Одно на двоих

      В шею почти мертвого тела резко втыкается острый конец клинка-зонта, потом второй — уже в глаз, пробивая черепную коробку, оставляя без минуты труп в неприглядном виде: с размозженной головой. К их счастью, было достаточно темно, чтобы скрыть новый вид в местном пейзаже.       Владелец первого зонта презрительно фыркает: снова смывать кучу крови и ошмётков с оружия, потому что его младшая копия не сдержалась и, поддавшись эмоциям, натворила глупостей. Его первого удара было вполне достаточно. Как бы показывая свое возвышение над ситуацией, он легким движением руки отряхивает оружие, складывает его обратно за спину к остальным семи зонтам и отворачивается, подставляя лицо ветру. Бой был не самым сложным в его жизни, даже скучным. Но какое-то облегчение и радость накатывают от осознания, что миссия выполнена. Это многомесячное задание выгрызло у них много нервных клеток. Несмотря на приятные эмоции, лицом старший офицер остаётся все также невозмутимым и отчужденным.       Леви же резко достает из того, что раньше было целым черепом, свой зонт и вытирает его о траву. Тихо позвякивает пирсинг, за который этот уже мертвый мудак пытался схватиться во время боя. На самом деле, чем дальше он жил, тем больше понимал, почему в будущем полностью отказался от побрякушек на лице. Но это уже неважно. В последний удар было вложено все накопленное за время миссии напряжение. Теперь оно все потихоньку стихало. Но, видимо, не на долго. Несмотря на долгожданное завершение, его напарник не выглядит ни капли вдохновленным их успехами. Эта показная надменность и пафос портят все позитивное, стоит только лишь взглянуть на чужое лицо. Даже если внутри у него радужные единороги будут радугой блевать, то внешне не поменяется ничего. Леви считает, что толку от этих «кирпичных» выражений хлебала, скрывать что-то от себя же невозможно. Это раздражает.       — Долго ещё возиться будешь?       — Уже закончил.       Они никогда не говорят длинными фразами или не называют друг друга по имени. Никто из них не видит в этом смысла. Их разговоры не часто пропитаны особой чувственностью. Все, что они хотят выразить, хорошо выражается и молча.       Леви накручивает ус на палец, уставившись на небо, окутанное пеленой ночи, и полностью погрузившись в мысли о докладе боссу, который обязательно нужно сделать по возвращению. Они только что закончили большую операцию, босс должен быть очень доволен! От этой мысли на лице старшего офицера наконец появилась улыбка. То, что ему выпала честь прикончить последнего из их плана, тем самым завершив его, должно что-то значить. Обязательно.       — Чего лыбишься?       Он спрашивает не потому, что интересно, а чтобы подпортить ближнему своему настроение. Им удивительно легко удается выводить друга друга, чем сейчас Леви и собирался воспользоваться. Не то чтобы он не мог понять, почему другой офицер улыбался, но момент был успешно упущен, из-за чего появилось шкодливое желание насолить дурацкими вопросами.       — Что, язык откусил?       Леви переводит взгляд на себя. Буквально. Только младше и намного, намного более заносчивого. А еще абсолютно нетерпеливого и нервного. Вспоминая, а теперь даже имея возможность контактировать с прошлым собой, он бы сказал, что за эти десять лет он стал почти другим человеком. Избавился от дурацкого пирсинга, стал ближе к боссу (!), провел череду прекрасных операций, стал более собранным и сдержанным, побил собственные рекорды скорости выполнения миссий. Недоразумение, стоящее рядом, надо было еще тогда выпороть ремнем и вправить хорошенько мозг. К сожалению, рядом с ним десять лет назад себя же не было для таких ответственных функций. Но, как бы не хотелось, мелкого ублюдка понять было можно, хоть он и неимоверно раздражал. И можно было почти не сомневаться, что тот раздражен не меньше. Зачастую их эмоции, никогда особо не блиставшие разнообразием, как-то неуловимо странно друг другу передавались, когда начинали явно проявляться внешне. Внезапно накатившее недовольство в том числе результат эмоций того