На расстоянии вытянутой руки

Тебе было всего пять дней, когда я впервые встретил тебя. Лежала в колыбели и смотрела на всё вокруг с неподдельным интересом. В твоих глазах мерцало любопытство, такое наивное и детское. Ты ещё не знала того, каким же мир мог быть жестоким. Ты видела лишь счастье и радость вокруг себя. Но я понимал, насколько тебе было интересно и страшно в тот момент: вокруг толпа народу, каждый норовит дотронуться до тебя, а мамы не было рядом уже добрых полчаса. И вот когда все эти незнакомцы покинули комнату, остались в ней лишь ты и я. Твой старший брат не был удивлён маленькому чуду, появившемуся в его доме, а вот я был очарован настолько сильно, что не мог отойти от тебя весь вечер. Твои глаза были действительно большими, я никогда таких раньше не встречал. Ты то и дело махала своими маленькими ручками, будто пыталась что-то сказать, но не могла этого сделать. Я дал тебе одну из погремушек, но ты не взяла её в свою маленькую (скорее даже крохотную) ручку. Тогда ты впервые коснулась меня этой маленькой ручкой, настолько миниатюрной, что я тогда невольно испугался. Ты схватила меня за указательный палец и впервые улыбнулась. Это было так мило, ведь у тебя не было зубиков, но я уже знал, что как только ты будешь взрослеть, то будешь ослеплять всех своей улыбкой. Я был уверен в этом на все сто процентов. И я в свои скромные десять лет смотрел на тебя, которая пробыла на этом свете всего пять дней. Я не говорю о том, сколько тебе поставили лет в этих взрослых бумажках. Я говорю о том, сколько времени ты вдыхала этот воздух и как долго видела лица дорогих тебе людей. Именно это было важно. Тебе уже три годика. Ты была действительно смышлёной девочкой в то время. Ты не делала те вещи, что делали любые другие дети, за которыми я наблюдал: не ела песок, не хватала чужие вещи и не мучила животных. И ты почти не плакала. Стоило тебе упасть, как ты подавляла в себе желание заплакать, поэтому сжимала губы так сильно, что твоё лицо начинало краснеть. Твой старший брат всегда подшучивал над этим, на что ты обижалась, поэтому я вечно твердил о том, что твой брат получит от меня настоящих нагоняев. Чанёль не отличался особенным умом, был тем ещё взрослым ребёнком, но он действительно тебя любил. Я никогда не видел никого, кто любил бы свою младшую сестру так сильно, как этот парень. Он вечно помогал родителям приглядывать за тобой, даже если у него уже была назначена встреча. И я помогал ему посидеть с тобой, если ему нужно было отлучиться куда-то, например, за покупкой новой видеоигры, выход которой он ждал месяцами. И я был этому безмерно рад. Тогда ты немного картавила и не выговаривала некоторые слова. Твой детский лепет выглядел мило, но твой осознанный взгляд на многие вещи в столь маленьком возрасте заставлял меня восхищаться тобой. Как в таком маленьком теле помещалось столько мудрости? Я никак не мог этого понять, вероятно, уже никогда и не пойму. Мы с тобой часто играли в куклы, но и машинки тебе тоже нравились. Кто же знал, что это увлечёт тебя настолько, что ты будешь этим буквально жить? Но мне нравилось проводить время в доме своего лучшего друга, присматривать иногда за тобой и читать тебе книжки с картинками. И отвечать на твои вопросы я очень любил. Наверное, я чувствовал себя важным и значимым, когда ты что-то спрашивала у меня, даже если в комнате сидел твой старший брат. Могло ли это что-то значить? Тебе было семь лет, когда родители уже записали тебя в младшую школу. Я помню, как накануне вечером, когда я зашёл к вам, чтобы отдать Чанёлю прочитанную мною манхву, ты дёрнула меня за рукав кофты и попросила отойти в сторону, чтобы спросить кое-что «очень важное». — А в школе действительно очень плохо? — спросила перепуганная маленькая ты, когда смотрела прямо мне в глаза, надеясь на то, что я скажу тебе, что всё на самом деле неправда. В твоих глазах я видел неподдельный испуг, будто ты собиралась идти в дом с привидениями. И я никак не мог