Спаси и сохранись

Они стоят в магазине — маленьком и «уютном». Даже в мыслях Кенма берёт это слово в кавычки, потому что такие магазины ему не нравятся. Вся эта домашняя атмосфера, улыбчивая старушка-продавщица, раскладное кресло возле кассы, на котором сидит дедок с газетой… Всё это будто обязывает быть приветливым и очарованным, а Кенма не очарован. Кенма предпочёл бы безликий филиал сети супермаркетов, лучше с кассой самообслуживания, ещё лучше — доставку на дом. Зато Куроо ведёт себя так, словно родился и вырос в этой деревне, и нет для него ничего естественнее, чем закупаться в крошечном магазинчике на углу. Куроо ведёт себя так, что хочется натянуть поводок и сказать ему: «Фу!» Прекрати. Старушка подмечает, что раньше их здесь не видела. Куроо отвечает ласково и непринуждённо, словно там, из-под ремня над задницей у него не торчит пистолет. Кенма сам его видел, когда Куроо потянулся к верхним полкам за упаковкой лапши. — Да, бабуль, только приехали. От приторного «бабуль» у Кенмы сводит зубы. Девушка-помощница, наверняка внучка или ещё какая родственница — всегда так с этими маленькими городами и маленькими магазинами, все они держатся на кровных узах и инцесте, — заискивающе улыбается ему, кокетливо заправляя прядь волос за ухо. Куроо трахает её одним взглядом, и судя по румянцу на её шее, она уже готова кончить. — Вы, наверное, оздоравливаться, — предполагает старушка. — К нам часто столичные приезжают, воздух здесь такой… Целительный… Но обычно летом. — Да вы гляньте на него, — Куроо небрежно кивает в сторону Кенмы, и тот едва ли не роняет упаковку рисовых чипсов, вздрогнув и нахохлившись. Такой подставы он не ожидал. Быть втянутым в разговор — жуть какая, — он до лета не дотянет, вон какой заморыш… — Бедный мальчик, — старушка прикрывает рот рукой, а Кенма — бедный мальчик — вываливает на прилавок охапку всяких вредностей. Пусть Куроо сам за них платит, Управление заморозило все его счета, оставив на содержание копейки. А этот придурок наверняка неплохо так обогатился за его счёт. — А что с ним такое?.. — Синдром Котара [1]. Запущенная стадия, — без тени жалости отзывается Куроо. Хозяйка магазина искренне ужасается, хотя явно понятия не имеет, что это за болезнь. Как, впрочем, и Кенма. Он вообще не удивился бы, узнай, что Куроо её придумал. Он не удивился бы, узнай, что Куроо придумал и его. Так легко, так ловко он распоряжается его персонажем, словно сам, своими блядскими пальцами вылепил. Кенма помнит, что они холодные. Помнит, что от них бросает в дрожь, бросает в стену. На обратном пути Кенма понимает, что совершенно не запомнил дорогу, но Куроо уверенно идёт вперёд. Шагать с кем-то бок о бок непривычно, и Козуме вдруг задумывается о том, что не может припомнить, когда в последний раз делил с кем-то прогулку. Это… некомфортно. Будто присутствие чужого человека рядом обязывает разговаривать, а потому Кенма молчит вдвойне. Кенма молчит втройне, когда Куроо начинает доёбываться. — Когда мне сказали: «Этот человек опасен. Он может хакнуть правительство через электрочайник», я тебя иначе представил. А потом ещё: — Ну, знаешь, дерзким, как пуля резким, а ты смотришь в пол, говоришь в пол, живёшь в пол. И: — Без обид, но ты вообще не выглядишь как человек, способный переполошить мафиозников. «Без обид, но ты вообще как человек не выглядишь», — думает Кенма, раздавливая крепко стиснутыми зубами тишину. В крошево. Куроо раздражает. Телохранители по закону жанра должны стоять за левым плечом, быть незаметными, безголосыми, безопасными. Куроо же идёт с ним вровень, шагает нога в ногу, затыкается, похоже, только по праздникам или для связи с космосом — иначе как объяснить его вздёрнутое к небу лицо, явно же посылает свои инопланетянские сигналы звёздам. Впору складывать шапочку из фольги. Впору в эту фольгу