hell is 'round the corner

Грантер снимает квартиру на рю Сен-Дени - дисковый телефон и отсутствие горячей воды пять дней в неделю. Лампочка эпилептически мигает под потолком ванной, напоминая ему о клишированных фильмах ужасов и невыпитых таблетках. По серому от мыла фарфору расползаются влажные пятна ржавчины. Кап. Кап. Кап. Грантер закрывает дверь и отвечает на звонок, накручивает на запястье телефонный провод, чертыхается сквозь зубы, когда выбитая из пальцев сигарета прожигает в джинсах очередную дыру. Эпонина хрипло смеется в трубку откуда-то с обратной стороны ада. - Я соскучилась, - говорит она серьезно. - Блядь, как же я соскучилась. Грантер кивает и поджигает следующую сигарету. Ты снимаешь квартиру на рю Сен-Дени. Ты живешь в декорациях к малобюджетному ужастику. Ты бухаешь, рисуешь, спишь и забываешь принять таблетки, а по ночам тебе звонят призраки. Вывод должен был находиться где-то здесь. Грантер делает затяжку и делает музыку громче. - Я тоже, - отвечает Грантер. Эпонина кладет трубку. В отвратительном всегда есть что-то красивое, и Грантер знает это так же хорошо, как базовые законы композиции. Что-то, что может разорвать тебя на части и собрать заново в улучшенной версии, что-то, что вскроет тебе грудную клетку и останется внутри. Этому учат еще на первом курсе художественной школы, но понимать ты это начинаешь намного раньше. Грантер - художник; он всегда умел справляться с отвратительными вещами. С красивыми все обычно гораздо, гораздо сложнее. Иногда Грантеру кажется, что Анжольраса не существует. Он появляется на пороге его квартиры по четвергам или вторникам, вопросительно приподнимая бровь, и кажется настолько несоответствующим засаленному провалу коридора, что Грантеру хочется заорать: уходи. Ты не должен здесь быть. Ты не должен видеть, как я разлагаюсь внутри собственной головы. Грантер молчит. Анжольрас проскальзывает в квартиру. Расставляя по местам стулья, выбрасывая пустые бутылки и проверяя запас лекарств за мутным зеркалом, он выглядит настолько неправдоподобно, что Грантеру хочется протереть глаза. Он никогда этого не делает. Анжольрас затаскивает его в ванную и ставит под душ прямо в одежде; теплая рыжеватая вода отдает мылом и железом, смывая с Грантера пятна краски, серы и законденсированного вина. Смывая с Грантера все его грехи. - Знаешь, - говорит он Анжольрасу, вытирая голову полотенцем, - я больше не пью таблетки, потому что боюсь, что ты перестанешь приходить. Анжольрас мягко смеется и качает головой. Этого всего не существует, напоминает себе Грантер, а значит, ему можно быть настолько жалким, насколько ему этого хочется. Полутора часами позже, когда Анжольрас подставляет под поцелуи неестественно выгнутую шею и впивается пальцами в спинку кровати, Грантер думает о том, что делает сломанные вещи настолько привлекательными для целых людей. (он не рассказывает ему о привидениях в своей телефонной трубке) (Анжольрасу вполне достаточно тех, которые живут у него в голове) Блядский Икар, подлетевший слишком близко к блядскому солнцу. Когда Грантер думает об этом, ему всегда становится смешно. Париж смотрит на него почти укоризненно - пьяный, грязный, испорченный; старый, как древнегреческие истории о богах и героях, и почти настолько же вечный. Звезды у Грантера над балконом кажутся сигаретными ожогами на канве мироздания. Когда-то Грантер знал Париж наизусть, помнил каждый поворот, каждую улицу, каждый маленький грязный секрет. Больше нет. Грантер, он ведь больше не выходит на улицу. Ставит фильмографию Джармуша на беззвучный повтор. Никогда не выключает музыку. Ждет, пока кто-нибудь, живущий на шесть футов ниже, наберет переломанными пальцами его номер и рвано выдохнет в линию телефонной связи. Даже отсюда Грантер может услышать, как люди поют, и разговаривают, и трахаются в слишком узких кабинках общественных туалетов. Как они курят, и танцуют, и никогда, никогда, никогда не становятся умнее. Париж смотрит на него, и Грантеру хочется закрыть глаза, хочется кричать об очевидных вещах вроде того, что ничего никогда не изменится и что пора бы вынуть голову из задницы и наконец-то это понять - вот только он не уверен, что Анжольрас его услышит. Как-то раз он спрашивает у Курфейрака, на что это похоже. - Все время играет синтипоп, - отвечает тот, и Грантер хмыкает, ставя бутылку на пол. - И все сделано из пластика. - Тебе бы тут понравилось, - добавляет Курфейрак через некоторое время, потому что Грантер не отвечает ему ничего. (Грантер даже уверен, что это правда) (при условии, что он - не единственный, кто на самом деле уже умер)