понять, почему ты спросила меня об этом. — А почему ты думаешь, что там плохо? Кто тебе такое сказал? — Братик Чанёль говорил, что школа — это зло, поэтому я не должна идти туда, — ты тут же опустила свою маленькую голову к ножкам, после чего закусила свою губу, будто стыдилась того, что задала мне столь «глупый» вопрос. Но на моём лице лишь сияла улыбка. Если бы я тогда мог, то рассмеялся бы довольно громко, после чего дал бы своему лучшему другу смачного подзатыльника, чтобы не пугал тебя так больше. — Твой брат просто пошутил. Он не любит школу, вот и говорит небылицы. Не слушай его, там не так уж и плохо. В садике же не было плохо? — ты подняла на меня полный надежды взгляд и отрицательно покачала головой. Я тут же присел на корточки, чтобы быть с тобой наравне и говорить так, словно мы были одного возраста с тобой. На моём лице тут же расцвела улыбка, которая моментально передалась и тебе. — Видишь. Представь, что школа — это большой садик, где бегает больше ребятишек. Уже не выглядит страшно, да? — Да! — восторженно произнесла ты, после чего бросилась на меня с крепкими объятиями, которых я уж точно не ожидал. Твои ручки были такими маленькими, но ты сжимала меня так сильно, что я был полностью обескуражен. Что я должен был делать, когда ты сжимала меня в своих объятиях так сильно? Лишь обнять тебя в ответ и прижать тебя к себе ещё сильнее. Такого маленького и ничего не знающего о мире ребёнка. — Спасибо, Джэхён! — и ты тут же меня отпустила, улыбаясь так сильно, как только могла, после чего я тебя сразу же отпустил, чтобы ты тут же побежала рассказывать об этом тётушке, ведь ты всегда так делала. Тебе стукнуло десять лет, когда я застал тебя за сильной ссорой с братом. Конечно, ведь ему необходимо было писать реферат для университета, а тебе хотелось хотя бы немного поиграть в купленную недавно игру на компьютере. Я прекрасно слышал злобный голос Чанёля и то, как он назвал тебя «паразитом» и «пиявкой». И тебя это очень сильно задело. Я же знаю, что ты всегда любила быть среди людей, такая живая, открытая и чистая. И когда кто-то говорил тебе о том, что ты ему надоела, то это ранило тебя в самое сердце. Меня к вам домой впустила тётушка, но я и подумать не мог, что застану столь неприятную сцену. Я увидел твой понурый взгляд, то, как Чанёль захлопнул за собой дверь, и появившиеся на твоих глазах дорожки слёз. Ты поджала нижнюю губу, стараясь не плакать, но уже просто не могла сдерживать внутри себя все эти эмоции, поэтому тихий всхлип вырвался из твоего рта. И тут ты заметила меня. Я увидел в твоих глазах растерянность и, вероятно, страх. Страх того, что я заметил твои слёзы, что ты была теперь уязвима, хотя всегда показывала себя самой сильной и смелой, которой всё было нипочём. Я знал, что ты отвернёшься и начнёшь тут же вытирать солёные дорожки, чтобы я не начал свою тираду о том, что иногда нужно выплёскивать эмоции. Наш последний разговор об этом привёл лишь к ссоре, поэтому я тут же достал из пакетика купленное в магазине рядом с домом мороженое и протянул его тебе. — Будешь? Ты медленно повернула голову в сторону протянутого тебе мороженого и посмотрела прямо мне в глаза. Злость, обида и отчаяние читались у тебя на лице так ясно, что мне даже спрашивать ничего не нужно было. Я в твоём возрасте тоже капризничал и бунтовал, когда не получал то, чего хотел. И в твоём возрасте я впервые встретил тебя. Я наблюдал за тем, как ты растёшь, как формируется твой характер, как ты познаёшь этот мир. Ты всегда была любопытной и лазила повсюду, тебя, казалось, ничего не могло напугать. И я этим восхищался. Я не был шибко смелым, не всегда выражал свою точку зрения. Если бы не твой беззаботный старший брат, я, вероятно, был бы изгоем. И я хотел научиться у тебя быть смелым и рисковым парнем. Мне было двадцать лет, а я учился у десятилетки тому, как нужно выражать свои мысли и стоять на своём. Кто бы мог подумать. — Буду, — твой голос звучал обижено, но я знал, что мороженое