целиком заворачиваться — кажется, так поступают медики с потерпевшими, кутают их в сраное блестящее буррито. А Кенма явно потерпевший. И потерпел он достаточно. Больше терпеть сил нет. — Когда Управление поставило меня перед выбором: либо круглосуточная охрана, либо тюрьма, надо было соглашаться на тюрьму, — бурчит он. Куроо ухмыляется чёртом, тремя тысячами чертей, ухмыляется пиратским флагом, весёлым Роджером, предупреждением абордажа. Кажется, только этого он и добивался: вывести Кенму на чистую воду, вывести на разговор, вывести из равновесия, вывести из себя. Кенма выводиться не любит, но вот он, поглядите-ка, весь уже вывелся. Перевёлся. Истратился. — Котя, ты бы и дня в тюрьме не продержался, — тянет Куроо, и от этого его «котя» — тоже тянет. Противно, бесяче, резинисто. Натягивает тетивой, взведённым курком — до того это пошло и убого. «Котя». Хуётя, блять. — В тюрьме бы очередь выстроилась, чтобы тебя во все дыры перечпокать. Кенма и не думал, что сохранились на земле динозавры, неиронично употребляющие это мерзкое слово — «чпокнуть». Но вот он, ходячий экспонат палеонтологического музея. Вышагивает рядом живым напоминанием о том, что планете Земля срочно требуется ещё один метеорит и полное вымирание всего. Полный отвал биосферы. — Лучше так, чем ты, — вырывается глупое, подростковое, пубертатное какое-то до стыда. И Куроо, конечно, над ним смеётся. И смех его вспахивает всё внутри, рытвинами проходится по печёнке. Таким смехом только добычу и потрошить. Они не поладят, думает Кенма. Может, потрахаются — зло, дико, кусаче, но не поладят.

***

В окружении четырёх стен Кенма понимает, что никакой Куроо ему не телохранитель. Куроо ему тюремщик. Бдит с наглым прищуром, развалившись на стареньком диване. Жрёт его рисовые чипсы и пялит. Следит за каждым его движением, а потому Кенма старается не двигаться вообще. Скукоживается, подперев сутулой спиной стену, так, что обратно не раскукожить. Они уже час то ли в гляделки играют, то ли в шахматы — ментально. Подсознательно, по Фрейду. Шах и мат, шах и мат, шах и отборный, трёхэтажный… Сука. Как же он его бесит, аж ломает, аж выворачивает. Где таких вообще откапывают, из каких арктических льдов размораживают? Фоном бубнит телевизор, хрустят чипсы, бьётся о лампочку суицидальная муха. Вечеринка в самом разгаре. Полыхает. Когда ободок на запястье начинает мягко вибрировать, Кенма даже думает: может, нахуй этот пароль? Пусть компромат разлетается ошмётками по свету, пусть мафия снаряжает своих воинов возмездия, пусть его наконец пришьют. А перед смертью Кенма получит самый мощный оргазм от вида раскиданных по стенке мозгов Куроо, потому что такова участь телохранителей: дохнуть за секунду до. Но, увы, Кенме хочется жить. Трусливо, бродяче, обглоданно хочется жить. Хочется, может, больше, чем когда-либо, потому что вот так работает человеческая психология со времён Адама и Евы. Запретный плод червив и сладок. Жизнь прекрасна, когда к виску приставлено дуло. А к виску Кенмы приставлена злоебучая базука. К его телу приставлен злоебучий хранитель. Он вводит пароль под пристальным взглядом и думает: «Что у тебя в голове? Что у тебя там? Зачем оно там? Кто его туда захерачил?» Говорит: — Как засунуть слона в холодильник? Три действия. Куроо молча облизывает пальцы от чипсовых крошек, смотрит внимательно, цепко. Кенма продолжает сухо: — Как засунуть цирк в черепную коробку? Куроо улыбается молча всем своим бродячим шапито. Всеми конями с попонами, дрессированными тиграми и свёрнутыми в узел акробатами. — Открыть черепную коробку, — говорит Кенма. — Засунуть цирк. Закрыть черепную коробку. — Это что ещё за старпёрская дичь? — Куроо выгибает одну бровь. Кенма так не умеет. Хотел как-то научиться, кривил рожу перед зеркалом, но так ничего и не вышло. У него вообще с