***
Следующая их встреча происходит спустя пять долгих лет, но оказывается последней перед тем, как обрушится их привычный мир, и Донхон понесет самую большую потерю в своей жизни. Но до этого еще несколько лет впереди, а Ёнсын вместе с ним на весь этот срок - лорд Веларион решил, что сыну не помешает остаться у Таргариенов подольше, чтобы быть ближе к валирийскому высшему сообществу. Донхон не обманывает себя. Он смиренно ждал Ёнсына все эти годы, пока взрослел, учился управлению домом и владениями у отца и тренировал драконов. Теперь ему семнадцать, его плечи стали гораздо шире, голос звучит уверенней, отдавая приказы, а темно-фиолетовый взгляд внимательно наблюдает издалека за тем, как Хоён и Канмин умело управляют своими подопечными. Донхон думает, что гордится успехами младших даже больше, чем отец. Но он не удивлен - Балерион, Вхагар и Мераксес все больше игнорировали родителей и все ближе становились к детям, перенимая их настроение и характер. А фиалковые глаза Ёнсына все чаще появлялись в его снах, и от этого Донхон лишь сильнее ждал их встречи, гадая, сильно ли изменился младший за все эти годы. И когда он наконец встречает его на побережье по прибытию Веларионов, то у него спирает дыхание от шока - Ёнсын повзрослел и очень сильно. И стал еще красивее. Настолько, что от его нежной приветственной улыбки у Донхона защемило где-то в груди и захотелось тут же наплевать на все приличия, сжать младшего в объятиях и больше никогда не отпускать. Донхон выдерживает ровно до утра следующего дня, а затем после завтрака нетерпеливо утаскивает Ёнсына с собой полетать на драконе. Спустя час странствий между облаками и верхушками холмов они наконец останавливаются передохнуть на широкой скале, меж камнями которой бьет маленький холодный ручей. Вхагар довольно разлеглась на поверхности, отдыхая и раскинув свои огромные крылья, а Ёнсын без всякого страха поглаживал её по устрашающей морде. Это было удивительно - ни один дракон еще не позволял кому-то, кроме Таргариенов, приближаться к себе так близко, да еще и позволять по отношению к себе такие нежности. Донхон понял, что едва не прокололся, беззастенчиво разглядывая Ёнсына, когда младший оторвался от своего занятия и направился к нему. - Смотри, что у меня есть, - произнес он и вынул из-за ворота легкой светлой рубахи кулон в виде фиолетового камня на толстой серебряной цепочке. - Хотел показать тебе еще вчера, но все мы были слишком заняты, и я не мог застать тебя одного. Донхон аккуратно берет в руки камень, приглядывается и по его блеску внезапно понимает, что это за вещь. Не веря, он смотрит на Ёнсына, пока у того улыбка не становится все шире и шире от реакции старшего. - Ты сделал из него кулон и носишь его? Я отдал его тебе так давно, но не думал, что ты будешь хранить его в таком виде, - Донхон потрясен, но внутри у него разливается приятное тепло от осознания того, насколько ценной эта вещь стала для Ёнсына за эти годы. Вещь, что он подарил ему. - Вскоре после отплытия из Валирии я стал скучать по тебе, по твоим братьям, по нашим совместным дням и особенно сильно - по полетам. И спустя какое-то время попросил местного ювелира сделать что-нибудь из камня, чтобы держать при себе. Я надеялся вернуться сюда поскорее, но время шло, и я стал бояться, что забуду все это, забуду тебя настолько, что при следующей встрече мы будем как незнакомцы. Поэтому и решил носить его. Донхон поднимает взгляд на Ёнсына и сталкивается с его - мягким, фиалковым. Они оба в этот момент не могут сдержать счастливых улыбок, радости от воссоединения и трепета от окружающей их обстановки - здесь, среди нагретых голых камней, вдали от людей и титулов, окруженные ветрами и рядом с грозной защитницей как никогда лучше всего вновь ощущается эта свобода. Донхон мягко обнимает Ёнсына за плечи, надеясь, что тот не почувствует как сильно бьется его сердце, как пытается он скрыть свою слабость перед младшим. Ёнсын обнимает в ответ, и его золотистые волосы прикрывают его покрасневшее от внезапного смущения лицо, так что Донхон в тот момент даже не подозревает об этом. - Я рад, что ты не забыл меня, - шепчет ему драконий принц. - Я тоже, - отзывается Ёнсын.***