точно заморозило бы все твои обиды, потому что его ты просто обожала. И как только ты откусила кусочек, то слегка приподняла уголки своих губ, что лишь заставило меня ответить тебе тем же. — Я взял с собой PSP. Хочешь поиграть? — стоило мне только упомянуть твою любимую консоль, как глаза тут же заблестели яркими огоньками, а ты от радости даже подпрыгнула на месте, чуть ли не крича «хочу». Всё же хорошо, что тогда я взял с собой эту старушечку, потому что благодаря ей и игре, чей диск был вставлен в неё, я смог наблюдать за тем, какой радостной ты была, когда выигрывала заезды в Need For Speed. А я был счастлив лишь от того, что ты просто перестала грустить. Тебе исполнилось тринадцать лет, когда ты перешла в среднюю школу и жаловалась нам с Чанёлем на то, что в твоём классе учатся одни идиоты. Мы с Чаном лишь сдерживали улыбки, когда ты описывала одного парня по имени О Сехун, который начал тебя доставать с первых школьных дней. Тогда ты многого не понимала, но Чанёль и я догадывались, что ты ему, возможно, нравилась. Мы сами грешили тем, что не давали проходу девочкам, которые нам нравились, лишь в старших классах поняли, что вели себя, как полные засранцы. Но я решил, что стоило бы умолчать о том, что этому парню ты, вероятно, нравилась, дабы не портить ваши отношения. Возможно, тогда я сглупил, раз решил, что было бы здорово, если бы вы стали парой, когда вырастите. — Ну серьёзно, он такой идиот. Тупой, так ещё и дрыщ, — когда ты возмущалась, мы с твоим братом пытались сдержать смех, потому что ты была слишком милой, когда злилась. Для нас ты выглядела малявкой, настоящей писклёй, которая жаловалась на своего одноклассника так, будто он был вселенским злом. И, чтобы успокоить тебя хоть немного, Чан пригласил тебя посмотреть с нами фильм, который мы тогда только начали смотреть. Удивительно, но тебе понравился фильм о супергероях, поэтому Мстители стали для тебя началом нового времени в твоей ещё недолгой жизни. Ты заворожённо наблюдала за тем, как Соколиный глаз убивал противников своими стрелами с первого раза, что заставляло тебя восхищаться им. Помнишь, ты даже просила родителей купить тебе лук и стрелы и записать на уроки по стрельбе из лука? Он очень сильно вдохновил тебя на то, чтобы стрелять из лука, хотя получалось у тебя неважно, но ты не сдавалась, всегда шла вперёд к конечной цели. Именно это мне в тебе и нравилось. Тебе было семнадцать лет, когда ты начала встречаться с тем самым надоедливым одноклассником, с которым ты оказалась и в одной старшей школе. Когда мы с Чанёлем узнали, что ты начала встречаться с тем самым Сехуном, то просто не могли поверить в то, что услышали. Конечно, я догадывался, что это могло произойти рано или поздно, но не думал, что это действительно могло случиться. Наверное, я не хотел верить в это до конца. Тогда ты перестала с нами ходить в кафе и смотреть супергеройские фильмы. Вместо глаз у тебя были сердечки, а Чанёль жаловался мне на то, что ты ему то и дело рассказывала про своего «любимого». И тогда я понял, что злюсь. Когда нагрубил твоему брату, когда пришёл к вам в гости, как обычно, и начал отчитывать тебя за беспечность. Что этого Сехуна ещё стоило бы проверить, что ему не нужно было бы доверять. Что парни не бывают хорошими. — Но ты же хороший, почему Сехун не может быть хорошим? Почему ты вообще меня отчитываешь? Прямо как Чанёль! — ты крикнула это достаточно громко, чтобы до меня наконец дошло всё то, что я творил. Что я вообще делал в тот момент? А главное зачем? Я лишь лучший друг твоего брата, не более того. Хотя ты и была для меня как младшая сестра, но ты ею не была. Какое я имел право говорить тебе что-либо? — Прости меня, я перегнул палку. Я не твой брат, чтобы раздавать тебе советы и указывать, что делать. Пойду-ка я домой. — Что? — твой голос в тот момент стал гораздо тише и исчез в тёмных углах гостиной, когда я взял свои вещи и ушёл из вашей квартиры. Я не мог там больше оставаться, когда осознал