мимикой как-то не сложилось, не срослось. У него лицо всегда или кирпичом, или изюмом. Середины нет. — Ты — старпёрская дичь. И опять в нём проклёвывается, вылупляется беспёрый подросток, обиженный и едкий. Ей-богу, лучше бы оно всё пошло на яичницу. Или нахуй. Да, лучше нахуй. — Это комплимент? — В какой, блять, вселенной? — цедит Кенма. С Куроо неуютно, неправильно, как в криво-косо пошитом ситкоме. Не хватает закадрового воя. Смотреть на него тошно, не смотреть — тошнее. Истошнее. Потому что кажется, что если на него не смотреть, если отвернуться, то существо это превратится в какую-нибудь сторотую, стоглазую, стощупальцевую херь и сожрёт его целиком. Не подавится. — В далёкой-далёкой галактике… — мечтательно воркует Куроо, и Кенма понимает: блять. Оно ещё и «Звёздные войны» цитирует. Кенма вздыхает обречённо. — Какой эпизод? — Чё? «Чё». Реально, старпёрская дичь. Без шуток. — Эпизод, говорю, какой смотреть будем? Куроо виснет, как и положено допотопной развалине, а потом уверенно заявляет: — «Новая надежда». Ну конечно же. Разумеется, он не прав даже тут. — А вот и не угадал. «Атака клонов». — Это буквально лажовейший фильм из всех, — Куроо дёргает бровями, словно и впрямь поражён до глубины своей несуществующей души. — Нет ничего хуже приквелов. Кенма не согласен. Нет ничего хуже того, чтобы быть запертым в одном клоповнике с фанатом оригинальной трилогии. Куроо небось в детстве обдрачивался на Принцессу Лею. У него небось до сих пор на рогалики закрученные встаёт. По инерции. — Предлагаю компромисс. Смотрим «Пробуждение силы». Компромисс, думается Кенме, дело хорошее. Упрётся им обоим поперёк глотки, ни проглотить ни выплюнуть, только давиться гордо и упрямо. Пойдёт. Кенма кивает, типа, ну, давай, маэстро. Врубай. И Куроо действительно врубает. Достаёт из своего рюкзака старый тяжеловесный ноут, на котором разве что в «Зуму» играть и по пузырькам тупым щёлкать проводной мышкой. Кенму корёжит изнутри от надрывного пыхтения забитой пылью техники, от бесконечного ожидания загрузки винды. Две тысячи семь. Господи, блять, боже. И всё же его кроет. Ломкой выгибает, заставляя захлёбываться слюной, потому что вот она, цивилизация, в пяти метрах от него. До дрожи хочется заползти в интернет, слиться с ним, пусть даже пропустив себя через мясорубку древнего Эксплорера. Хочется сделать хоть что-нибудь, проверить наличие себя в паутине, хочется погуглить этот дебильный синдром Котара — выдумал или нет? Куроо подмечает его трясучку и злорадно скалится. Ублюдок. Ублю-ю-ю-юдок. Кенма сверлит взглядом шумящий компьютер, понимая: если у этой хреновины отвянут внутренние органы, в починке ему откажут в любой мастерской. Скажут: таких деталей уже больше не выпускают. Заказать их можно разве что в даркнете. Разве что в машине времени. Ну ёб твою, какой же он дремучий. Куроо этот. Со своими мюзиклами в Walkman'е, проводными наушниками, проводным всем. Со своим «чё» и «чпокнуть», со своей оригинальной трилогией. Дремучий, как лес. Такой не вырубают даже — сжигают к херам ввиду непроходимости. — Коснёшься компа хоть пальцем — и мне придётся тебя вырубить, — заявляет Куроо, и Кенма не понимает: стебётся или нет. — Если я пальцем его коснусь, он развалится. — Он прочнее, чем ты думаешь, — гордым отцом лыбится этот придурок. — Он из тех времён, когда технику делали, чтобы надёжно служила, а не портилась через год ради стабильных продаж. А, то есть теперь мы сетуем на капитализм. — Ну ты и дед, — качает головой Кенма. — Дед тут ты. Инсайд. Проблеваться бы после таких шуток. Проблеваться и почистить зубы. Прополоскать рот отбеливателем. — Переползай сюда, зверёныш. Или ты с другого конца комнаты смотреть собрался? Может, и так. Может, вообще с другого конца вселенной. Подальше от вот этого всего, разгоняющегося за секунду от «как же ты