дебила. Возможно, такое взаимопонимание вызвано ментальной связью или любой другой мишурой, которая бы все, конечно, объясняла. Если напряжены, то значит оба, оба сидят как на иголках, рявкая на каждого, кто хоть чуть-чуть выбивается из их идеальных решений, хотя, в основном, на друг друга. А если веселятся, то обязательно с каким-то деланным усердием, как бы пытаясь перещеголять друг друга в том, кто сможет получить максимум удовольствия, а кто этот максимум сможет дать. Чаще всего способность полностью бесполезна, хотя в бою, она могла выручить. Но бывают ситуации, как сейчас, когда они просто злили друг друга, чтобы легче перенести сложные ситуации или просто поиздеваться.       Леви-младший молчит и, так не дождавшись ответа, сплевывает, отворачивается от чужого взгляда, начиная материть себя в голове. Он ненавидит эти тупые обозначения по типу «Леви-старший», «Леви-младший», «Леви один», «Леви два» и тому подобные, но они настолько въелись в голову, что даже он сам так их делит. Он знает, что его напарнику такое деление нравится, потому что он будет и «старший», и «один», что ему льстило, хоть бесило не меньше. Но он все равно будет упрямо стоять с постной рожей, совершенно наплевав, как их называют и по какой причине. Видеть такую бесхребетность у своей старшей версии было иногда противно. Как минимум потому, что у него есть все шансы стать таким же, что само по себе казалось делом мерзким и недостойным его нынешнего положения. Но думать о двойственности своей натуры хотелось в последнюю очередь. Сейчас им надо незамедлительно возвращаться и отчитаться от проделанной работой перед боссом! Занзас может быть им доволен, ведь последний — завершающий — удар был нанесен именно им! Тем более, фактически, он-то и делал почти всю работу. Это нельзя будет не оценить.       — Хватит пялиться в небо. Время, — Леви разворачивается и идет к машине, звеня цепочкой пирсинга и желая скорее уйти с места боя. Второй старший офицер, выдернутый из своих мыслей и этим еще больше раздраженным, идёт следом за ним, а потом садится за руль машины. Тот уже сидит рядом, на переднем сидении, скрестив руки на груди и отвернувшись к окну. Вести на деле хотелось обоим, доминировать в тандеме хотелось обоим, поэтому, если бы они не договорились раньше, то, скорее всего, сначала бы агрессивно друг на друга смотрели, потом начали оскорблять и, в итоге, подрались. Такое уже случалось и, несмотря на всю очевидность и прозрачность схемы, по которой происходят их конфликты, уступать себе же казалось такой несусветной глупостью, что ни один не шел на попятную.       Леви заводит машину и едет.       Возможно, за всю дорогу они смогут несколько раз поговорить. Скорее всего о боссе. Менее вероятно, что о миссии. Как исключение — о коллегах. Почти ни за что — о себе или друг друге, что, в общем-то, одно и то же. Несмотря на немногословность и все перебранки, что происходят с самого момента их встречи, убить друг друга они уже не хотели, хоть и могли. Каждый пытается отделить себя от другого, каждый видит себя особенным на фоне своей «копии», но, как ни крути, они оба — Леви, один человек, что-то первоначально не делимое. Два человека на одну жизнь. Понимание этого пришло быстро и достаточно внезапно. В тот момент, когда за себя же умирать стало не жалко, а защищать — делом собственного выживания. Наверное, именно поэтому сейчас единственное, на что они способны — терпеливо и неразлучно находиться в обществе друг друга (и иногда босса), выполнять совместные миссии, а также еще больше отдаляться от всего остального мира, живя в хрупком вакууме. Возможно, именно поэтому они пока друг друга не поубивали. Потому что ближе, чем в нынешнее «хреново», с самим собой никогда не было. И, если один из них исчезнет, то больше и не будет. И та верность, что они хранят всю жизнь, а теперь делят на двоих, стала клеймом их общего «я», не давая возможности изменить себе, своим принципам, закрепляя их недолговечный союз.       В Варии два хранителя Грозы, но, по ощущениям, как был один дурак, так и остался.