то, что произошло. Я понял, что отчитывал тебя и беспокоился о тебе, потому что влюбился, как последний мальчишка. Двадцатисемилетний мальчишка. Что я творил... В тот самый день я выпил много соджу и познакомился с симпатичной девушкой своего возраста. Оказалось, что мы работаем недалеко друг от друга, поэтому я решил, что было бы неплохо с ней сблизиться, чтобы забыть тебя. В тот день я понял, почему у меня ничего не выходило со всеми девушками, с которыми я встречался. Потому что они не были тобой. Не были яркими, энергичными и смелыми, как ты. Но эта девушка была чем-то похожа на тебя, так что тогда я думал лишь о том, что если я не попробую полюбить её, то всё будет в порядке. А когда ты узнала, что у меня появилась новая девушка, то в ответ от тебя  получил лишь вялое «поздравляю», хотя Чанёль был счастлив, казалось, за нас вдвойне, когда узнал, что у меня появилась девушка. И с того момента тему отношений мы с тобой никогда не поднимали. Ну вот тебе и исполнилось двадцать лет. Год назад ты окончила школу и поступила в престижный ВУЗ. Мы с Чанёлем пришли поддержать тебя в первый день, потому что ты очень волновалась, да и ты была не очень-то здорова. Практически перед самым выпуском ты рассталась с Сехуном. Причём инициатором была ты сама. Никто не понимал, почему вы расстались, ведь у вас всё шло гладко, но рассказывать ты ничего не хотела. А я и не настаивал. Ты лишь спросила, как обстоят у меня дела с Дженни. И я ответил, что всё в порядке. Но я соврал. Всё было почти что кончено. Я не мог отдавать всего себя ей до конца. В некоторых мелочах вы были настолько похожи, что я мог иногда назвать её твоим именем чисто случайно. И ей это не нравилось. Да и никому бы не понравилось, если бы его вечно называли именем другой девушки. Она отлично знала, кто ты такая, к тому же вы иногда встречались, но она вечно находила повод, чтобы огрызнуться и сказать что-нибудь не очень лестное в твой адрес. Я всегда заступался, за что потом и получал дома, когда она орала на меня. — Кого ты любишь: меня или её?! — она кричала это каждый раз после того, как мы приезжали ко мне домой с какой-нибудь вечеринки, где была ты. И я ей врал, говоря, что люблю её, а не тебя. Но я просто не мог признаться всему миру в том, что я был влюблен в девочку, которая росла у меня на глазах и кого я видел, когда она была ещё младенцем. Я чувствовал себя отвратительно, когда понимал, что между нами была разница в десять лет, а я для тебя был вторым старшим братом. Язык не поворачивался сказать, что в обтягивающих платьях для вечеринки у друзей ты выглядела сексуально, а в огромной толстовке Чанёля ты выглядела мило и так по-домашнему. Я не мог сказать, что хотел бы однажды увидеть одну из своих толстовок на тебе. Извращение. И вот мы с тобой сидим сейчас тут, на нашей любимой скамейке напротив круглосуточного магазинчика, пьём по второй банке пива, ведь ты уже могла его себе купить, и думали о том, что мы стали вновь свободными. Тебе было двадцать лет, ты перешла на второй курс университета, хотела стать графическим дизайнером, а я работал в одной крупной компании IT-специалистом. И мы выглядели так нелепо: праздновали моё расставание с Дженни и смеялись над глупыми историями друг друга. Наверняка со стороны мы выглядели как кучка идиотов, но мне это всё равно очень нравилось. — А помнишь, как Дженни разозлилась, когда я сказала, что она тебе не подходит? У неё было такое выражение лица, будто она меня сейчас убьёт. Но это же правда! Тебе нужна была достойная девушка, а не такая стерва, как Ким Дженни. —И кто же, например? — поинтересовался я, пока на твоём лице сияла улыбка от того, что Дженни больше не было в моей жизни. Твои губы тотчас же превратились в бантик, стали мягкими и ещё более пухлыми, чем раньше. Мне всегда нравилось наблюдать за тем, как ты погружаешься в раздумья, ведь тогда ты выглядела невероятно милой и такой крошечной. Мне хотелось защитить тебя от всего мира, пока ты погружалась