Холодная пустота

      — Ты будешь плакать, если я умру?       Девушка с фиолетовыми волосами сидит на мягком кресле и ждет пока Уолкер переложит вещи из пыльного чемодана в шкаф. Он только что заселился в номер, а в ее голове уже успело скопиться миллион вопросов. Она рассматривает фигуру парня: широкие плечи, длинные, серебристого цвета волосы, собранные в хвост, стройные ноги, а также руки. Роад даже примерно не помнит количество обжигающих прикосновений, которые дарили ей горячие ладони и изящные пальцы, те исчисляются, наверное, тысячами, а может и миллионами раз. Аллен всегда касается ее только правой рукой, левую он категорически убирает всякий раз, когда она доверчиво к ней липнет. Так нельзя. Их связь губительна и запрещена. Они не дождутся разрешения на отношения ни от одной из сторон, даже Тики, который привязался к Уолкеру не меньше, никогда не одобрит подобного. Хотя им наплевать, они предали всех и сразу. Чертов Черный орден и семью Ноев. Каждого из них.       — Ответь на мой вопрос, — девушка не выдерживает напряженного молчания.       Она вспоминает как впервые увидела его, там, в городе, застывшем во времени. Каждую деталь отчетливо помнит, словно все происходило пару мгновений назад. Роад впивается взглядом в лицо парня, материализует свечу, ей хочется вернуться к прошлому — выколоть проклятый глаз и заставить страдать. Эмоции, что она увидела в тот день, переменили ее, заставили днями и ночами думать о нем, вспоминать каждое слово и отчаянно надеяться на скорую встречу вновь. Камелот до побелевших костяшек сжимает в руке острую свечу, с удовольствием представляя, что вскоре увидит неподдельное удивление, отвращение, яркую и всепоглощающую ненависть. Подобное развитие событий ей нравится, да и тем более тут нет Миранды, чтобы быстро залечить рану, здесь только они вдвоем. Так что никто не помешает ей внимательно рассмотреть каждую, даже мельчайшую деталь, отразившуюся во время агонии на его бледном лице.       — Сколько еще ты будешь молчать? Я ни в чем не виновата перед тобой.       Роад все еще крепко сжимает свечу в своих холодных ладошках, думая о том, как привлечь к себе столь необходимое внимание. Их отношения слишком запутаны, противоречивы от и до, но чувства искренние. Она знает, что Аллен любит ее, сильно любит, но никогда этого не скажет, потому что так будет правильнее. А ей, вопреки всему, отчаянно хочется напомнить, как часто они рисковали жизнью, чтобы урвать хотя бы пару минут наедине. Как их лютая ненависть превратилась в страсть и снесла на своем пути родственные связи, друзей и знакомых. Даже то, что не должна была трогать — Тысячелетнего графа. Роад, никого не любит так сильно, как Адама, но этот мальчишка что-то сделал с ее сердцем еще во время их первой встречи. Забрался в душу, вальяжно расселся и собственными руками с остервенением душил всех остальных, тех, кто посмел там быть помимо него. Аллен ни капельки не добрый, нет. Она-то знает его лучше всех, он злой, грубый и расчетливый, хуже ее самой. Вот только это не отталкивает, а наоборот притягивает. Она всегда хотела именно таких отношений, поэтому, когда Уолкер убивает очередной росток любви и привязанности в ее сердце к кому-то другому, она лишь улыбается в ответ. Ему можно, все можно, это ведь Аллен. Он ее любовь и отрада. Ее жизнь. Возможно это слишком романтично и глупо, но все, о чем мечтает Камелот, так это о возвращении назад, в тот город, который свел их вместе. Туда, в мир ее мечты. Она бы ласкала его тело, целовала губы и терлась щекой о острые скулы. Сделала бы их отношения другими, не такими как сейчас. Исправила бы все на корню. Говорила бы о том, что не отпустит, а если бы он дергался и царапался, приказывала бы акумам самоуничтожаться, насильно заставляя смотреть как мучаются их души перед падением в ад. Это не жестоко, отнюдь, даже мягко по сравнению с любовью Уолкера, которая калечит, ранит и оставляет незаживающие гнойники. Он ломает, сковывает изнутри и заставляет харкаться кровью. Уничтожает своим молчанием и отстраненностью. Холод растекается по венам и даже сотня свечей не поможет отогреться. Жестоко.       — Это нечестно, Аллен. Не поступай так со мной.       