Где гитара, Макс?

- Макс, а где гитара? – спрашивает Сережа, пережевывая найденный в кармане батончик из хлопьев. У ног хрустит костёр, поедая сухие ветки, «команда по спасению мира», как их называет Ильин, сидит в неровном кругу кто на чём. Усталость у всех такая, что даже на поговорить сил нет, и только вечно голодный и от того, видимо, бодрый Зотов готов трепаться. Услышав своё имя, Максим в непонимании поднимает ясные глаза, к нему обратились, что-то спросили... Только вот...что? В своей таинственной, совсем нехарактерной для него, задумчивости Макс пребывает уже неделю точно, и несмотря на то, что все тактично делают вид, будто всё нормально, в коллективе назревают вопросы. И речь совсем не о гитаре даже. Максим хлопает ресницами, пытаясь догадаться, о чем его спросили, но не выходит, и поэтому вместо ответа Шустов солнечно улыбается всем присутствующим, чуть поджимая губы. - На солнышке перегрелся, одуванчик наш, – хмыкает Костя и качает головой, ожидая одобрения от Соколова, тот тоже тянет улыбку. - Гитару потерял, что ли? Ты с ней вообще летел? – вновь вклинивается Сергей. У него в голове не укладывается, как это так Максим и без гитары сидит? Да он скорее трусы надеть забудет, рюкзак на базе оставит, без парашюта прыгнет, но гитару свою ненаглядную возьмёт всенепременно. Он ведь не расстаётся с ней с самого того дня, как только приехал к ним. Поэтому Серёга вполне оправданно беспокоится, тут два варианта, либо потерял, либо украли. И если с первым вариантом они сделать уже ничего не смогут, то над вторым поработать можно, Зотов даже знает, у кого в первую очередь можно искать начать. Улыбающийся Максим только плечами жмёт, как будто сам не помнит. - Нет, не взял в этот раз, – мягко говорит он, а тишина повисает такая, словно парень в серии убийств новорождённых признался. Кажется, даже птицы в лесу замолкают, открыв рты в шоке. Максим приехал без гитары?! – Да, я струну порвал прямо перед вылетом, пришлось оставить, – оправдывается вяло, снова улыбаясь немного смущённо. Врать он никогда не умел, к сожалению, об этой особенности Макса осведомлены все члены группы. Аргумент выходит крайне неубедительным, команда помнит, как однажды Шустов притащил гитару совсем без струн, потому что не хотел оставлять её одну в их казарме. Вообще гитара для Максима что-то вроде любимой девушки, он всё свободное время проводит с ней, когда спит, рядом кладёт, примочки разные покупает, балуя, то струны новые, то чехол покруче, чтобы не повредить во время приземления. И только Рома не понимает всеобщего молчания, ну, не взял гитару и что? Не захотел, может быть? В историю со струной Ильин тоже не верит, потому что еще утром видел, как Макс медленно наигрывал, сидя на своей кровати, и мурлыкал что-то под нос. Рома любит песни Максима, они всегда тёплые, душевные, и о любви. Но больше всего ему нравится то, как Шустов смотрит на него, когда поёт о чём-то. Сначала Ильин думал, что просто сидит именно в том месте, куда Максиму удобно смотреть во время пения, а потом понял, что это не так. Списал всё на «благодарного зрителя», который есть у каждого артиста. На этого самого зрителя, а в случае Макса – слушателя, во время исполнения смотреть удобно, потому что он тоже внимательно смотрит и взглядом поддерживает. Во время прошлого вылета, когда пожар был повержен, а мирные жители спасены, команда по привычке уселась отдыхать на сухие брёвна. Ночью за ними всё равно никто бы не полетел, поэтому тёмно-зелёные палатки стояли приколотыми к земле, покрытой лесным мягким мхом, и ждали своего часа. Макс традиционно напевал лёгкую песенку о любви, не сводя глаз с Ромы, Серёга жевал, Костя тыкал пальцем в карту, выспрашивая что-то у Алексея Палыча, Пётр листал фотографии Зои и её новорождённого, в последнем сообщении она просила быть осторожнее и обещала приехать с малышом в гости. Уперевшись локтем в колено, Ильин, сидевший напротив Шустова, уложил подбородок в раскрытые ладони и до такой степени разомлел, что улыбнулся самой что ни на есть глупейшей улыбкой счастливого идиота. Струны тогда дрогнули оглушающе, Ромка дёрнулся даже, да и все остальные с интересом посмотрели на Макса. «Спать пойду, пальцы не слушаются», – быстро отрапортовал он и умчался в палатку, забыв пожелать остальным спокойной ночи. Взгляды, уперевшиеся в Ильина, чуть не прожгли его насквозь. Вечно виноват, хотя и не сделал ничего плохого. Внимательный ко всему, что связано с Максом, Рома отсутствие гитары заметил