в мир своих мыслей. Чтобы никто не смел мешать тебе находиться там. — Мне нравилась Сынван. Та девушка, с которой ты встречался на первом курсе. Она была миленькой, — действительно, для окружающих она была милой и послушной девушкой, а на деле встречалась с ещё одним парнем, потому что он «богатый, а ты очень красивый». Она считала, что не делала ничего плохо. Разве плохо встречаться с красивым и богатым парнем, даже если это два разных человека? Но она не испытывала тех самых искренних чувств, поэтому, когда я предложил ей расстаться, она спокойно посмотрела на меня и улыбнулась, махая мне рукой. И после в открытую целовалась с тем самым парнем у входа в университет. Плохой выбор, малышка, но ты не виновата, ведь я тебе об этом не рассказывал. — Но есть кое-кто милее, чем она. — Правда? И кто? — мне правда было любопытно, кого ты считала милее и невиннее, чем Сынван. Из всех девушек, с которыми я встречался, она действительно выглядела настоящим белым одуванчиком, лёгким и таким невесомым, хотя не была такой уж хорошей. — Я, — я смотрел на тебя, не скрывая своего удивления, потому что ты выглядела абсолютно серьёзной. Ты не моргала и не сводила с меня своего убийственного взгляда, словно прожигала им моё сердце, выжигая на нём своё имя. Хотя ты это сделала ещё двадцать лет назад, когда лежала в колыбели и смотрела на десятилетнего меня своими огромными глазами. — Разве я не милее? — и в ту же секунду ты приставила указательный палец правой руки к своей щеке, улыбаясь и даже почти неслышно хихикая себе под нос. Вероятно, тебе не стоило пить пиво так поздно. У меня не было слов, чтобы описать, что я чувствовал в тот момент: удивление, разочарование, стыд, боль. Казалось, все эти чувства смешались в одну, которая не давала мне покоя и мешала сосредоточиться на том, что я должен был тебе сказать. И должен ли был вообще. — Милее... Пойдём, я отведу тебя домой, — я поднялся со скамейки, не имея ни малейшего желания смотреть на тебя. Не потому что ненавидел или был зол. Скорее, я был зол на себя, раз подумал, что у меня был хоть какой-то шанс на то, что мы могли бы быть вместе. Для тебя я всегда был старшим братом, иногда ты даже называла меня «аджосси», когда очень сильно на что-то злилась. Я не виню тебя за это. Я действительно для тебя аджосси в какой-то степени. Я не мог на тебя злиться, когда ты так меня называла, потому что это была правда. Правда, которая не давала мне покоя каждый раз, как ты употребляла это слово в мой адрес. — Джэхён, — я стоял к тебе спиной, не смея обернуться, чтобы не показать тебе свою уязвимость. Ведь ты всегда видела во мне героя, огромную крепость, в которой ты могла спрятаться, если тебе это было нужно. Я сам не до конца понимал, в какой именно момент пустил тебя погреться к себе в сердце, возможно, в тот самый, когда ты смотрела на меня теми самыми большими искрящимися глазами, когда тебе было всего пять дней с момента рождения. Но я понял всё слишком поздно. И сейчас, когда ты крепко ухватилась за мою руку, продолжая сидеть на скамейке напротив знакомого нам круглосуточного магазина, я смог повернуться и взглянуть тебе в глаза. Мокрые от слёз глаза. Когда тебе было пять дней, а ты смотрела на меня, не в силах сделать что-либо. Я протянул тебе свою руку, а ты неумело схватилась своей маленькой ладошкой за указательный палец. У тебя была такая крошечная ручка, что я ничего не мог тебе сделать. Лишь удивлённо наблюдал за тем, что будет дальше. Когда тебе было три года, ты протянула мне книжку, которую очень сильно хотела прочитать. Ты с большим трудом достала эту книжку с полки, до которой могла дотянуться, а после вытянула руки в мою сторону, надеясь на то, что я её тебе прочту. И когда я взял её из твоих рук, то, коснувших детских ладошек, я понял, что твоя ручка стала больше. Когда тебе было семь лет, Чанёль взял тебя за правую руку, чтобы отвезти в школу, потому что родители в тот день были заняты на работе. А я просто шёл по другую