Пятнадцатое декабря. Роад вспоминает этот треклятый день уже в сотый раз подряд. То, как она пробралась в Черный орден, пытаясь урвать драгоценное время наедине. В логове врага. Хотя тогда ей было безразлично где и как, главное с ним. Ей было так необходимо почувствовать напор и вожделение любимого парня, с коим он вжимает ее в матрац, как закрывает рот ладонью и ритмично вдалбливается в тело. Она не любит нежности, он тоже. Камелот всегда находила их секс идеальным, им не нужны эти приторные поцелуи-ласки-нежности, лишь страсть и похоть. Они привыкли обличать чувства иным способом: быстро, грубо и болезненно. В их распоряжении никогда не будет целой ночи, чтобы просто побыть вдвоем, поэтому каждую, с огромным трудом вырванную секунду встречи, они наполняют тем, что говорит сильнее слов любви. Кричит во все горло, срывая голос. Укусы, метки, рванные раны, руки, хватающие за волосы и хлесткие пощечины. Они остаются врагами даже в одной постели. Бьются, сплетаются телами, вымещают злость и обиду за все, что наболело и пошло не так. За убийство родных и друзей, за кровавые бойни и боль, а главное за любовь, противоречащую здравому смыслу. За то, что один из них любит гораздо больше, чей другой.       — Аллен, ты ненавидишь меня?       — Нет.       — Может, тогда ты любишь меня? — девушка всем телом разворачивается к окну, потому что не хочет видеть эмоции, появившиеся на его лице. Она знает, что те ей совсем не понравятся.       Он снова молчит. Жалко. Ведь именно в эту минуту Уолкер мог бы сорваться, кинуть в нее чем-нибудь тяжелым и крикнуть так, чтобы его друзья услышали и пришли на шум. Может тогда эта ложь прекратилась бы раз и навсегда. Они бы стали свободны. Роад мечтает, чтобы бравые носители чистой силы вторглись в его номер в самый разгар секса, жаждет увидеть перекошенные от отвращения лица и позлорадствовать. Те должны в деталях рассмотреть, как их примерный, самоотверженный, добрый парень с упоением трахает одного из главных врагов прямо у них под носом. А она будет громко и заливисто смеяться. Пусть знают. Никто из них никогда бы не смог заполучить сердца Аллена, а она смогла, сделала его своим, заставила жить урывками, теми жалкими секундами, проведенными наедине. Не важно, когда и как, даже посреди битвы они уединялись, пусть рядом проливалась кровь и кто-то молил о помощи перед смертью, нет и не будет ничего важнее их любви и ненависти к друг другу. Прийти на поле боя, встретиться глазами, зацепиться, указать кивком в сторону, пробраться туда и отдаться жажде полностью. Раствориться в том, что переполняет их, а после выйти, как ни в чем не бывало и кидать высокопарные фразы, которые бы полностью соответствовали их образам. Они же враги как никак и друзьями никогда не будут. Только не они. Даже, если проснется четырнадцатый. Особенно он. Этот предатель, разрушивший многое своими мерзкими поступками, словами и действиями. Неа соткан из всего, что ненавидит Роад, но он один из них. Ной. Поэтому она будет с ним нежна и покорна, заставит его довериться, а после предаст. И плевать на все.       — Ты знала, — тихо говорит Аллен, стоит ему закончить разбирать вещи, — знала и молчала?       Теперь настал черед Камелот воротить нос от разговора. Конечно она знала. Как иначе. Все Нои были в курсе, а уж тем более она, самая старшая из них. Четырнадцатый, он не такой как Аллен, тот приторный, словно кремовый торт, в нем намешано столько ласки, любви, но больше всего там фальши. Кажется, она течет по его венам, отравляя чистые мысли и чувства Аллена. Роад видит, как быстро и необратимо меняются их отношения, больше Уолкеру не сносит голову от ее страстных поцелуев, он не сжимает ее тонкие ноги до кровавых синяков и не оставляет меток. С момента появления Неа все стало иначе. Такое причиняет боль, травмирует чувства, она пыталась поговорить, но бесполезно. Это не в их стиле. Все фразы, вылетающие из ее рта, если это не стоны, он непременно пропустит мимо ушей, также как сейчас. В их отношениях априори не заложены долгие разговоры о чувствах и объяснения нелогичных поступков — только животная похоть и желание взять свое. Подчинить, смять, уничтожить, причинить боль. Аллен такой, именно он, не Неа. Пусть хоть все на этом свете доказывают ей, что она заблуждается, но нет, наоборот, все они слепы. Только она единственная принимает Уолкера настоящим, таким, каким он боится предстать перед драгоценной Линали, чтобы та снова не начала реветь, перед Лави, чтобы тот не сделал поправки в истории, даже перед Кандой ему стыдно. Для всех и каждого он справедливый добряк, эта ложь настолько пропитала его существование, что стала вытравливать настоящее, животрепещущее я. То, которое рвалось наружу, но застывало на самом краю, боясь показаться, зная, что не поймут, не примут. Они ведь сошлись только потому, что там, в городе, когда Миранда орала от боли, когда акумы летали, поджидая появление