Выдержки Донхона хватает ровно на год, за который он научился унимать собственное сердце, заходившееся галопом каждый раз, когда Ёнсын находился слишком близко. Год, за который он окончательно признался себе, что абсолютно влюблен, и примирился с тем, что это явно удар судьбы. Ведь матушка начинала все чаще заговаривать о том, что наследнику пора искать себе королеву - такую, какую примет хотя бы Вхагар, чтобы их будущие дети смогли унаследовать драконов и так же править с ними. Каждый раз Донхон принимает самое отстраненное выражение лица и спокойно отвечает, что ему еще необходимо многому учиться, да и Канмин слишком мал - хотя ему тринадцать, но за ним только он да Хоён могут уследить или же найти, когда младшему внезапно ударяет в голову улететь далеко на юг, в открытое море, исчезнув на целый день. С ним неизменно рядом Балерион, но ради спокойствия матери братья пытаются вразумить Канмина поступать так хотя бы реже. - Не нужна тебе никакая королева, верно? - задает Хоён риторический вопрос. Они вдвоем отдыхают на траве, приглядывая за Канмином и Ёнсыном, пока те вертятся вокруг Балериона. Старый ящер уже давно подпускает к себе юного Велариона, и Канмин этому только счастлив - Ёнсын стал ему хорошим другом. - Я честно думаю о том, чтобы передать право наследника, - хмурится Донхон. - Ага, и родители будут в ярости. Веларионы, конечно, наши вечные друзья, но без жены тебе дальше жить не дадут. То есть, впихнут тебе насильно какую-нибудь знатную девицу, которую Вхагар скорее сожрет, чем примет. - Знаю, - цедит сквозь зубы старший. Они редко говорят на эту тему, и Донхон всегда злится, но понимает, что Хоён просто волнуется. - Поэтому найди ее сам. В столице скоро праздник урожая, лорды притащат своих дочерей, уж среди них должна найтись та, которая не побоится наших драконов. Все эти старики со своими комнатными ящерицами мечтают о Балерионе, но сами предпочтут отдать в наше логово кого послабее, чтобы хоть так приблизиться к нему. - Неужели во всей Валирии нет драконов больше, чем наши? - вопрошает Донхон. Иногда он действительно удивляется тому, как при могуществе их подопечных они все-таки не стали правящим кланом империи. Хоён отрицательно качает головой, а в его хитрых глазах мелькает гордость. - Подумай о том, что я предложил, - спустя пару минут молчания говорит он. - Найди не жену, а хотя бы подругу. - Подругу? - Донхон хмурит лоб в непонимании. - Да, подругу, брат мой. Которая поймет, что спать ты хочешь не с ней, а со своим сюзереном. И не захочет тебя за это убить. Это лучше, чем жить в вечной ненависти друг к другу. Донхон обдумывает его слова весь оставшийся день. Хоён всегда был мудрее их всех.***
На празднике Донхон никого себе не находит и даже не пытается. Вместо этого он наконец-то целует Ёнсына. Они стоят в маленьком коридоре необъятного имперского дворца, пугливо вжимаясь в нишу у какого-то древнего гобелена. Хотя Донхон более чем уверен, что даже если их заметят, никто ничего не скажет. Весь дворец сегодня вдрызг пьян, вино льется рекой, где-то отдаленно слышится музыка и громкое пение из главной залы, а за ближайшим поворотом уже разворачивается публичный дом, и те самые дочки лордов, которые должны бы гоняться за Донхоном и его братьями, предпочитают больше заняться друг другом. Донхон целует Ёнсына всего пару секунд, кажущихся ему вечностью в раю, и затем отстраняется, отводя взгляд и боясь реакции. Но у младшего явно другие планы - Ёнсын притягивает его за руки обратно и целует уже сам. Сначала неуверенно, а затем с небольшим напором, изучая, а в какой-то момент даже проводит языком по нижней губе Донхона, и у последнего ноги едва не подкашиваются от накативших чувств. Когда они наконец отрываются друг от друга, то Донхон упирается обеими ладонями о стену по бокам от Ёнсына, восстанавливая дыхание и разглядывая младшего. У того опухшие губы, сияющие в свете факелов глаза, цвет которых будто темнеет, и он похож на очень довольного светлого кота. Ёнсын не просто красивый, а абсолютно неземной. Донхон думает, что готов умереть за эту улыбку. И