обвал. Тор, уже не обращая внимания на то, что земля под ногами ходила ходуном, побежал к пещере. Сигюн заняла свое место возле мужа, привычно вытянула руки, крепко зажав в них чашу, подставляя ее под разинутую пасть этого жуткого существа, что уже, казалось вечность, взирает на нее злым желтым глазом. Несчастная асинья заметила, как дрожат ее руки. Она чувствовала, как с каждым днем силы оставляют ее, руки слабеют, а сердце уже ничего не чувствует. Она почти равнодушно посмотрела на тело мужа, которое все еще прошивали судороги. Она давно уже привыкла к его боли и страху, к поселившейся навечно в зеленых глазах безысходности. — Не уходи так надолго, Сигюн, — услышала она хриплый шепот, — в этот раз было две капли. А затем стон, полный боли. На шее Локи появилось два новых ожога. Иногда Сигюн жалела, что ожоги эти так быстро заживают. Причиняют невероятную, безумную боль и почти бесследно исчезают спустя пару часов. Если бы не заживали, рано или поздно он бы умер, освободился. Освободил бы ее… Иногда хотелось бросить чашу и убежать, не оглядываясь, хоть на край всех миров, хоть куда-нибудь. Но она не может. Ведь бросив мужа, она не только обречет его на еще более страшные мучения, но и погубит этот мир, этот треклятый Мидгард, в котором находится пещера. Локи мечется в путах и раз за разом сотрясается земля, приходят в движение горы. Нет, нельзя, Всеотец не простит и придумает ей наказание, еще более страшное. Хотя куда уж… Сигюн смотрела на мужа и с тоской думала о том, что он никогда не умрет. А она никогда отсюда не выйдет. — Локи, ты не можешь требовать от меня ничего. Мои силы уже на исходе. Я… я не знаю, выдержу ли… Она посмотрела на него и больше не смогла сказать ни слова. Локи отвернулся к каменной стене, чтобы она не увидела, как несколько слезинок, сорвавшись с ресниц, покатились по его лицу. — Ты прости меня, Локи. Не слушай… Сигюн погладила его по руке. Когда-то эти сильные руки обнимали ее, дарили ласку. А сейчас… — Можешь уйти, — прошептал Локи, — я постараюсь не дергаться в путах. Если смогу… Сигюн опустила голову, и плечи ее сотряслись в беззвучных рыданиях. Огромная фигура появилась неожиданно, казалось, заполнив собой все пространство крошечной пещеры. Сигюн испугалась, чаша дернулась в ее руках, она чуть не выронила ее на многострадальное тело мужа. Очередная капля жгучего яда сорвалась и упала на грудь Локи. Крик боли ворвался в уши Громовержца, оглушая и заставляя кровь стыть в жилах. Он увидел, как все тело бога Огня напряглось и забилось в путах, извиваясь от нестерпимой боли, как вздулись вены на руках, намертво прикованных зачарованными оковами к камню. Тор подскочил к женщине и выхватил у нее чашу из рук. — Уходи, Сигюн. Тебе дарована милость. Возвращайся в Асгард. Сигюн непонимающе уставилась на бога Грома. — Но… — Один проявил милосердие. Я пришел убить Локи и прекратить его мучения. Такова воля Всеотца. Уходи. Сигюн посмотрела на свои руки. Они были свободны. Чашу держал Громовержец, возвышаясь над скованным богом Огня. — Ты не слышишь, глупая женщина? — раздался властный, рокочущий, словно гром, голос Тора. — Скажешь Всеотцу, что муж твой умер, и я тебя отпустил. Тебе тут делать больше нечего. И видеть его смерть ни к чему. Уходи. Сигюн нерешительно поднялась с камня, на котором сидела уже, казалось, вечность и посмотрела в глаза Громовержца. — Не надо, Тор. Я… буду здесь, я не могу его бросить. А затем, в каком-то безумном порыве, она подскочила к нему и упала на колени. — Пожалуйста, не надо… Не убивай… Мне не тяжело, я клянусь… — Встань! И не спорь! Еще одно слово и я убью тебя вместе с ним. Приказы Одина не обсуждаются. — Прошу тебя, — Сигюн схватила Громовержца за край плаща, — умоляю, не надо… — Вооон! — заорал Тор и стены пещеры сотряслись от этого крика. Бедной женщине не оставалось ничего, как подчиниться. В глазах ее плескалась ненависть. — Как же смеете вы, жестокие асы, убить бога? Неужели поднимется рука, Тор? — Ты сомневаешься в мудрости Одина? Твой муж избавится от мучений. Это милосердие, Сигюн. И не сбудется предсказание вельвы. Ничто не будет угрожать нашему миру. Рагнарек не наступит. Поняла, глупая? — Так вот оно что, — прошептала асинья, — милосердие… Пытаетесь себя спасти? Свой мир, свое благополучие. Знаешь, Тор, даже убив его, ты не спасешь Асгард. Мир, в котором живет столько ненависти и лжи, столько жестокости и лицемерия, обречен. С этими словами Сигюн развернулась, подошла к скованному богу, своему