сторону от тебя, пока ты не дёрнула меня за низ школьной рубашки. Сначала я не мог никак понять, чего ты хотела, но ты просто протянула мне свою ладошку, чтобы взять меня за руку. И я взял. И твоя ладонь была ещё больше. Когда тебе было десять лет, ты схватила меня за руку, когда я попытался взять печенье с вашего стола без разрешения, так ещё и перед обедом. Ты отчитала меня за то, что я собирался перебить аппетит, при этом не отпускала моей руки до тех самых пор, пока я не дал тебе слово, что больше не буду так делать. И только тогда ты отпустила мою руку. Тогда твоя ладонь стала ещё больше. Когда тебе было тринадцать лет, ты пришла со школы и попросила вытянуть вперёд свою ладонь, словно я собирался дать тебе «пять». И в этот момент ты приложила свою ладонь к моей, чтобы сравнить, насколько моя рука больше твоей, ведь ты с одноклассниками проверяла, как часто мужская ладонь была больше женской. И в твоём случае это был стопроцентный результат, так ты мне сказала позже. И твоя ладонь вновь стала больше. Когда тебе исполнилось семнадцать лет, ты попросила протянуть тебе руку, после чего ты сжала её и опустила, не поворачивая голову в мою сторону, ты сжала ладонь крепче, будто бы пыталась что-то проанализировать или понять. И оказалось, что ты хотела узнать, каково было держаться с парнем за руку, ведь ты ничего не смыслила в отношениях, лишь знала то, что показывают в фильмах. И тогда ты мне сказала, что тебе было приятно держаться со мной за руки, потому что моя ладонь всё ещё была для тебя большой, крепкой и надёжной. И это было так: твоя ручка всё ещё казалась мне крошечной. И я мог тогда понять, насколько же теплой и мягкой она была. Я хотел бы взять тебя за руку ещё тысячу раз, но это должен был сделать не я, а твой парень. Я так и оставался для тебя аджосси на расстоянии вытянутой руки. Точно также, как и сейчас. Тебе уже двадцать лет, а я всё ещё был тем, кого ты могла взять за руку без причины, просто так. Для тебя это, вероятно не было чем-то особенным. Но для меня это был целый мир. Я находился к тебе так близко и одновременно так далеко, что готов был захлебнуться слезами обиды. Что я должен был сделать, чтобы я мог оказаться рядом с тобой? Я не знал ответа на этот вопрос. — Ты правда считаешь, что я милее всех? — ты встала со скамейки, не отворачиваясь и не избегая взгляда. Лишь искала в нём какие-то ответы на свои вопросы, которые не могла озвучить. А я не мог их узнать. — Конечно, — я ответил это без каких-либо колебаний, глядя тебе прямо в глаза, которые снова неотрывно смотрели на меня, совершенно не моргая. Зачем ты так поступаешь со мной? Ты хотела, чтобы я сорвался, не сдержался и поцеловал тебя в губы, пропитанные вкусом пива, которое ты только-только допила? Хотела, чтобы я взял тебя другой рукой за шею и притянул тебя к себе так близко, что ты могла бы лишь слышать моё сбивчивое дыхание возле своего уха? Чего ты всем этим добивалась? — Тогда... могла бы я стать самой милой из всех твоих девушек? Той самой, которой ты считал бы милой по-настоящему. Стать последней девушкой, с которой ты бы не расстался? — и тут я, вероятно, совсем потерял рассудок, раз тут же исполнил в голове свой извращённый план, тотчас притягивая тебя к себе за шею правой рукой, пока левая была в твоих оковах, а после впился в мягкие и нежные губы так жадно, будто ты была глотком воды, который сейчас мог спасти мою жизнь. Я сминал твои губы так сильно, будто был львом, поедающим мясо, которое так любил и от которого зависел. Остервеневший и ничего не смыслящий идиот, который видел перед собой лишь девушку, с которой хотел быть с момента её появления на свет. Болван, который строил в голове замки из, вероятно, будущего, которому не суждено было сбыться. Я одним лишь этим поцелуем убивал все те двадцать лет нашей с тобой дружбы, с каждой секундой нанося ей один режущий удар невероятно острым кинжалом, оставляя открытые раны повсюду. Я хотел поглотить всё твоё существо и