поэтому говорит фразу, в которой уверен, как больше ни в чем в своей жизни: - Я люблю тебя. Я любил тебя все эти годы, Ёнсын, и буду любить всегда. Я просто это знаю. Ёнсын замирает, не моргая и будто не дыша совсем. Он широко раскрытыми глазами смотрит на парня напротив, а спустя долгих три секунды набрасывается на старшего с новым, более жарким поцелуем, в котором Донхон ощущает что-то, сродни тому чувству, когда длительному ожиданию чего-то приходит конец. Затем младший отстраняется от него, хватает за руку, увлекает куда-то за собой, и они вместе бегут в неизвестном направлении сквозь пиршество по длинным коридорам, а пламя факелов вдоль стен вздымается выше и ярче, освещая им путь. Той ночью Донхон понимает, что его любят в ответ.***
А на исходе третьего года их любви и долгого-долгого лета горы вокруг них начинают извергаться, океан кипит красным, и огонь становится им врагом. Империя пала, земля расходится трещинами, скалы рушатся, и три огромных дракона успевают спасти сыновей единственного оставшегося в живых валирийского рода. Они улетают прочь на запад, оставляя позади навсегда разрушенный мир, и Балерион ревет в небо собственным огнем, вторя рыданиям Канмина, дрожащего на его широкой спине. Донхон не помнит ничего, кроме грустной улыбки Ёнсына и фиалковых глаз, затопленных страхом. Это видение будет приходить к нему после каждую ночь, углубляя рану в его сердце. Он никогда не думал, что может существовать такая боль.***
- Когда солнце встанет на западе и опустится на востоке, когда высохнут моря и ветер унесет горы, как листья. Когда мир окажется на краю гибели, и холодный мрак накроет весь небосвод. Тогда он вернется, но прежде — не жди. Красный маг по имени Кехён невидящим взглядом смотрит в огонь и затем куда-то сквозь него. Голос его будто двоится, словно говорит не только он, но и кто-то еще, незримый из-за темной завесы в тенях Великого Чертога на Драконьем Камне. - Ты станешь королем, - маг поворачивается к Донхону, слова его звучат будто приговор. - И будешь править огнем и мечом. Враги твои будут в страхе разбегаться, признавая могущество дракона, и усмирить ярость внутри тебя сможет только смерть. Красный маг умолкает, и даже треск пламени не слышен в наступившей тишине. - Повтори еще раз первую часть, - холодно приказывает Донхон. Он согласился впустить к себе последователя Рглора, не надеясь получить ничего путного от его предсказаний, но красный маг сказал то, от чего у принца все волосы на теле встали дыбом, а в сердце заныло лишь сильней. - В этом нет нужды, ведь ты уже запомнил эти слова, драконий владыка, - уклоняется маг. Донхон вскипает от внезапно нахлынувшей ярости. Он вскакивает с места, хватает жреца за шкирку и встряхивает его, заставляя посмотреть на себя. Взгляд серых глаз напротив внезапно режет по нему хуже ножа. Ведь видит он в них вовсе не страх, а какую-то жалость и... сострадание. - Я вижу как тебе больно, мой принц. И ты сам знаешь, что эта боль никогда не уйдет. Я сказал тебе правду. Твоя любовь вечна так же, как и твоя боль от ее потери, но восполнить ее в этой жизни ты не сможешь. Это станет причиной всего, - говорит маг, и в голосе его слышится сожаление. Донхон не хочет быть королем, никогда не хотел. Но предсказание мага сбывается. Балерион сжигает его врагов один за другим, а из их мечей выплавляется огромный трон, в который король вливает всю свою боль и ярость. Чтобы после на нем восседали только сильные мира сего. Днем Донхон сжигает новые миры, а по ночам плачет от бессилия, в который раз просыпаясь от худшего своего кошмара. И ждет конца собственного мира.***
Когда наступает зима, приносящая с собой тьму и бесконечный холод, что щупальцами тянется к людским сердцам, у Донхона угасает взор и отказывает разум. В предсмертном бреду ему видятся места, в которых он никогда не бывал, события, свидетелем которых не был, и образы людей, которых не встречал. Постепенно для него гаснет свет, и держат его на краю лишь теплые руки братьев рядом. Последнее, что слышит Донхон, это драконий скорбный рев вдалеке. Перед тем, как навечно наступит мрак, он видит фиалковые глаза.