мужу, наклонилась, поцеловала тонкие пересохшие губы. — Прощай, — тихо молвила и, пошатываясь, направилась к выходу из пещеры. Когда женщина вышла, Тор, удерживая чашу в одной руке, присел на камень рядом с Локи. Глаза Лофта были закрыты. Длинные огненно-рыжие волосы разметались по камню, что лежал в изголовье. — Локи… — тихо позвал Громовержец. Красивое лицо исказила гримаса боли. Хведрунг открыл глаза. Зеленые, яркие, злые… — Убивать пришел, сын Одина? — хрипло произнес плененный бог. — Я всегда знал, что ты самый добрый из них, самый милосердный. Кому, как не тебе прекратить все это? — едва заметная улыбка коснулась тонких губ. Тор увидел страшный ожог на груди Лофта, еще два на шее. А чуть ниже, на животе, где не было повреждений, кожа была гладкой и такой… Нет, он пришел не за этим. Не говоря ни слова, Громовержец достал из-за пояса молот, сжал рукоять в ладони. — Спасибо тебе, — одними губами прошептал Локи. Тор замахнулся Мьёльниром и… мощное оружие с грохотом сбило камень над головой Лофта, к которому была привязана страшная змея, подарок Скади. Тварь с шипением упала на пол, изрыгая яд. Тор с ужасом смотрел, как змеиная отрава прожигает каменный пол, оставляя в нем трещины. Следующий удар молота лишил жизни гадину, причинившую столько мук плененному богу. Громовержец отбросил чашу, она со звоном покатилась по камням. Локи во все глаза смотрел на действия Тора. Он не мог понять и боялся спросить. — А теперь, Локи, — Тор опять присел рядом и в упор посмотрел в зеленые глаза, — ты поклянешься мне, что не причинишь вреда более никому и никогда, ни единому существу, ни в одном из миров. Шагу не ступишь без моего разрешения. Будешь во всем слушаться меня. Поклянешься? Лофт лишь усмехнулся. — Освободить меня решил? Клятвы просишь? Все же не смог забыть? Я знал… — Я выпросил у отца милости для тебя. Обещал убить. Избавить от мук. Но хочу дать тебе шанс. Я верю, что можно все изменить. Отец не верит, а я верю. — Маленький, наивный Тор, — сказал Локи и рассмеялся. Его хрипловатый смех почему-то больно ранил. Неужели все напрасно? Он решил обмануть отца, спасти этого лживого бога. А зачем? Не смог забыть? Да, не смог забыть… — Или поклянешься, или останешься здесь. Тогда я принесу другую змею, даже две или три. А Сигюн больше не вернется. И путы тебе не разорвать, ты это знаешь. Локи перестал смеяться и серьезно посмотрел в голубые глаза сына своего злейшего врага. Помолчал с минуту, а потом, как будто что-то для себя решив, молвил: — Освободи меня, Тор. Я клянусь… Тор еще какое-то время вглядывался в глаза Лофта, пытался понять, можно ли верить сейчас богу Обмана. Ведь как только оковы спадут, он снова обретет свою мощь. Конечно, его сила не сравнится с силой могучего Тора. Громовержец всегда был в разы сильнее. Но Локи все же был опытным магом, Тор это знал. Только путы, сплетенные жестокими асами из плоти родного сына, могли удерживать мятежного бога, приковав его к камням. — Я могу… тебе верить? — Тор, неужели ты думаешь, что, претерпев столько боли, я остался таким, как прежде? Я не обману тебя. Как я могу предать аса, который проявил столько милосердия ко мне? Сжалился над изгнанником, чужаком, которого обрекли на вечные муки? Теперь в глазах Хведрунга Тор видел искреннюю признательность, на губах рыжеволосого бога заиграла хоть и вымученная, но добродушная улыбка. — Я клянусь тебе, Тор. Я отблагодарю. Ты не пожалеешь, — Локи облизнул тонкие губы, — я умею быть благодарным. Все, что захочешь, как тогда… Громовержец одарил пленника презрительным взглядом. — Мне это не нужно, от тебя тем паче. Я только хочу, чтобы ты не творил более зла. — Я не буду. Клянусь… Тор все еще не мог решиться. Несколько столетий, проведенных в страшной пещере, почти не изменили облик бога Огня. Лицо оставалось таким же красивым и юным, как тысячу лет назад. Взгляд Тора скользнул по обнаженному телу, поджарому, стройному, по гладкой белой коже, сквозь которую проступали твердые мышцы. Бог всегда остается богом, даже если прикован к камням и терпит муку. И что бы ни говорил Громовержец, Локи видел в его глазах желание, предвкушение, страсть… Ну, что же, он отблагодарит, он умеет. И в который раз Лофт похвалил себя за предусмотрительность. Правда, долгое время думал, что все было напрасно, ведь не избежал горькой участи, страшной расплаты. Жалел до сегодняшнего дня. Но все же верил — Тор не сможет забыть. Не прошло и тысячи лет… Четыре удара молота разбили страшные оковы.