сознание, пока у меня была такая возможность. Хотел, чтобы сейчас ты думала лишь обо мне, чувствовала лишь меня и была поглощена лишь мной. Всё, чего я хотел — чтобы ты поняла, что ты для меня не просто подруга и младшая сестра моего друга. Ты — та самая малышка, которая мечтала познакомиться с этим огромным миром, но перед собой ты видела моё восхищённое лицо, когда я наблюдал за недавно родившейся тобой. Мне хотелось, чтобы всю свою жизнь в погоне за своими мечтами и стремлениями ты видела моё лицо, полное восхищения, гордости и любви. Ты видела его? Видела, как я улыбался тебе и старался поддержать всякий раз, когда тебе было грустно? Видела, как я поддерживал тебя, когда ты падала вниз и чувствовала себя отвратительно? Видела, как я смотрел на тебя все эти двадцать лет? Я так хотел, чтобы мой поцелуй передал всю мою страсть и печаль, поэтому, когда воздуха почти не осталось, я лишь делал длительные паузы, пока наши губы всё ещё касались друг друга. Мне не хотелось отпускать их, они были слишком сладкими, хотя на них и был вкус слегка горького пива. Молчание. У нас обоих сбивчивое дыхание. Вероятно, мы оба не понимали, что произошло только что, но я просто не мог больше молчать. Особенно после того, как убил всё то, что взращивал так долго и упорно. — Я люблю тебя. Не знаю, как долго, вероятно, с того самого дня, как увидел тебя в колыбели. Но понял это поздно. Много думал обо всём и пришёл к выводу, что нужно разрешить всё сейчас, пока мы здесь. О чём ты говорила сейчас? — мои мысли путались, я никак не мог понять, что хотел сказать секунду или две назад, поэтому не мог вспомнить последнее, что ты сказала мне перед поцелуем. Что ты сказала?.. Чон Джэхён, ну давай! Вспоминай, идиот! — Могу я стать твоей последней девушкой? — Что? — ты смотрела на меня, как на идиота, и правильно делала. Я лишь влюблённый идиот, который так ничего и не понял, пока вновь не почувствовал на своих губах твой сладкий поцелуй, от которого голова шла кругом. Самый тягучий и терпкий поцелуй, который у меня когда-либо был. Моё лицо в твоих ладонях, а твой язык сплетается с моим в страстном танце, музыка которого течёт в наших жилах. — Ты идиот, аджосси, — сказала ты, когда оторвалась от поцелуя и посмотрела мне прямо в глаза, продолжая держать моё лицо в своих руках. — Когда я начала встречаться с Сехуном, то подумала, что что-то во всём этом было неправильно. Мы с тобой стали реже видеться, перестали смотреть вместе супергеройские фильмы, играть в Mortal Kombat с Чанёлем у тебя дома, ходить в то кафе на углу и пить латте с ванильным сиропом. И тогда я поняла, как я сильно по тебе скучала. Наверное, я продолжала встречаться с Сехуном лишь по той причине, что тебя не было рядом, ведь ты был весь в работе, заботах. А потом появилась Дженни. Эта стерва, которая меня ненавидела. И я её ненавидела. Потому что она была единственной, кто переехал к тебе жить. Это был ответственный шаг, на который вы оба пошли. И тогда перед выпускным я была расстроена расставанием с Сехуном лишь по той причине, что рядом со мной пропал человек, который отвлекал меня от мыслей о тебе. Да, я сама решила с ним расстаться, но я не могла продолжать врать ему прямо в глаза, это было неправильно. И сейчас я говорю всё это, чтобы ты понял: я хочу быть с тобой, Чон Джэхён. Честно, — и тогда ты заплакала, обнимая меня и прижимая меня к себе. Я долго думал о том, могу ли я дотянуться до тебя. Это расстояние вытянутой руки стоило мне двадцати лет нашей с тобой жизни. Для меня это лишь две трети моей жизни, которые я прожил бок о бок с тобой. А для тебя — это целая жизнь. Но теперь мы смогли наконец пройти этот долгий и длинный путь. И, вероятно, это самое прекрасное чувство на планете. Чувство, когда наши пути наконец соединились в один, который мы должны пройти плечом к плечу. Говоришь, что хотела бы стать моей последней девушкой? Ха-ха, глупышка, ты была первой и последней от начала и до конца. Я дотянулся до тебя, Пак Чеён.