Сложности этикета

Цзинь Гуанъяо не сразу понимает, что момент прощания отчего-то в этот раз затягивается; а поняв, мгновенно весь обращается в интуитивное чутье, силясь отыскать причину. Память услужливо перелистывает перед ним события последних часов. Лань Сичэнь прибыл в прекрасном настроении, приветствуя возлюбленного радостной улыбкой, сравнимой для Яо с глотком кристально чистой воды в удушающе знойный день. Они увлеченно обсуждали перспективы установки новых смотровых пунктов, вместе обходя Башню Золотого Карпа и наблюдая за положением дел. В их словах и жестах не было и намека на то, как пальцы двух влюбленных непроизвольно тянулись друг к другу, повинуясь сердечной слабости. Оба они прятали ладони в широких рукавах и улыбались краешками губ — как улыбаются люди, хранившие общую тайну. Глава клана Лань и глава клана Цзинь отбросили свои титулы за дверью гостевой комнаты, отведенной Сичэню и ставшей их личным уголком свободы. Склоняясь друг к другу, они перешептывались о сокровенном, и только стены слышали тихую музыку смущенного смеха, и только цветы видели счастливый блеск из-под ресниц... Закатное небо залило пламенем окна, и самый желанный гость клана Цзинь вынужден был вспомнить о своих обязанностях. Медленно, но твердо отстранясь, Сичэнь замешкался вдруг перед дверью с несвойственной ему неловкостью. Оправил идеально ровную налобную ленту, задал насколько дежурных вопросов, с подчеркнутым вниманием окинул взглядом каждый предмет в прекрасно изученной комнате, избегая смотреть на своего собеседника. Яо вскидывает брови и прерывает себя на полуслове какой-то бессмысленной фразы, заметив румянец, заливший шею Лань Сичэня; затем невольно рдеет сам, досадуя на непонимание причины. Он что-то сделал не так? Возможно, был чересчур напорист, первым взяв возлюбленного за руку и даже не спросив дозволения? Или же... — А-Яо, — взор Сичэня возвращается наконец к нему, непривычно взволнованный, но вместе с тем словно бы... оценивающий? Он осматривает миниатюрную фигуру Цзинь Гуанъяо, поднимаясь с носков туфель до верхушки ушамао. Это окончательно путает. Он посадил пятно на свою одежду, и Сичэнь стесняется указать на это? — Да? — мягко выдыхает Яо, улыбаясь как можно более ободряюще и стараясь ничем не выдать своей растерянности, которая лишь обостряется в следующий момент. Лань Сичэнь в несколько широких летящих шагов сокращает расстояние между ними, оказываясь близко, слишком близко. Яо смотрит на светлую ткань чужих одеяний, почти слившуюся воедино с пионом на его груди, а подняв глаза, сталкивается с пристальным взглядом любимых глаз. — А-Яо, — вновь начинает Сичэнь — и умолкает, будто заразившись немногословием родного брата, будто просто не в силах произнести то, что хотел бы. Отчаянное желание запечатлено на выразительно-немо приоткрытых губах. Яо смотрит на них бессмысленно-завороженно, и догадка застает его врасплох, смутив до дрожи в коленях. Сичэнь ни разу не целовал его ранее. Ни на их свидании после первых взаимных признаний, ни после он не приближал свое лицо к лицу возлюбленного кроме как желая ласково всмотреться в его глаза или невесомо провести пальцами по щеке. Яо слукавил бы, сказав, будто не ждал поцелуя и не мечтал о нем с замиранием сердца. Но спустя неделю, две, месяц в его разум закралось подозрение, что некое правило Гу Су, похоже, почему-то не дозволяет им подобных жестов. Нежелание смущать главу Лань прямым вопросом заставило Яо огорченно вздохнуть — и смириться. Чтобы сейчас пунцоветь от волнения, подаваясь ближе к желанным губам. Однако, стоит лишь шагнуть ближе, почти прильнув вплотную, как становится очевидно замешательство Сичэня, вызванное отнюдь не одним только волнением перед поцелуем. О, сам поцелуй составляет собой лишь полбеды! Расстояние между их лицами выглядит катастрофически непреодолимым. Осознание проблемы, вынудившей Лань Сичэня беспомощно замереть на месте, едва не заставляет Яо позеленеть от досады. Ситуация выглядит донельзя глупо. Наклонившись к нему и намеренно опустив голову, Сичэнь подчеркнул бы низкий рост возлюбленного и тем самым, возможно, оскорбил бы его, что было недопустимо для безукоризненно вежливого главы Лань. С другой стороны, не будет ли сам Яо нелеп и смешон, приподнявшись на носки и вытянув шею навстречу? Душевные метания их обоих длятся недолго, оборвавшись обреченным выдохом Сичэня. Губы обжигают метку киновари долгим прикосновением, прижимаясь к коже неожиданно крепко, будто вкладывая весь свой чувственный напор в этот целомудренный жест. Яо вздрагивает от горячего дыхания возле края ушамао, а затем вздрагивает еще раз, когда чужие пальцы медленно заправляют ему за ухо прядь волос. По шее бегут мурашки от нарочно замедленного, мучительно плавного оглаживания ушной раковины — он чувствует себя податливым инструментом в умелых руках музыканта. Подушечки пальцев Сичэня ласкают мочку уха, а губы порхают к виску, вызывая у Яо отчаянное желание вцепиться в чужое ханьфу и безвольно повиснуть на нем, беззвучно умоляя прекратить эту пытку, которой, вероятно, обучают в Гу Су и к которой простой глава Цзинь оказался совершенно не готов. Но все заканчивается так же внезапно, как и началось. Сичэнь отстраняется с легкой задумчивой улыбкой, до того безоблачно-невинной, что пылающему в огне жажды большего Яо хочется провалиться сквозь землю. — Боюсь, мне пора. Благодарю за теплый прием, — в голосе главы Лань не звучит ни единой фальшивой ноты, и лишь потемневший взгляд выдает истину: ему тоже нелегко. Нелегко как решиться на шаг за границы устоев клана и рамки приличий, так и удержаться от этого шага. Цзинь Гуанъяо отмечает это где-то на краю сознания, рассеянно отвечает невпопад и закрывает дверь, чтобы зажмуриться до цветных пятен перед глазами. Пальцы лихорадочно оттягивают ворот одеяний в сторону, дав возможность ловить ртом воздух, как рыба на берегу. Яо жарко. Он задыхается от сжигающей нутро страсти и неуместного стеснения. Все эти круги друг возле друга, поклоны и легкие намеки необходимы ему для выживания в той же степени, в какой уничтожают его покой, который не восстановить самой талантливой игрой на гуцине. Момент поцелуя вновь откладывался на неопределенный срок, неумолимо растворяясь отражением луны в пруду. С губ Яо срывается несчастный стон. Черт бы побрал эти сложности этикета.