сразу, но промолчал, решив, что это не его дело. Вся команда без исключения любила по-доброму подтрунивать над любимой шапкой и очками Ильина, а когда он из вредности взял и оставил эти вещи на базе, шуток и вопросов стало только больше. Поэтому, зная по себе, как бесит, когда цепляются к твоим любимым вещам, Ромка оставил тему забытой гитары без вопросов. - Точно перегрелся, – Алексей Павлович допивает свой чай и выплёскивает последние капли на траву: – Спать всем, вертолёт завтра рано прилетит, – поднявшись, он поворачивается к Максиму, – кто не проснётся, Макс, остаётся в лесу шишки грызть, – Шустов не унывает, кивает, соглашаясь, и уворачивается от руки Журавеля, который обожает путать его волосы. - С ним самый громкий будильник в одной палатке ночует, не проспит, – Костя по-дружески хлопает по плечу Ромку и подмигивает ему. Рома закатывает глаза, конечно, он понимает, что старший товарищ имеет в виду тот случай, когда среди ночи к ним в палатку забрёл ёж и разбудил перепугавшегося Ильина. А тот уже, в свою очередь, поднял криком всех остальных. Компания потихоньку расходится по спальным местам, все устали до дрожи в коленях и ломоты в плечах. Серёга, как и каждый раз, ворчит из-за вынужденного соседства с Костей, тот тоже не молчит, ответно припоминая Зотову все смертные грехи. Величук с Соколовым молча скрываются в просторной палатке, не обращая внимания на уже всем приевшиеся склоки этих двоих. Уставившись на костёр, Рома уходить не спешит, перекидывает маленькую шишку из руки в руку и время от времени на Максима поглядывает. Одному идти в палатку не хочется, он уже привык, что они с Шустовым всё время вместе. - Не хочешь спать? – тихо интересуется Ильин и в костер ветку подбрасывает, мелкие оранжевые искры, теряясь в дыму, взлетают вверх в попытке дотянуться до звёзд. Рома задирает подбородок и смотрит на небо, звёзд на маленьком клочке, не запертом макушками сосен, в разы больше, чем на полностью открытом городском небосклоне. Ощутимо не хватает гитары. С ней бы Максим не был таким молчаливым, напевал бы свои песенки и улыбался, а то сидит весь вечер, как будто мысленно в другом месте находится, и вздыхает тяжко время от времени. «Влюбился, наверное», – негодуя, заключает Ильин и шмыгает носом. Не зря он с Зотовым обедать ходит, там, в столовой и присмотрел себе кого-нибудь. Удобно даже. - А ты? – спрашивает Макс, садясь вполоборота к Ромке. Он-то, конечно, хочет, но один не пойдёт. Яркий огонь костра отражается в добрых глазах Шустова, блики пляшут на загоревшей коже лица, пальцы перебирают манжеты жёлтой куртки. - Я? Нет, не устал даже, – выгнув губы, Ильин плохо врёт и тут же зевает. Шустов громко хохочет, щурясь: – Чё смешного? - Огонь надо залить, за водой схожу и спать, – поднявшись с насиженного тёплого места, Макс разминает спину, тянется и останавливается прямо напротив Ромы: – Иди в палатку пока, – Ильин жадно слушает чужой голос, этим вечером его было так мало, что теперь день кажется прожитым зря. «Без гитары плохо», – думает Ромка. Ни песен, каждая из которых кажется посвящённой именно ему, Роме, ни взглядов многозначительных, которыми они уже привыкли обмениваться, – одно сплошное лишение. - Давай я с тобой схожу! – Ильин первым бросается к ведру, путается в своих собственных ногах, запинается об брошенную Зотовым еловую лапу и падает на четвереньки, сшибая при этом громкое ведро. - Вы уляжетесь или нет? Спать быстро! – подаёт голос Соколов, но из палатки не вылезает, и на том спасибо. Не хватало еще старого доброго разноса на сон грядущий. Притихший Рома хватается за руку Максима и долго отряхивается, чтобы не поднимать глаз. Опять выставил себя придурком, а потом обижается, что к нему, как к взрослому, не относятся. Как можно относиться к человеку, у которого двадцать три часа из двадцати четырех сплошные косяки и приключения? Максима Ромка умиляет. Еще с первой встречи, когда Ильин, запыхавшись, просил у еще незнакомых ему парней «повер-банк», чтобы телефон зарядить, Шустов понял, что парнишка не такой уж и идиот, коим его сочли остальные. Наверное, и Рома понял, что у Макса доброе сердце, поэтому в друзья выбрал именно его. Сначала Ильин отказался спать в одной палатке с Зотовым, по-детски совершенно вцепившись в локоть Шустова и ища аргументы против ночёвки с Серёгой. Потом тёмные очки Максиму подарил, хотя и помялся немного от неловкости перед тем, как протянуть другу подарок: «Ты щуришься постоянно, чтоб морщин не было», – фыркнул