самогон и обморожение

Бесстыдно нежным взглядом, никоим образом не подходящим ситуации, Кабуто разглядывал огромную татуировку змеи, которая по-собственнически заняла всю спину Орочимару-самы. Её, как и наколки букв «О Р Ы Ч», тот получил в своё время в колонии, куда, будучи учителем химии, попал за попытку растворить первоклассников в кислоте. «Нехер по коридорам было бегать», - единственное, что он сказал в свою защиту. Аргумент приняли как смягчающее обстоятельство, срок уменьшили и отпустили досрочно даже. (Мораль – не гоняйте пацаны, вы матерям ещё нужны). В школу с судимостью Орочимару вернуться не мог, поэтому решил податься в бизнес и теперь со своим бывшим учеником (редкостным, кстати, энтузиастом) … разливал самогон по банкам и продавал шляющимся по ночам в округе алкашам. Бывший же ученик, Кабуто, проводил каждое своё утро, медитируя и читая аффирмации на деньги, чтобы выплатить долг стоматологам. Ну, вы знаете, в России зубы лечить можно либо с божьей помощью, либо продав душу Сатане. С кругом общения, как у Кабуто, выбирать особо не приходилось. Что душу Сатане, что работу Орочимару-саме, разницы Кабуто не видел. Он захуярил карешку и мыл волосы с фиолетовым кондиционером, чтобы модный «пепельный оттенок» не желтел. Он носил очки, потому что от просмотра аниме и клеток под микроскопом почти ослеп. Он рисовал стрелки, как у сенсея, и носил пояс, как у сенсея. Он вообще был ярым поклонником Орочимару-самы и не скрывал этого ни на секунду. Так вот. Свою майку Орочимару поджёг во время готовки яичницы, поэтому сейчас ходил с голым торсом и стеснительно отворачивался от любопытных взглядов. У него была белая-белая кожа (хуй знает, болел ли он чем или косил под отаку), чёрные, как свежий асфальт, волосы и красивые глазки истинного самогонщика – было в них что-то нечеловеческое. Ещё он любил змей. Вот прям до фанатизма. По особым случаям носил сапоги Джотаро Куджо из шестой части, а также однажды притащил в убежище (так назывался подвал в заброшенной недостроенной парковке) настоящую гадюку с болота. Кабуто с ней посюсюкался месяца два, но потом она сожрала его морскую капусту, и он её вышвырнул нахуй. Пялился он уже битый час. Один раз даже, проходя мимо, попытался ненароком задеть белую кожу и проверить, холодная ли она. Не вышло. Орочимару руку перехватил и почти проткнул каким-то тупым ножом, но в последний момент удалось увернуться и сбежать. - Не лез-з-зь, я пс-с-с-их-хованный. – предупредил, прошипев всё, что можно и нельзя. В такие моменты Кабуто казалось, что наставник раньше работал инструктором по прыжкам с парашютом и там выучился сливаться голосом с ветром. Пидорас-с-с-с, а не с-с-с-сенс-с-с-сей… Они разошлись под вечер. Если точнее, в тот момент, как мимо подозрительно медленно проехала патрульная машина полиции: быть замеченными за нелегальщиной не могли себе позволить даже такие отбитые гении. После работы Орочимару иногда сидел у пруда в парке и смотрел на небо. В этот раз казалось немного удивительным, что шея даже не затекла, но тело иногда подкидывало непредсказуемые фичи, и это не могло не радовать. Небо было красивым. Звёзды, те, что поменьше и подальше, глядели с теплотой и сочувствием: «Чего это такой привлекательный дед сидит весь из себя одинокий?», а звёзды поближе, способные разглядеть злодейскую физиономию Орочимару, сияли как истинные суки: «Ахаха еблан, всю жизнь проведёт в Саратове, и похуй, что бессмертный». «Эти звёзды похожи на волосы Кабуто, когда он их забывает помыть и собирает в хвост», - думалось как-то произвольно при одном взгляде на такое блядское оскорбительное мерцание. Кабуто пришёл на базу раньше обычного и сварганил кофейку: всё-таки немного клонило в сон. Он смешал NaCl и H2O (в избытке), довёл раствор до кипения и занялся денатурацией животного белка. То есть, воду солёную вскипятил и пельменей закинул. Надо ж было чето жрать на обед. - Панки хой! – Орочимару изящным змеиным движением пнул скрипящую дверь, с которой тут же облетела большая часть древней краски. - Доброе утро, Орочимару-сама. – ответил Кабуто, наблюдая активное выделение газа при кипении. - Сюда смотри, дебила кусок. Орочимару протянул вперёд, почти в лицо ученика, руки. Они поднялись какими-то безвольными плетьми, должно быть, на одной только силе духа, потому что заподозрить в самостоятельном движении эти полуфабрикатообразные конечности было трудно. - Обморожение. – констатировал Кабуто и ловким движением поправил очки на носу, как это делают аниме-пацаны, - При каких обстоятельствах Вас так угораздило, стесняюсь спросить? Орочимару наглости не простил и, демонстрируя гимнастическую растяжку, заехал стопой ученику в висок. Не смертельно, но, как говорится, вертушка в черепушку вещь эффективная. Ну а нехуй не в своё дело лезть! Орочимару не хотелось, чтобы кто-либо знал, что всю ночь он пялился на звёзды у пруда. - Активированного угля дать? Как в школе? – поинтересовался наглый пиздюк, потирая ушибленное место. Орочимару обиженно зашипел на такое отсутствие заботы и заскользил из комнаты по стенам. Мужику сто лет в обед, а он в змею заигрался… «Гордый одинокий кусок нитрата