меня бесишь» до совместного киносеанса. Киносеанса, блять. Ну всё, эта сущность в виде сущности заразила его истёкшим сроком годности, даже не покусав. Некстати думается: а каково бы, если бы покусав? Если зубами своими ровными и белыми в шею — игриво, игристо, шампанисто. Но это думается не Кенме, это думается его члену. Член его, неразборчивый, что-то в этом теле нашёл. Искатель, блять. «Искатель в доме с привидениями». Кенма помнит эту игру — допотопную, как Куроо Тецуро, а может, даже хуже. Помнит стрёмных кукол и неживых бабочек, помнит диск, который компьютер зажёвывал с гудением и шуршанием. Взгляд сам собой падает на ноутбук Куроо — он, конечно же, достаточно старый, чтобы иметь дисковод. Ностальгия накатывает зыбким маревом, и Кенма вдруг понимает: они ведь тут застряли. В этом начале двухтысячных городе N. Они тут как в тараканьей липкой ловушке. И они точно подохнут со скуки, если не займут себя чем-нибудь, кроме ментальных шахмат и друг друга. И он говорит: — Поставь качаться одну игру, пока фильм будем смотреть. — Не потянет. — Эту потянет, — вздыхает Кенма. Куроо хмыкает, но послушно вводит в поисковик браузера — реально Эксплорер, ебануться — название. «Искатель в доме с привидениями». Скачать онлайн и без регистрации. Вай-фай Куроо раздаёт с телефона — странно, что он у него не кнопочный. Ловит здесь херово, ловит никак. — Мда, — бормочет Кенма отчасти даже впечатлённо, — фильм мы, похоже, будем смотреть с разрешением в два пикселя. — У меня скачано. Ах, ну да. Конечно же, у него скачано. Это же так предсказуемо по-старпёрски, скачивать фильмы, складируя у себя на жёстком диске кинотеку. Он и порнуху наверняка качает. Сохраняет в «Новой папке» в дебрях внутренней памяти, как самый послушный, самый беспалевный мальчик-молодец. Кенма переправляется на диван, садясь на безопасном расстоянии вытянутой руки, вытянутой шеи — потому что нихера не видно, и понимает, что взломать этот комп было бы как два пальца. Пароль у него — стопудняк — один-один-один-один. Одинёшенек. Куроо выключает телек и включает фильм. Выключает ебливость и включает адекват. Расползается по дивану уютно, по-домашнему, перекидывает край драного плешивого пледа Кенме на колени. Это ещё что. Это вообще как. Что за метаморфозы кафковские, что за перетекания из одной сущности в другую — ленивую, расплавленную, подтаявшую. Кенма напрягается, подбираясь. Он вообще не знает, что от этого нечеловека ожидать дальше. А больше всего не знает, зачем это вообще — ожидать от него что-то. Поди не Санта. Хотя психологический возраст совпадает. Дохуясто лет и борода из ваты. Куроо раскидывается не то морской звездой, не то бесформенным осьминогом, который — Кенма смотрел один видос — может и в горлышко бутылки пролезть, если надо. «Пиздец, — думает. — Эта ленивая херня меня ни от чего не спасёт». Эта ленивая херня зевнёт в кулак, если вооружённые до зубов головорезы въебутся в хлипкие стены на «Делориан», потому что, ну, иначе никак в их начало двадцать первого века не попасть. Эту ленивую херню умом не постичь, чуйкой не разнюхать. Его иначе как-то надо. Экспериментально и точечно. «Пробуждение силы» выплывает заставкой, что-то там втирает фоном. Кенма может написать диссертацию о том, какой этот фильм унылый и дырявый, но знает каждую строчку наизусть. Поэтому не смотрит в экран, а смотрит в Куроо. И если ты долго смотришь в бездну… Не-а. Не работает. Бездна ловит темнющим, грязнющим взглядом отблески световых мечей. Бездна ему попалась какая-то бракованная. Просроченная, походу. Куроо засыпает на пятнадцатой минуте фильма. Телохранитель из него, если честно, такой же недобитый, как из Кенмы — хакер. Вот и свело их, непутёвых, путями. Сплело путами. Спаутинило. Вот и вляпались, называется. Или не называется. Лучше бы, ей-богу, не называлось.