Ромка, вроде как и не подарок это вовсе, а так, от нечего делать Максу подгон. Но Шустов заметил, как подрагивали его пальцы, потому подыграл, чтобы не смущать еще сильнее, и покривлялся в обновке, поблагодарив. Сближение проходило быстро, не заметив, как это произошло, Ильин выучил все песни, которые пел Максим, перенял привычку таскать с собой полные карманы конфет, забыв про любимые жвачки, и книжки шустовские читать стал, чтобы общие темы для болтовни не иссякали. Максим не перестаёт радоваться тому, как новенький не отлипает от него. Время от времени на Ромку находит, и он врубает тормоза, думает, что надоел, ныкается где-нибудь на базе и перед глазами Шустова не отсвечивает, но потом сдаётся и снова ходит хвостиком, ловя счастливые улыбки Макса, греясь внутренним светом пожарного. В итоге, Ильин так привык к постоянному присутствую Шустова, что даже спать в одиночестве уже лечь отказывается. В такие моменты Максим думает, что возможно, не всё потеряно, и у него есть ещё надежда. - Я тебя одного даже тут оставлять боюсь, а ты хочешь ночью к реке идти, – шепчет Макс, чтобы остальных не беспокоить, а сам в лицо Ромы вглядывается, – иди пока ёжиков прогони, – Ильин цокает возмущённо и вздыхает с обидой. Для них всех он – ребёнок. Даже для Максима – и это самое обидное. Когда Макс возвращается, Ильин уже укутался в свою куртку с головой, натянул капюшон до самого подбородка, и сопит, обняв себя руками. Не спит, конечно. Ему теперь, чтобы заснуть в лесу, нужно чувствовать спину Максима своей спиной и слышать, как тот размеренно дышит. Пришедший как можно тише вползает в палатку, падает на спину и выдыхает. Тяжёлый выдался день, но, в общем-то, не всё так плохо, как могло бы быть. Главное, что огонь потушен, никто не пострадал, не считая штанов Зотова, а остальное – ерунда. - Как же ты без гитары спать будешь? Бревно из леса притащишь, чтобы обниматься, как мне в прошлый раз? – спрашивает Ильин, не выдерживая тишины. Он, хоть и обижен, но любопытство берёт верх, угомонить себя парень не может. - Троим тут места мало, – тише, чем мог бы, произносит Шустов и, перевернувшись на бок, перехватывает Ромку поперёк талии. Объяснять что-либо Максим не хочет, Рома на самом деле не глупый, если не примет и будет против, пусть оттолкнёт, это его право. Жест-то более чем однозначный, на шутку вряд ли спишешь. Ильин рядом с ним каменеет и сжимается весь, из-под капюшона только нос высовывает, чтобы продышаться как следует, Максу же кажется, что Ромка и вовсе дыхание задержал и задохнуться решил. Шустов пользуется ступором друга, прижимается поближе, пока может, большой ложкой укладываясь совсем рядом, крадет секунды счастья, боясь, что потом будет нельзя. - Ты поэтому гитару не взял? – холодные пальцы касаются горячей руки Макса. - Ага, – коротко выдыхает Максим, отстраняясь немного, пока Рома капюшон с себя стягивает. Волосы торчат в разные стороны, а тёмные глаза повернувшего голову Ильина смотрят пристально, прямо в душу. Шустову кажется, что Ромка всё про него знает, насквозь видит и чувствует всё то же, что и он. Теперь Максу хочется говорить, много и долго, рассказать, как весь вечер думал об этом моменте, как по ночам не спал, вслушиваясь в тихое сопение соседа по ночёвке, как песни подбирал, чтобы пробиться, чтобы донести… - Знаешь, чё, – помявшись, начинает Ильин, – ты гитару больше не оставляй… – Максим сглатывает, намёк понят, рука, уже почувствовавшая чужое тепло, медленно отползает назад. Крепость не взята, обниматься тебе, Шустов, с гитарой до скончания дней своих, пока огонь не разлучит вас: – Не-не, – спохватывается Ромка и ладонь обратно на себя затягивает, а у Максима непроизвольно улыбка на губах появляется, – мне нравится слушать, как ты поёшь… А в палатке места хватит, – Ильин облизывается, молчит еще несколько секунд и добавляет: – Когда ты не поёшь, мне страшно, – «как будто тебя нет», не договаривает и отворачивается, оставив после себя сотню вопросов, которые Макс не осмелится задать сейчас. Ночью в лесу прохладно. Темнота сосновых и еловых веток пугающе сгущается над головами. Птицы жалобно пищат, перелетая с места на место. Но Ромке больше не страшно, у него теперь есть своё личное солнце и обогреватель по совместительству, его теперь в обиду жуткому лесу никто не отдаст, и замерзнуть не позволит. А в следующий раз, когда они вновь отправятся на спасение леса, Максим обязательно возьмёт с собой гитару и споёт про любовь, глядя ему, Роме, в глаза.