свинца. Ядовитый», - подумал Кабуто. В лаборатории было темно и немного жутко. Орочимару драматично что-то химичил и никого к себе не подпускал. Несколько пятиклассников, пришедших на подработку, попытались стащить банку водяры, но если в школе не работаешь, то и запрет бить детей с тебя снимается. Так что те огребли и убежали делать задание, чтобы к вечеру получить обещанную пятихатку. От них требовалось заманить в логово какого-то потомственного олимпиадника, свалившего из шараги. - Я Вам покушать принёс, Орочимару-сама. – послышалось от двери такое же спокойное и хладнокровное, как всегда. - Пельмеш-ш-шки? - Пельмешки. - С-со с-с-сметанкой? - Со сметанкой. Орочимару хотелось расплакаться и расплыться в улыбке, но он, как и все нормальные русские люди, натянул серьёзное лицо в стиле кусок пенопласта и принял тарелку. Ногой. Потому что руки всё ещё болели. «Раствор KCN. Засранец. Ребёнок, играющий в самостоятельного самодостаточного взрослого уебана», - думал Кабуто и наблюдал, как сенсей пытается подцепить ложку. Пальцы гнулись хуёво. - Вам помочь? – не выдержал он наконец. Орочимару молчал и пытался уничтожить всё в радиусе километра своим пропитым взглядом. Недотрога. Он вообще кому-нибудь руки жал в этой жизни? Обнимал кого-нибудь? Заправлял кому-нибудь выбившуюся из причёски пепельную прядь волос за оправу очков? Мысли начали течь в ненужном Кабуто направлении, поэтому он тряхнул головой и миролюбиво протянул наставнику ложку с пельмешкой. Тот, не разрывая зрительного контакта, стянул её языком и медленно проглотил. «Какой изящный гордый кусок говна, лития, натрия или чего он там…» - подумал Кабуто. Руки болели и не двигались ещё неделю. Почему? Кабуто не особо понимал. Может, полузмеиный организм не мог справиться с самым лёгким обморожением… или не хотел… хуй его знает, этот полузмеиный организм. А когда руки выздоровели, Орочимару-сама отчего-то стал не особо ловким и постоянно то поджигал, то растворял кислотой, то просто мочил в самогоне верхнюю одежду. И снимал её на весь оставшийся день. Кабуто часами прятался по углам и смотрел на татуировку змеи, как изящно под ней двигаются лопатки или как едва ощутимо, но грациозно от холода дёргаются плечи. Надевать чужую предложенную одежду Орочимару-сама отказывался. «Гордый?..» - начинал думать Кабуто, но почему-то уже не хотелось, и он продолжал смотреть на уже сто проц холодную кожу. И знал ведь, что он нихуя не незаметный. Специально палился. А Орочимару почти каждый вечер теперь сидел на берегу пруда. Всё так же в гордом одиночестве, но мысли уже двигались в направлении, похожем на что-то последовательное. Посиделки превратились в медитацию, если змеи вообще знают, что такое медитировать. Пару раз он думал, что было бы неплохо отморозить руки снова… и много смотрел на звёзды. - Орочимару-сама? – в дверь постучали. Никто не был уверен, что дверь это выдержит, но вежливость была превыше всего. Наставник копался в запасе реагентов, украденных из школьной лаборатории ещё очень-очень много времени назад. - Орочимару-сама… - раздалось снова, - У нас там это… на складе крышу спёрли. Складом называлась пристройка к парковке, где крыши, собственно, не было изначально. Но спизженные откуда-то пятиклассниками доски и линолеум моментально устранили проблему. А тут они понадобились кому-то ещё. Таков путь линолеума: не прибит гвоздями – спиздят. Вероятно, за преступлением стоял вышеупомянутый олимпиадник. Саске. Ъуъ сука, знал же Кабуто, что этот крысюк непредсказуемый аки дьявол. Но ниче не поделаешь. Орочимару в довершение работы выбросил из ящика стола пару склянок, пару дохлых мышей и пару счастливых билетиков из троллейбусов и отправился осматривать место катастрофы. Из центра помещения можно было видеть небо. Звёзды пялились на Орочимару под прямым углом, и от этого сияли (пусть даже оскорбительно и по-сучьи) ярче. - Ты з-знал, ш-што они мне напоминают? – спросил Орочимару-сама, развалившись на холодном полу. - То, что вы сейчас себе поясницу отморозите. – весьма точно отметил Кабуто. - Ты волос-с-сы давно мыл? - Ну, допустим, вчера… - Ложис-с-сь. – Орочимару похлопал ладошкой рядом с собой, не отрывая взгляда от звёзд. «Посмотрите-ка, кто влюбился», - констатировали те, что поближе, но было похер, че думают светящиеся скопления газов в дохуя световых лет от вышеупомянутой постройки. Кабуто лёг. Прямо рядом, но не чтобы касаться белой кожи на рёбрах и чёрных, как свежий асфальт, волос (Владимир Владимирович упаси от такой напасти). Это чтобы Орочимару-сама не простудился. - Они похожи на твои волос-с-с-сы… - задумчиво и отвлечённо прошептал Орочимару в паре сантиметров от головы Кабуто и запустил ему в причёску тощие ледяные пальцы. Почему-то было приятно. - А Вы на змею похожи… - невпопад ответил Кабуто, то ли желая сделать комплимент, то ли стремясь так же поделиться сокровенными ассоциациями. Орочимару заулыбался и придвинулся, смотря по-прежнему на небо, зашарил по ученику в поисках, за что бы зацепиться. Зацепился за ладонь. Они лежали, смотрели на звёзды сквозь остатки спизженной крыши, держались за руки и стремительно отмораживали поясницы. Ну что ж, такова жизнь.