Линали, в той кромешной темноте, она заметила в обычном глазу отражение своих собственных чувств. Настоящего Аллена. Словно чистая сила не давала ему быть самим собой, тем, кем хочется. Вот реальная причина, по которой она уничтожила левый глаз. Ей было плевать на его способности и прочее дерьмо, Роад хотелось лишь подольше остаться в том моменте, показав, что она точно такая же. Только ради этого Камелот позволила себя ранить, сама направила на себя чистую силу, заставляя того почувствовать нечто незнакомое ранее, то, что в конце концов захватило его с головой — причинение боли. Мести за то, что в этом проклятом мире его настоящего не примут и не захотят увидеть, а та, кто смогла разглядеть в нем тьму и боль, не может быть его полноценно. Потому что враг.       — Ты выбрала меня потому что еще тогда почувствовала тень Четырнадцатого? Пыталась разбудить его раньше времени, используя как спусковой рычаг мою грубость и жестокость? Ведь так, скажи?       — Ты будешь плакать, если я умру?       — Буду, ты же знаешь, что буду. Память Ноя течет по моим венам. Я буду плакать, она заставит.       — Ты. Будешь плакать ли ты, не он, — Роад спрыгивает с кресла, подходя ближе.       Она протягивает к нему руку, но тот хлестко бьет по ней и смотрит с укором. Его сознание путается, он часто теряет контроль, растворяясь в воле Четырнадцатого, а Роад только и рада. Он уверен. С Неа она другая, а он наивно полагал, что нужен ей. Он сам, такой как есть, ведь Роад единственная, кто понимает его и наслаждается их встречами, кто питается пылкой страстью. Но оказывается нет. Та с самого начала играла роль, ждала и верила в чудо. Когда его сознание в очередной раз захватил Неа, он почему-то остался тоже и видел то, что происходило. Камелот не дурочка, она понимала, что и с кем делает. Знала, что перед ней не он. Видела золотистые глаза взамен серых, но не прекратила. Отдалась, растаяла и нежничала. Наслаждалась не минутами огненной страсти, а часами романтики. Не бежала сразу же прочь, не срывалась и не вскакивала, стоив кончить, оставалась рядом и целовала. Долго-долго, настолько мягко, что захотелось блевать от приторности.       Они враги.       Аллен и Роад никогда бы не ужились вместе, и пытаться не стоило, но вот Неа не такой, он может сделать шаг навстречу и упасть в объятия. Четырнадцатый обязательно получит все, что пожелает.       — Ты будешь плакать, если я умру? — спрашивает Уолкер, сжимая тонкие запястья девушки до кровавых подтеков.       — Нет.       — Слезы тебе не к лицу, поэтому я даже рад.       Он кидает ее в сторону кровати, нависает над ней, кусает губы и отстраняется. Она разрешает делать с собой все, чего бы он ни захотел, раздевается, отшвыривая одежду в сторону, и ждет. Уолкер не прикасается. Смотрит на нее, очерчивает горящими глазами манящие изгибы обнаженного тела, а затем дает звонкую пощечину.       — Аллен, — она прижимается к его спине обнаженной грудью, — я не буду оплакивать тебя, потому что ты не умрешь.       — Мое «я» умирает и растворяется в воле Четырнадцатого прямо сейчас, но ты ничего не делаешь.       — Делаю. Неужели забыл, сколько раз я рисковала собой ради тебя? Ты не можешь считать меня сукой. Наши чувства взаимны. Я знаю, что твое сердце бьется в унисон с моим. Наша нездоровая тяга и чувства к друг другу, может больше и похожи на ненависть, но они искренние. С ним все не так.       — Хоть не отрицаешь, что и с ним крутишь. Делаешь все то, отчего, как ты говорила, тошнит.       — Ради тебя.       — Ради себя и только. Не приходи больше, Роад. Мы враги и останемся ими до конца жизни.       Уолкер встает с кровати, не оборачиваясь проходит вглубь комнаты, берет необходимые вещи и громко хлопает дверью напоследок. Камелот долго смотрит в сторону выхода, ждет, что он вернется и завалит ее на кровать, будет как прежде сильно вжимать свои ладони в ее лицо, перекрывая доступ к кислороду, станет жадно вбиваться и стонать, а затем уронит светлую макушку на грудь, замрет и будет прислушиваться к ритму взволнованного сердца. Но Аллен не появляется ни через пять минут, ни через десять, даже через час его нет. Она жмется к его постели, вдыхает запах, тоскливо смотрит на оставленные на столе вещи и одежду. Уолкер злой, расчетливый и грубый, но такой необходимый.       — Я буду плакать навзрыд, если ты умрешь, Аллен, — Камелот открывает дверь в свой мир и перед тем, как навсегда покинуть это место, тихо говорит, — поэтому, пожалуйста, продолжай жить. Хотя бы еще немного, совсем чуть-чуть. Ради нашей ненависти к друг другу.